Роман Буревой - Северная Пальмира
Всеслав зашёл в дом напротив, поднялся на второй этаж и сел на подоконник. Окно выходило на улицу. Всеслав видел единственную дверь, что вела в дом с балконом. Гладиатор привалился к стене и приготовился ждать. Час… два… Если надо – он просидит здесь и сутки. Не двигаться. Главное – стать неподвижным, слиться с домом, с окном… подавить все чувства… Шидурху-хаган не должен ничего почувствовать. Нет, разумеется, самого Всеслава он не может никак обнаружить. Но ненависть… ту беспричинную ярость, что поднимается в нем и клокочет… и душит… колдун может без труда ощутить.
«Ты хочешь на волю? – мысленно обратился Всеслав к тому, чьё присутствие почти отчётливо уже ощущал в душе. – Хочешь? Тогда замолкни…»
И впервые за много дней буря в душе улеглась. Всеслав улыбнулся, наслаждаясь покоем. Он сидел недвижно и смотрел на двери напротив. Сидел и ждал. И дождался.
Жёлтой струёй оливкового масла брызнуло из водостока – это змея проскользнула между прутьями сливной решётки и просочилась в щель под дверью. Всеслав ринулся вниз через три ступеньки. Одним прыжком перемахнул через улицу и распахнул тяжёлую дубовую дверь. На пороге сидел чёрный пёс и смотрел на человека умными, почти человечьими глазами.
– Ты бы все равно пришёл, – сказал пёс. – Нет силы, которая может тебя удержать.
Всеслав рубанул по узкой чёрной голове, рассекая череп вдоль.
Теперь наверх. Дверь в квартиру он взломал одним ударом плеча. Не останавливаясь, проскочил крошечную прихожую и ворвался в комнату. Повернул ключ в замке, а ключ швырнул в окно – точнёхонько попал в приоткрытую створку.
Посреди на роскошном ковре сидела красавица Гурбельджин. На ней была только безрукавка из тончайшего виссона с золотым шитьём и такие же прозрачные шальвары. Колени просвечивали сквозь ткань, как сквозь стекло. И на эти розовые колени положил свою золотоволосую голову Шидурху-хаган. Гурбельджин перебирала светлые пряди Шидурху и улыбалась. Всеслав рванулся к нему, ударил ногой в лицо, не давая подняться, ещё раз – в живот, потом сорвал сафьяновый башмак, зубами отодрал подмётку и выдернул пёстрый шнурок, припрятанный чародеем.
И тут же тот, второй, что смирился на время, в этот миг ожил и распалился гневом.
– Ну вот и все! – оскалился Всеслав, схватив Шидурху за длинные волосы. – Конец! Сейчас ты умрёшь, Шидурху-хаган. И я свободен. И арена пусть катится в Тартар, все в Тартар, все! Ведь это ты меня приговорил. За что, пёс, за что?! Что я тебе сделал?! Я ж тебя не знал до этой минуты.
Шидурху хотел ответить, но Всеслав не позволил. Знал, что нельзя давать ему говорить. Охмурит, обдурит и вырвется! Гладиатор обвил шнурок вокруг горла колдуна и уже хотел затянуть, но кто-то будто схватил его за руки, и руки окаменели. Он сделал усилие, но руки не желали двигаться.
– Нет! Не надо! – кричала Гурбельджин-Гоа и хватала его за руки.
Нет? Но почему? Ведь Всеслав убивал и калечил на арене по вине чародея. Не хотел убивать, и убивал. И Сократа убил. Умницу Сократа! Ярость вскипела волной.
– Шепни любимой супруге: «Прощай!»
И Всеслав затянул шнурок. Шидурху захрипел. Гурбельджин закричала и рванулась к двери. Но дверь была заперта.
– На помощь! – Она колотила в дверь и повторяла: – Скорее!
– Не кричи. Он уже умер, – сказал Всеслав устало, будто надо было сделать очень нужное, но неприятное дело, и он его сделал. И теперь все позади.
Она повернулась к Всеславу. Лицо её побледнело до снежной бесцветности – не было больше румянца, похожего на пролитую кровь.
– Будь ты проклят!
Всеслав приподнял голову Шидурху-хагана и заглянул в мёртвые глаза.
– Почему ты любила его, Гурбельджин? А? Чем он лучше меня?
Она молчала. И такая ненависть была в глубине её чёрных глаз. Но ему нравилась эта ненависть. Она его жгла, она согревала.
– Ну так чем он лучше, скажи?
Она стиснула губы и отвернулась.
– Ты хочешь остаться или уйти? – насмешничал он.
– Будь ты проклят, – повторила она.
– Останешься. Кто разберётся в вашем женском ядовитом племени? – пожал плечами Всеслав. – Жена плачет по убитому супругу и будет сегодня ласкать любовника-убийцу. Будешь ласкать?
– Будь ты проклят, – ещё тише сказала Гурбельджин.
– Значит, будешь. Иди сюда, крошка.
Он снял перевязь с мечом и отшвырнул. Перешагнул через труп Шидурху и обнял Гурбельджин. Она попыталась вырваться, но её сопротивление только раззадорило его. Он ударил её, она попыталась его укусить – её мелкие зубы были необыкновенно остры, как зубы ящерицы. Тогда он схватил её за горло и сдавил. Она захрипела. Белое лицо запрокинулось…
– Я хочу знать, где в этом нежном теле спрятана Вечерняя звезда? Ты мне скажешь, поверь.
Он разорвал тончайший виссон и повалил Гурбельджин на ковёр. Её лицо очутилось рядом с лицом задушенного. Она попыталась отвернуться, но Всеслав повернул её голову и придавил к ковру.
– Смотри на него! Смотри!
Груди у неё были маленькие, как два припухших соска одиннадцатилетней девчонки. На теле – ни единого волоска. Но он знал, как этот полудетский облик обманчив – об этом предупреждала Иэра. Шидурху ласкал её в облике змеи, человека и тигра, податливое лоно этой женщины готово принять любые ласки. И Всеслава вдова колдуна приняла с покорностью.
– Смотри… – повторял он при каждом движении. – Смотри, что… вы оба… сде… ла… ли… со… мной… Звез… да… Вечерица…
Он старался доставить ей боль. Но разве эта боль могла сравниться с той мукой, что эти двое причинили ему? А потом его мужская сила иссякла до срока – никогда с ним не бывало такого прежде. Насилуя, он даже не сумел достигнуть Венериного спазма. Эти двое отняли у него все. Напрасно он ласкал губами её соски, напрасно ластился к нагому телу – ничего не получалось. Плоть его поникла, сила ушла. Ярясь, он несколько раз укусил Гурбельджин до крови. Но и это не помогло.
– Отпусти меня, – простонала она.
Он засмеялся ядовитым смехом. Он ненавидел всех. Всех без исключения. И себя – в том числе. Или это ненавидит тот, второй? Всеслав не мог разобрать…
– Тебя отпустить? Это ты должна отпустить меня. Меня, слышишь! Ты – преступница. А я – жертва.
– Тебе нужны деньги? Они вон там. – Она махнула рукой в сторону шкафа.
Он открыл ящик и засыпал пол золотыми монетами. Пол и неподвижное тело убитого, и нагое тело Гурбельджин с красными полукружиями на плечах и груди – следами его укусов. Но это его не возбудило.
– Я их тебе дарю! Я щедр! – Он захохотал. – Скажи, как мне освободиться? Ты знаешь? Для этого нужна кровь? Много крови? Я добуду её, клянусь самим Сульде! – Он не знал, почему произнёс имя этого чужого бога. Но губы будто сами выкрикнули «Сульде» с истерическим восторгом.
И он увидел, как Гурбельджин вздрогнула всем телом.
– Сульде! – крикнул он.
Но любовная сила не вернулась. Тогда он подобрал ножны с мечом, обнажил клинок. Нужна кровь. Много крови! И он её прольёт.
II
Элий проспал и едва не опоздал в этот день на бой. Смертельно не хотелось ему идти на арену. Он будто через себя перешагивал. Но все же шёл. Вот он, путь изгнания: топтать собственную душу на бесконечном пути в никуда. Он опять будет драться с Всеславом. Опять убьёт его. А тот не умрёт. Бедный парень. Кем он станет через три-четыре круга? Да нет, он уже стал – чудовищем, отмеченным смертью, чудовищем, изувеченным войной. Это плата за то, что Империя не воюет. Что никто не воюет. Бенит будет дразнить соседей, раскачивать лодку, но никто не посмеет напасть. Сейчас Элий служит славе Бенита. Вот она, мечта Империи – неколебимая власть тирана. Другие платят жизнью. Но дороже всех платит Всеслав. И все же Элию хочется думать, что бьётся он ради Рима. Или ради Бенита? Кто решит дурацкое уравнение? Элий вдруг повернул назад – к выходу. Он не будет сегодня драться.
– Уходишь? Теперь? – очень отчётливо послышался ему голос Сократа.
Элий обернулся. В куникуле стоял Всеслав. Он был бледен и как будто пьян. Улыбался, но не видел тех, кому улыбается. Но Элий видел, что это не улыбка, – это гримаса боли, которую юноша выдаёт за улыбку.
Элий поправил броненагрудник, проверил наручи. Выход на арену стал уже почти рутиной. Сегодня амфитеатр был полон. На арене вновь Сенека. И вновь он дерётся с Императором.
– Кстати, ты давно видел своего друга Шидурху-хагана? – спросил Всеслав, продолжая улыбаться.
– О ком ты говоришь?
– О белокуром юнце, который передал мне свою супругу. Она ничего девчонка, с ней приятно повеселиться.
Элий насторожился. Слова Всеслава не походили на розыгрыш.
– Что случилось с Шидурху?
– Представь, он умер. Кажется, ты расстроился? Не плачь, паппусик, люди всегда умирают. В отличие от богов. И я сегодня умру. Может быть. А может, и не умру. То есть я не умру, а Всеслав умрёт. Если всадить ему меч в сердце.
– Шидурху-хаган… – повторил Элий.
