Герман Романов - Товарищ Гитлер. Книга 2. Повесить Черчилля!
Впрочем, горевать над их судьбою незачем, все произошло согласно старой народной мудрости — за что боролись, на то и напоролись. Стоило помещика с детьми в усадьбе жечь, чтобы потом собственной деляны целиком лишиться вместе со всем рабочим скотом. А кое-где даже мелочь обобществили — от козы до курицы, и огороды изъяли, дабы ничего не мешало крестьянину зарабатывать «палки» трудодней…
Встреча на Белорусском вокзале была устроена торжественная, в глазах зарябило от кумачовых полотнищ советских знамен, перемешанных с германским триколором, в три горизонтальные полосы — черную, красную и белую, кайзеровских, обратно возвращенных в обиход.
Было несколько флагов и со свастикой, что смотрелось как сюрреализм — это в Москве-то! Но что делать — он ведь еще глава нацистов, а потому товарищи из НКИДа и вывесили эти партийные тряпки по старой памяти, со времен подписания пакта между Молотовым и Риббентропом.
— Твою мать!
Такого Андрей никак не ожидал и даже потер свои глаза, не в силах поверить увиденному. Вдоль перрона застыли ровные шеренги почетного караула, одетого в красные черкески с газырями, но без погон. Кубанки лихо заломлены, кинжалы на поясах, через плечо пущен шашечный ремень, а ладони крепко держат рукояти клинков.
Такого быть не может!
— Это есть кавказцы, мой фюрер?
За спиной послышался негромкий голос шефа-адъютанта, и Андрей отрицательно мотнул головой в ответ и чуть громче произнес, чувствуя, как в душе поднимается гордость, от которой в глазах все расплылось, будто выступили слезы.
— Нет, Штудент, это кубанские казаки!
Тобрук
— Мы не итальянцы, драпать не станем!
Майор фон Люк пылал самой праведной злобой. Вопреки настоятельным требованиям командующего 7-й танковой дивизией генерал-лейтенанта Роммеля отходить главными силами с боями в западном направлении, дабы соединиться с единственной германской панцер-гренадерской бригадой, спешащей на помощь от Триполи, с которыми он обратился к маршалу Бальбо, итальянец ответил категорическим отказом.
Тогда генерал наплевал на приказ высокопоставленного начальства, к которому Роммель относился с нескрываемым презрением, ибо хорошо знал полководческие «дарования» и отчаянную «храбрость» потомков грозных латинян, и сам вылетел на связном самолете в Бенгази, куда вошли танки и мотопехота его единственной пока бригады.
Там Роммель надеялся привести в порядок две бежавшие итальянские дивизии, чтобы объединенными силами нанести удар по обложившей Тобрук английской армии.
Без такого контрудара участь крепости была бы предрешена — позорно бежавшие от египетской границы итальянцы совсем пали духом, и стремления защищать крепость до последнего патрона у них явно не наблюдалось. И, словно вороны на убранном поле, макаронники тенями ползали по городку, скуля и ноя, с одной стороны, а с другой — горячечно рассказывая своим собеседникам, с какой отвагой они дрались с британцами.
Если бы не бегство соседей, оголивших фланги, то было бы ой-ой-ой: они бы не только героически отразили все атаки горсти островитян, но и сами бы перешли в наступление, гоня противника перед собой вплоть до самого Суэцкого канала. Впрочем, некоторые кричали, что и в нынешней ситуации это сделать не поздно. Еще бы, ведь итальянцев оставалось даже сейчас, после чудовищного разгрома, вдвое больше, чем англичан.
И так считали абсолютно все 50 тысяч бежавших к Тобруку итальянцев — от их разговоров Люка охватывало бешенство с тошнотой. Вместо того чтобы использовать эти три дня передышки, приводя крепостные укрепления в порядок, союзники предавались стенаниям и только вчера немного опомнились и принялись суетиться. Чтобы выиграть еще сутки, майор решился дать бой английскому авангарду и задержать его на подходе…
— Идут, герр майор!
Ординарец показал рукою на густые клубы песка, что вздымались к небу, — верный признак движения большой механизированной колонны.
Люк огляделся еще раз — его солдат не было видно, а прикрытые маскировочными, под цвет песка, сетками, поставленные на прямую наводку «мардеры» выглядели небольшими барханами.
Засаду устроили развернутую, чтобы пропустить вперед разведку и истребить в «огневом мешке» главные силы авангарда — слетавший на разведку экипаж в один голос твердил, что британцев не более трех тысяч с полусотней танков.
Силы были почти равными — с разведывательным полком на позиции вышли также и союзники, те, кто не потерял присутствия духа, — батальон берсальер под командованием отважного капитана Габриеле, две артиллерийские батареи и танковая рота.
На бронетехнику итальянцев без слез смотреть было нельзя — даже слабые «двойки» выглядели перед ними непобедимыми и грозными «голиафами». Оставалось только проверить их в деле…
Москва
«Этого не может быть?!»
Андрей чуть ли не вскрикнул во весь голос, резко остановившись у шеренги рослых казаков, застывших по команде и державших шашки «на карауле».
От неожиданности Вячеслав Михайлович Молотов, идущий с ним рядом, сделал лишний шаг, но вовремя остановился, поняв, что оговоренная заранее процедура обхода строя почетного караула скомкана самим Гитлером по непонятной причине.
Командир почетного караула недоуменно посмотрел на Андрея, и тот заметил, что пальцы, держащие рукоять шашки, побелели — нервы они ведь не железные, и, тряхнув головой, словно отгоняя наваждение, Родионов шагнул и вплотную встал напротив трех казаков, что, согласно уставу, «поедали» глазами высокопоставленного гостя.
Андрей их узнал сразу — память словно пронзила молния. На фотографии они были точно такими же, только черно-белый снимок не давал сочности цвета. Три родных брата и стоящий справа его дед Антон, сержант 54 ЗСП, погибший 6 ноября под Сталинградом.
Комок подкатил к горлу, и он с трудом его сглотнул — настолько встреча со своим чужим прошлым его потрясла. Этого не могло быть, но тем не менее произошло.
Дед, родной дед, которого Андрей никогда не видел, кроме как на фотографиях, застыл перед ним, по-фамильному прищуривая глаза. Он хотел его обнять, сказать доброе, но чужие эмоции смогли лишь выдать хриплые от волнения слова, но на русском языке:
— Имя, фамилия, станица?!
— Сержант Антон Родионов, станица Невинномысская, хутор Тимофеевка, товарищ…
Дед отвечал ему громко, как и положено солдату, но на последнем слове неожиданно замялся, в прищуренных глазах мелькнула некоторая растерянность. Андрей, сразу поняв, почему вышла эта заминка, немедленно пришел на помощь:
— Фюрер. Просто товарищ фюрер — это моя должность, как у товарища Сталина!
— Так точно, товарищ фюрер!
Андрей повернулся к черноусому казаку, чуть постарше возрастом, — дед Павлик был такой же, только намного моложе, но в глазах плескалась знакомая с детства хитринка.
Он, единственный из братьев, вернулся с войны и один поднимал на ноги детишек, и своих, и племяшей, не делая между ними разницы. Таковы казаки — у них, как у горцев, сирот никогда не оставалось, как и детских домов и приютов.
Дед Павел понял пристальный взгляд Андрея на свой лад и громко рубанул зычным голосом:
— Младший сержант Павел Родионов, станица Невинномысская, хутор Тимофеевка, товарищ фюрер!
— Вижу, вы родные братья…
Андрей с трудом взял себя в руки, хотя ему остро хотелось прижать их к своей щуплой груди — настоящий Гитлер сильно уступал казакам по комплекции.
Те дружно ответили в два голоса:
— Так точно, товарищ фюрер. А третий рядом с нами стоит!
— Вот я и бачу, што очи куповалы!
Андрей произнес любимую присказку деда Павло, и у того в одно мгновение от величайшего изумления свесилась челюсть. И усмехнувшись, терять уже было и так нечего, пусть толпа сопровождающих еще больше охренеет, повернулся к самому младшему брату, что погиб в сорок третьем, под Киевом.
— А тебя Иваном зовут, — не спросил, а утверждающе произнес Андрей, краем глаза отмечая, что все собравшиеся на перроне уже впали в столбняк от величайшего удивления и окаменели лицами, словно узрев голову горгоны Медузы.
— Так точно, товарищ фюрер. Красноармеец Иван Родионов, станица Невинномысская, хутор Тимофеевка!
Андрей спинным мозгом и затылком почувствовал десятки сверлящих его недоуменных взглядов и решил, что вполне достаточно и можно разрядить обстановку. А потому громко и уверенно заговорил, как бы давая свое объяснение случившемуся:
— Если двух братьев зовут Антон и Павел, немудрено сообразить, что третьего зовут Иваном. Ведь это самое популярное у русских имя. А говорить по-казацки меня научили в Берлине — у нас там много казаков, что покинули Россию после революции. И присказки разные с пословицами мне тоже от них ведомы. И жаль, что они не могут приехать на свою родину. Но кто знает…
