Александр Чернов - Порт-Артур — Токио
Неприятеля не было видно, почему на «Святителях» был поднят сигнал: «команда имеет время завтракать». Часть людей и офицеров остались у пушек, а остальные побежали перекусить. В кают-компании «Сисоя» завтрак был чисто походный: без скатерти; каждый брал тарелку, вилку, ножик и забирал себе завтрак, усаживаясь, где попало. Настроение было вполне приподнятое и веселое. Слышался смех (может быть немного нервный, каждый старался замаскировать свое волнение).
Вдруг трапеза наша в своем конце была прервана: сыграли боевую тревогу. Публика побросала тарелки и побежала к пушкам, а кто был по расписанию внизу, побежали на верхнюю палубу, посмотреть неприятеля.
С юго-востока раздавалась стрельба, но с «Сисоя» ничего было не разобрать — мешало встающее солнце. Как я позже узнал: это японские броненосные крейсера обстреливали «Новик», который не обращая внимание на падающие снаряды, продолжал разведку, надеясь выяснить расположение главных сил противника. К счастью, он отделался одним или двумя попаданиями, не повредившими особо ничего. Наши разведчики отступили, а неприятельские броненосные крейсеры и примкнувшие к ним несколько малых крейсеров, попытались обойти наш строй с кормы и добраться до транспортов, находившихся между нами и берегом.
Крейсеры Руднева и небогатовский отряд пошли им наперерез с целью помешать — и им удалось это, после нескольких выстрелов «Памяти Корейца» с большой дистанции — японцы отвернули. Но видимо, это был обманный маневр со стороны японцев, т. к. на юге показались идущие нам под корму их главные силы. Отряд Небогатова, оказавшийся в хвосте нашей эскадры и бывший на траверзе у японцев, открыл огонь и дал несколько выстрелов из 10 дюймовых орудий. Один из первых снарядов лег у борта головного японца, накрыв его полубак фонтаном воды, после чего «Токива» повернулся и ушел в хвост колонны устранять повреждения. Публика наша ликовала, говоря: «молодцы, сразу дали макакам гостинец».
Японские броненосцы, тем временем, пошли на выручку своим оконфузившимся крейсерам, надеясь, видимо, раздавить наши броненосные крейсера числом. И это им почти удалось. Адмирал Руднев увлекся неожиданно представившейся возможностью сделать палочку над Т японским главным силам и, по-видимому, сам не заметил, как положение поменялось на обратное — теперь японские броненосцы делали нашим крейсерам кроссинг с хвоста. У наших крейсеров была только надежда, что японцы не успеют сбить им скорость, чтобы успеть выскочить из-под огня. И это им удалось почти всем, существенно пострадала только «Россия». А мы ничем не могли помочь, удаляясь от места боя и держа себя между японцами и нашими драгоценными транспортами.
Но Григорий Павлович не мог бросить своих в беде. По его приказу при транспортах остался только «Мономах» со «Штандартом» и миноносцами, а мы повернули «все вдруг» и со «Святителями» во главе пошли на японцев. Навстречу нашим отступающим крейсерам в надежде прикрыть их. Наш «Сисой» был вторым в линии! Ход увеличили до 14-и узлов.
Вскоре мимо нас контркурсами слева прошли на полном ходу броненосные крейсера. Закопченные и побитые. На корме «России» бушевало огромное пламя и что-то беспрестанно взрывалось. Корабль управлялся машинами, шел каким-то зигзагом, явно отставая от трех передних кораблей. Спину ему прикрывал верный «Рюрик». На их фоне броненосцы Небогатова, находившиеся дальше от противника и избежавшие серьезного обстрела, выглядели как новенькие. По приказу Чухнина, Небогатов стал в кильватер нашему отряду, и мы, не закончив сближения с японцами на дистанцию действенного огня, вновь повернули «все вдруг» за Рудневым. Сзади нас медленно, но верно нагонял весь японский флот…
Григорович на «Петропавловске» увеличил ход до предельного, примерно до 15-и узлов, но третий в строю «Севастополь» начал отставать и увеличивать дистанцию. Так как адмирал приказа сбавить ход не давал, то наш отряд как бы распался на два отдельных: «Полтава» и «Петропавловск» в голове, а за ними, оттянув — «Севастополь», «Сисой» и «Святители».
На какое-то время дым пожара на «России» закрыл неприятеля, когда же он наконец рассеялся, глазам представилась следующая картина — японцы броненосцами шли нам под корму, явно намереваясь перейти на левый борт. А Камимура это не только уже сделал, но и находится к нам много ближе, на слегка расходящимся с нами курсе. Я поначалу не понял, что это он на всех парах гнался за крейсерами Грамматчикова, которые подошли с запада.
Шеститысячники были у нас впереди траверса, и шли они, по-моему, почему-то тише, чем настигающие их японцы! У нас в рубке заволновались, но адмирал тоже все видел. И наш отряд выстроив пеленг влево, повернул «вдруг» на 2 румба, подкатываясь Камимуре под борт. Вскоре раздался по нему первый выстрел со «Святителей», и мы все побежали вниз на свои места, так как наши артиллеристы так же открыли пристрелку. В это время броненосцы Небогатова находились еще не в линии, а «Громобой», «Витязь» и «Память Корейца» резали наш курс далеко впереди, переходя нам на левую.
Я спустился в батарейную палубу, так как по боевому расписанию был при исправлении канализации тока и старшим в палубах по тушению пожаров и заделке пробоин. Ревели наши пушки. Первое время особенно старалась, и совершенно бессмысленно, наша 75-мм батарея, так как все равно снаряды ее не долетали до неприятеля. Однако это не мешало командиру ее, лейтенанту Щ. вопить во всю глотку: «подавай патроны скорее» и держать безумно беглый огонь. Рассудив, что таким образом 75-мм батарея бессмысленно выпустит весь запас снарядов без всякого вреда неприятелю, а между тем, ночью именно она и понадобится, я взял на себя и приказал подаче не подавать больше снарядов при общем одобрении команды, которая говорила: «так ведь нам ночью нечем будет отбиваться от миноносцев».
Первые полчаса боя никаких повреждений «Сисой» не получил, и было особенно тягостно стоять и ждать чего-то. Я тогда завидовал офицерам, которые были при орудиях, — те не имели времени для жуткого чувства стоянки без дела. Чтобы занять себя и подбодрить людей трюмно-пожарного дивизиона, я пошел обходить палубы, помещения динамо-машин, заходил в подбашенные отделения посмотреть подачу и, наконец, зашел в 6" батарею. В ней царило оживление; офицеры и прислуга орудий спокойно снаружи, но, по-видимому, в несколько приподнятом нервном состоянии, деловито вели огонь. Звонили указатели, выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.
Я подошел к Бушу и спросил, хорошо ли работает электрическое горизонтальное наведение и, получив утвердительный ответ, вместе с ним стал смотреть в бинокль на неприятельские крейсера и новые английские броненосцы, которые оказались лежащими на параллельном курсе. На них то и дело вспыхивали огоньки выстрелов и был слышен свист снарядов, ложащихся впереди «Сисоя».
Заглянув через амбразуру вперед, я увидел у борта «Севастополя» целый ряд столбов воды от падающих снарядов, который приближался к броненосцу, и вдруг правый борт его начал окутываться черным дымом с желтоватым оттенком, и в этом дыму вспыхивало пламя. Очевидно, сноп падающих снарядов, ложившийся раньше недолетами, дошел до «Севастополя» и обрушился на него. Буш рассказал мне, как его артиллеристы выстрелили два шестидюймовых снаряда по внезапно появившимся в прицелах «Очакову» и «Аскольду», уходивших полным ходом от японской колонны. Выстрелы были от неожиданности, но, к счастью, похоже промазали.
В это время оказался вывод из строя нашей носовой 12" башни, у которой от сотрясений при стрельбе вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую, отправили исправлять в мастерскую.
Появился первый раненый. Унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло осколком ключицу и, похоже, изрядно попало в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов, причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на него со страхом многие глаза. Кругом «Сисоя», а в особенности несколько впереди его, то и дело подымались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12" кормовых орудий, около башни которых я стоял.
Вообще же, в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь. Стараясь ободрить себя звуком своего голоса, намеренно громко разговаривал с лейтенантом Залесским, сидящим наполовину открыто в 12" башне и управлявшим ею. Его вид действовал на меня очень успокоительно: такой же розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно сидел, так как будто был не в бою, а в морском собрании за ужином среди дам.
