Андрей Бондаренко - Страж государя
Трое суток – с ночными остановками, плыли по этой цветочной сказочной стране, не уставая восхищаться местными красотами. Вдоль берегов канала часто попадались маленькие хуторки, состоящие из трёх-пяти аккуратных домиков под крутыми красно-коричневыми черепичными крышами, на которых располагались гнёзда аистов и журавлей. Иногда – в загадочной голубоватой дали, вырастали очертания городов и городков, силуэты средневековых замков с многочисленными башенками и величественных католических соборов. И мельницы: десятки, сотни, тысячи этих крылатых сооружений, разбросанных, такое впечатление, повсюду…
– А вот пиво здесь – совсем другое! – сообщил Пётр, опорожняя очередную литровую кружку. – У немцев-то оно светлое, лёгкое и слегка сладковатое. А здесь – гораздо темнее и крепче, да и горчит немного, но – приятно…
Посовещавшись с кормщиком-голландцем, посетили большую птичью ферму. Царь очень удивлялся многообразию её обитателей. Куры – самых разных пород: хохлатые, разноцветные, непривычно крупные и совсем мелкие, некоторые – с ногами, густо покрытыми перьями. А кроме куриц – ещё и утки, гуси, чёрные и белые лебеди, цесарки, индюшки, куропатки, бекасы, фазаны, павлины…
– Вот так чудо! – умилился Пётр и велел Брюсу: – Яша, срочно отпиши Лефорту, чтобы он тоже заехал на ферму эту. Пусть купит каждой твари по паре и отправит на Москву, в Преображенское…
Наконец, подошли к Амстердаму, впереди заблестела – зеркалом старинным – водная бесконечная гладь, покрытая бессчетным количеством разномастных парусов.
– Это и есть – Зейдерзее, море голландское! – скупо объяснил кормщик.
Морской порт Амстердама поражал: мачты, паруса, резные фигурки всех богов и богинь, придуманные когда-либо жителями и жительницами этой древней планеты, рангоуты, тяжеленные якоря, крепкие солёные словечки – на десятках разных языков…
– Столько кораблей – да в одном месте! – удивлённо и одновременно восхищённо качал головой Пётр. – Это же какая здесь торговля? Подумать страшно – какие здесь деньги вертятся… Нужен нам порт на Балтике! Ох, как нужен… Да, Александр Данилович, ты прав: возвращаться в Москву будем тем путём, по которому варяги в греки ходили! Эх, жаль, что нет у нас с собой карт тех мест…
Егор твёрдо заверил:
– Не беда, мин херц! По голландским магазинам пошарим, шкиперов расспросим опытных: вдруг кто-нибудь из них и ходил к Неве-реке? Проработаем маршрут, даже наметим место удобное – для порта будущего…
Всю осень, зиму и часть весны они провели в приветливой, любезной царскому сердцу Голландии, объехав за это время больше дюжины городов, городков и крохотных деревушек. Брюс всё больше интересовался науками точными: математикой, геометрией механикой, гидравликой, навигацией, астрономией, астрологией, основными принципами и методами кораблестроения, химическими и алхимическими опытами. Безмерно жаден был Яков до всяких новых знаний, спал часа по три-четыре за сутки, ел в спешке – если вовсе не забывал, похудел, почернел, но улыбался при этом – широко и счастливо.
– Побольше бы нам таких Брюсов! – не мог нарадоваться царь на Якова. – Не деньги и богатство главное в этой жизни! А стремление к разным знаниям, стремление первым быть во всём!
Сам же Пётр (и Егор вместе с ним, чтобы не выпускать царя из поля зрения) занимался делами более приземлёнными: лично постигал ремёсла разные, совершенствовал своё мастерство. А с октября к ним присоединились и волонтёры Великого Посольства – общим количеством до сорока человек.
Чем только не приходилось заниматься за эти восемь месяцев! Егор даже (а вдруг мемуары придётся писать?) составил подробный перечень всех профессий и ремёсел, которым ему выпало обучаться. Плотницкое и столярное искусство, резьба по дереву и камню, кораблестроительное дело, шитьё парусов и умение устанавливать их на мачтах, обязанности и профессиональные навыки штурмана, работа на токарных, сверлильных и фрезерных станках, резка стёкол и остекление ими оконных рам, сооружение и обслуживание речных шлюзов, фортификационные работы, кузнечное дело, обустройство ватерклозетов, возведение ветряков и мельниц водяных.
Один Алёшка Бровкин (кроме Брюса, конечно) обучался отдельно, по специальной программе, почти безостановочно плавая по морским волнам, пересаживаясь с одного судна на другое. Умудрился даже – в качестве второго помощника капитана двухмачтового торгового брига – сплавать до Дании, проследовать оттуда в Исландию и вернуться обратно в Амстердам – с грузом вяленой трески и солёной атлантической сельди.
– Ты, Алёшка, станешь первым русским капитаном! – радовался Пётр. – Потом ещё и других будешь обучать, дипломы подписывать!
А трудолюбие голландцев вызывало безграничное уважение. Чуть севернее Амстердама – на морском побережье – безостановочно работали более сорока полноценных верфей. Большие корабли, готовые к долгим плаваниям по морям и океанам, строились в невиданно короткие сроки – от пяти до восьми недель. Многочисленные фабрики и заводы, расположенные тут же, изготовляли всё необходимое для нужд кораблестроителей: доски и мачты, железные гвозди, бронзовые скобы, канаты и пеньковые верёвки, всевозможные паруса, якоря, деревянные скульптуры, корабельную мебель, навигационные приборы, плащи-зюйдвестки… На всех предприятиях большинство станков и прочих механизмов работали от ветряных и водяных мельниц – с помощью хитроумных тяг и сложных приводов.
Раз в полтора месяца – с торговыми оказиями – приходили письма от жены. Санька писала (первая часть каждого письма – на русском языке, вторая – на немецком, третья – на французском), что дома всё хорошо, дети не болеют и растут, а она скучает, любит безмерно и очень ждёт своего беспутного мужа…
В конце января в Амстердам из Германии, успев заехать и во Францию, прибыл Лефорт – похудевший, помолодевший, с горящими глазами, доложил толково:
– Пётр Алексеевич, всего на твою государеву службу мною нанято сто тридцать человек разных! Тридцать пять – опытные офицеры и полковники. Двадцать шесть – морские люди: штурманы, навигаторы, капитаны. Пятнадцать – корабелы и парусных дел мастера. Двенадцать – минёры, строители крепостные. Остальные – оружейники, литейщики, кузнецы, инженеры шлюзные и дорожные…
– Молодец, герр Франц! – похвалил Пётр и долго обнимал Лефорта, от души хлопая по спине, целовал взасос, предварительно сняв со своего носа камуфляжные очки, в щёки и уста.
– Вот ещё, государь! – вырвавшись из царских объятий, сообщил герр Франц. – Купил я для нужд армейских двадцать тысяч ружей, тысячу пистолетов офицерских, десять гаубиц, десять мортир полевых и единорогов боевых – пятнадцать штук… А ещё беда у нас приключилась, Пётр Алексеевич! Виноват я, дурень старый, не доглядел! Ты уж помилуй, не казни!
– Что ещё произошло? – грозно нахмурился Пётр, его накладная бородёнка взволнованно задрожала. – Сказывай, генерал, не томи!
– Волонтёр Петр Михайлов, которого я всюду возил с собой, преставился надысь, неделю назад, когда проезжали через Лилль французский…
– Что, отравили? – вскочил на ноги Егор.
– Французский доктор сказал, что преставился тот волонтёр от возлияний чрезмерных напитками горячительными. Там и похоронили беднягу… А всем правителям европейским я уже отписал тайно. Как мы и договаривались – на случай такой, несчастный. Мол, Пётр Михайлов – это не царь Московский Пётр. А настоящий царь – на Москве сейчас, дела неустанно вершит важные…
В феврале непривычно потеплело, кругом зацвели первые тюльпаны, на фруктовых деревьях появились зелёные листики, набухли плодовые почки. В воскресный день Пётр и Егор, прихватив с собой Алёшку Бровкина, решили немного погулять по Амстердаму.
Был ярмарочный день, везде пестрели переносные прилавки – с самыми разными товарами, а также разноцветные большие и высокие шатры, где сидели предсказатели, фокусники и гадалки.
Бровкин заскочил в один такой бежево-коричневый шатёр, через две-три минуты выскочил обратно – словно пчелой ужаленный, прикрывая рот платком, завернул за угол, где его успешно и стошнило.
– Ужас какой-то! – часто-часто моргая своими длиннющими (как у сестры) ресницами, испуганно вздрагивая, рассказывал Алёшка. – Там разные уроды сидят в больших стеклянных банках! Такие все страхолюдные из себя, такие противные…
– Уроды? – живо заинтересовался Пётр. – Алексашка, пошли скорее, посмотрим!
Егор, ещё в классе пятом посещавший вместе со своими родителями санкт-петербургскую Кунсткамеру, сразу понял, что там такое – в этом бежевом шатре, и не испытывал ни малейшего желания заходить туда, но – приказ царский… Сглотнув неприятную слюну и тяжело вздохнув, он последовал за Петром.
В больших банках, очевидно, заполненных специальным раствором, чего только не было: человеческие эмбрионы, младенцы с тремя глазами – и прочими аномалиями, отдельные человеческие органы, крыса с двумя головами, непонятная жёлтая рука – с восемью пальцами.
