Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
Флот Мономаха появился спустя день, после прибытия в Питану "Меланиппы". По такому случаю весь город бурно ликовал, славил Эргина, сам царь появился на пристани и лично приветствовал пиратского наварха. Эвдора на этом фоне забыли моментально.
Команда "Меланиппы" не скучала, отыскивала среди вновь прибывших многочисленных знакомцев и зависала с ними в портовых кабаках, хозяева которых по случаю снятия осады (хотя осаду, на самом деле, никто еще не снял) гостеприимно распахнули двери.
Эвдор появился под вечер. Плечи его покрывала синяя шерстяная хламида, в складках которой при ходьбе поблескивала позолоченной отделкой перевязь с мечом. Оба запястья украшали тяжелые золотые браслеты, а коротко стриженую голову плотно обтягивал черный платок.
— Ты только погляди! — восхитился пьяный Койон так сильно, что не удержал равновесие и, завалившись назад, ткнулся затылком в пирата, сидящего на соседней лавке,
На него недовольно заворчали и бесцеремонно вернули в исходное состояние, отчего Койон ткнулся лбом об столешницу.
— Гудите? — поинтересовался вожак, — насилу вас нашел. Где Аристид? Опять по бабам побежал?
— Здесь собралось слишком много мужей, — раздался голос из-за соседнего стола, — я брезгую.
— Вот ты где, — Эвдор нашарил глазами товарища, — вставай, пошли, у нас дело есть. Надеюсь, ты еще в состоянии держаться на ногах?
— Ты говоришь обидно, Эвдор, ты же знаешь...
— Знаю-знаю. Пошли.
Эвдор вытащил из-под плаща увесистый кожаный мешочек, подбросил его, прикидывая вес и громогласно объявил:
— Братья! Боги благословили сегодняшний день! Выпейте за мое здоровье и мою удачу! Я угощаю! — с этими словами он высыпал содержимое на стол.
Новенькие тетрадрахмы заплясали по засаленным доскам.
Кабак взревел многоголосым хором.
— Да здравствует Эвдор!
— Славься, сильномогучий Эвдор!
— ...а это кто такой?
Когда они протолкались на улицу, Аристид поинтересовался:
— Я смотрю, ты внезапно разбогател? Откуда это все? Уж не царь ли одарил? Будто это ты привел шесть десятков кораблей, а не одну единственную утлую скорлупку.
— Царь — не царь. Не важно. Есть подле царя кое-какие уважаемые люди.
— Куда мы идем, да еще в такой спешке.
— В похожее заведение, "Сломанный трезубец". Там нас ждут. А спешка... Времени у нас мало, Аристид. Вот все наши пьют, ты пьешь, Полиад пьет, а Эргин с Угольком не пьют. Их шторм изрядно потрепал, но они своим людям передыху не дали. Царевы войска уже грузятся на корабли. Я думаю, сам царь со свитой в первых рядах. Может, отплыл уже.
— Куда?
— Не куда, а откуда. Город, вообще-то валом обнесен, за которым римляне сидят, если ты забыл.
— Ну и сидят. Вчера сидели, и завтра сидеть будут. Видать про драку у них кишка тонка. Куда спешить-то?
— То-то эти, с тонкой кишкой, Пергам по кирпичику разобрали... Ты помнишь того "финикийца", из-за которого тебе пришлось искупаться? На нем ехал один храбрый римский трибун. Не припоминаешь? А куда он ехал? Ты уверен, что поутру горизонт не будет укрыт лукулловыми парусами? "Финикийца" мы упустили.
— Значит надо и нам рвать когти, зачем же ты меня тащишь в какой-то кабак?
— Затем, мой друг, Эномай, что я не киник и бочкой не удовольствуюсь[89]. Много мы навоюем на "Меланиппе"?
— За царя? Немного.
— Да хоть и за себя. Да, немного.
— Что, есть варианты? — оживился Аристид.
— Есть, пьянчуга, есть.
Этим "вариантом" оказалась гемиолия с именем, милым всякому Псу — "Актеон"[90]. Командовал и владел ею пират Менесфей Златоуст, а правой рукой при нем состоял его двоюродный брат Идай. Братья были пиратами из бедных и кормились объедками от стола Мономаха. Оба славились невероятной драчливостью и фатальной невезучестью. Рыскали по морю бездумно, кидались без разбору на кого попало. Что ни бой, то треть команды в покойниках. Когда Псы подметили данную закономерность, число желающих наняться к братьям резко поубавилось. В результате их корабль, "Актеон", шестидесятивесельная гемиолия, обеспечивался гребцами, хорошо если наполовину. А для палубной драки народу совсем недоставало. Вот братья и прозябали на подхвате у Эргина.
Многих удивляло то, что при таком раскладе Мономах или кто другой не присвоят себе замечательное, добротное судно, каковым являлся "Актеон" — недешевая собственность, явно не по удаче братьев. Объяснением служила крайняя агрессивность Менесфея с Идаем. Оба брата прекрасно владели оружием, вокруг них сплотилась горстка сторонников, им под стать, связываться с которой, несмотря на ее малочисленность, не рисковал никто. Не жаждали Псы приобрести корабль ценой пирровой победы.
"Актеон" был построен три года назад пиратом Гликоном. Вернее, "построен пиратом" — слишком сильно сказано. Строился-то он на Галикарнасских верфях совсем не для пиратских нужд. Заложили его, как триеру, а Гликон, в море пират, а в городе — уважаемый всеми состоятельный гражданин из известного рода, сразу же положил на него глаз. Со всеми городскими "отцами" он в дружбе. Одному подарок, другому симпосион — и на триере исчезает верхний ряд весел, средний ряд укорачивается наполовину. Вот и нет никакой триеры. А это не гемиолия часом, столь любимая пиратами, на верфи стоит? Где? Эта что-ли? Да нет, окститесь, граждане, это просто триера недостроенная. Так на воду и спустили недостроенную триеру, а потом она вообще куда-то исчезла. Corruptio, как говорят римляне.
Собственно, не первый случай. Вообще немалая часть пиратского флота из века в век строилась подобным образом. Своих верфей у пиратов немного, а корабли новые нужны постоянно. На крутобоком паруснике или моноксиле много не навоюешь. Чтобы гоняться за купцами, часто нужен многовесельный корабль с немалой командой. Причем триера для такого дела избыточна. Триеры себе могут позволить большие вожди. Те же, кто еще не дорос до власти над целым флотом, довольствовались гребными судами помельче.
Несколько веков назад киликийцы осчастливили Братство изобретением. Взяли диеру-афракт[91]. Убрали половину скамей-банок верхнего ряда, освободив носовую часть, настлав там сплошную палубу. Получилась гемиолия. Отличное оружие в умелых руках. В погоне за добычей гребли полтора ряда весел. На открытой носовой палубе собирались застрельщики, которым не мешались банки под ногами. При сцеплении с жертвой верхние гребцы бросали весла и также вступали в бой, а нижние готовились в случае неудачи проворно отработать назад. В государственных флотах гемиолии не применялись, там в ходу была гигантомания.
Уважаемый гражданин-пират Гликон полагал, что с приобретением "Актеона" значительно усилился. Вообще-то, так и было. Да вот, незадача — подвизались в его команде два ушлых негодяя, решивших, что пора бы им расти и развиваться. Вот и развились. Случилась смена власти, Гликон отправился кормить рыб, а братьям, полагавшим, что теперь-то попрут в гору, досталось владение, распорядиться которым с выгодой для себя они не смогли. Ныне дела у них шли так плохо, что старший, Менесфей, уже не рад, что порешил Гликона. При покойнике удачи было несравнимо больше.
Все это случилось не вчера и Эвдор, даром, что немало времени просидел в колодках, был наслышан об "Актеоне" и его хозяевах. Он тоже хотел расти и развиваться.
Даже Полиад Драконтей, один из сильнейших и известнейших пиратских вождей, случись он вместе с Эвдором на пристани Питаны, не смог бы ответить на вопрос — кто таков этот неброско одетый человек, вышедший встречать "Меланиппу" в окружении изрядного количества хорошо вооруженных людей. Эргин и Уголек опознали бы Киаксара безо всякого удивления, к тому же этим двоим о прошлом и настоящем Эвдора явно известно многое, гораздо больше, чем кому бы то ни было. Впрочем, ни тот ни другой не отличались болтливостью, да и знание подноготной некоего человека зачастую выгодно лишь до тех пор, пока оно тайно, и не дает никаких преимуществ, становясь всеобщим достоянием.
Эвдор не мог предполагать, чем закончится аудиенция у неприметного всесильного придворного. С равной вероятностью она обещала, как прибыль в деньгах, так и убыток частей тела. Только он один знал — за что. Нельзя сказать, что пират шел на эту встречу со спокойной душой, однако покинул он царскую резиденцию с изрядно потяжелевшим кошелем и более чем радужными перспективами дальнейшего существования.
План созрел давно, нужные слова продуманы бессчетное число раз, а увесистые тетрадрахмы любой речи добавляют сладость меда. Уж насколько Менесфей не отличался живостью ума, но блестящие кругляки на столе должны были сделать слова Эвдора весьма убедительными и доходчивыми.
— Ну, значит, того-самого... Владеть, значит, "Актеоном" будем в этих, как их там? По-честному, короче? Типа того?
