Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича. Том первый (СИ)
— Знаете, сколько она потеряет? — спросил Шумилин у царя.
— Где‑то 37484 рубля, — быстро подсчитал в уме Николай, — но ведь это настоящий грабеж!
— Полностью согласен в вами, — сказал Шумилин, — это самый настоящий грабеж, только и это не самое страшное. Дело в том, что через семь лет после продажи в окрестностях Сан — Франциско, можно сказать, что на землях рядом с Форт — Россом будет найдено золото. Причем, в больших количествах. Начнется настоящая "золотая лихорадка". Десятки тысяч людей бросят все свои дела и бросятся промывать грунт, рыть шахты, надеясь разбогатеть. В порту Сан — Франциско будут стоять у причалов брошенные командами корабли, экипажи которых сбежали на берег, надеясь быстро разбогатеть.
Всего же за время золотодобычи в Калифорнии будет добыто золота на сумму более пятидесяти миллионов долларов! Вы можете представить — как велика эта цифра?
Николай удрученно посмотрел на своего собеседника, — Александр Павлович, сказал он, — поверьте мне, я всего этого не знал. Мне и так уже прожужжали все уши, рассказывая о том, что наши владения в Америке убыточны, и чем быстрее мы от них избавимся, тем будет лучше.
— Эх, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — хорошо, если эти советники говорили все это исключительно по своей глупости. А если по злому умыслу? Если бы вы знали только, какие богатства мы потеряли, отказавшись от этих самых "убыточных" заморских владений.
И еще — вы наверное помните, как несколько лет назад вам предложили план покупки у Мексики всей Северной Калифорнии. Правительство Мексиканской республики готово было отдать нам огромную территорию за сравнительно умеренную цену. Требовалось только одно — признание Россией независимости Мексики. Но вы на это не согласились…
Николай даже покраснел от возмущения, — Помилуйте, Александр Павлович, да как же такое возможно — признать власть мятежников, которые отделились от Испанского королевства, выступив с оружием в руках против своего монарха.
— Николай Павлович, успокойтесь, — Шумилин говорил с царем тоном человека, вразумляющего непослушное и капризное дитя, — а что нам быть большими испанцами, чем сами испанцы. Если они сами махнули уже рукой на свои заморские провинции, которые отделились от них, то почему мы должны не признавать их?
— Знаете, Александр Павлович, — угрюмо сказал Николай, — этак вы можете до самых опасных мыслей дойти…
— Помилуй Бог, Николай Павлович, — парировал Шумилин, — у меня наоборот, все мои мысли направлены на укрепление державы и монархии. Только делать это все можно по — разному…
Немного успокоившись, Николай подождал, когда хозяин нальет ему еще кофе, и уже нормальным тоном спросил,
— Александр Павлович, вы только не обижайтесь. В России я монарх, чья власть от Бога. И мой долг — когда настанем смертный час, передать державу, Всевышнем мне доверенную, моему наследнику в полной целости и сохранности, в порядке и в благоденствии…
— Я понимаю вас, Николай Павлович, — тихо ответил Шумилин, — но, к сожалению, в нашей истории все произошло как раз наоборот. Вы скончались в момент, когда враг вторгся в пределы России, войска наши терпели поражение, а недоброжелатели державы торжествовали…
— Когда это произошло? — угрюмо спросил Николай.
— Император Всероссийский Николай I скончался в нашей истории 2 марта 1855 года от пневмонии на своей походной кровати в своем Малом кабинете в Зимнем дворце, — спокойно, безо всяких эмоций, словно читая статью в энциклопедии, ответил Шумилин.
— Через четырнадцать с лишним лет… — тихо сказал Николай, — потом перекрестился, и внимательно посмотрел на Александра. — А что значат ваши слова о вражеском вторжении и торжестве неприятеля.
— К тому времени уже больше года шла война, получившая позднее название Крымской. Объединенные силы Англии, Франции, Турции и Сардинского королевства осадили Севастополь, и нанесли несколько поражений русским войскам, которые пытались придти ему на выручку.
А недруги наши — это в первую очередь Австрия, которая незадолго от этого была спасена вами, Николай Павлович, от развала. За это сия держава отплатит России и вам лично черной неблагодарностью, вступив сначала в союз с Англией и Францией, а потом, предъявить нам ультиматум, потребовав уступить Австрии часть Бессарабии. В случае непринятия ультиматума император Франц — Иосиф, которого вы называли своим сыном, пригрозил России войною…
— Вот как, — растерянно произнес Николай, — значит, все в Европе были против нас…
— Почти все, — ответил Шумилин, — лишь прусский король Фридрих — Вильгельм IV держался до последнего, но и он, под давлением Англии, Франции и Австрии был вынужден — правда, всего лишь на словах — присоединиться к антироссийской коалиции.
— Ну, а что Севастополь, он выдержал осаду? — с надеждой в голосе спросил Николай.
— Нет, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — врагу после нескольких кровопролитных штурмов удалось овладеть его южной частью. Наши войска отошли на Северную сторону.
— Но почему? — с горечью воскликнул Николай, — Почему все так случилось? Неужели русские солдаты были недостаточно храбры, а русские генералы не преисполнены были решимости сражаться за Отечество? Что с лучилось с Россией и ее армией?
— Войска наши сражались храбро, а многие из военачальников честно сложили головы, защищая Севастополь, — ответил Александр. — Вот, например, у моего друга, Виктора Ивановича Сергеева, предок был рядовым Селенгинского пехотного полка. Он отличился во время обороны Севастополя, сумел вывести в офицеры своих детей, и его род вот уже на протяжении полутора веков честно служит Родине, защищая ее от врага.
— Похвально, похвально, — сказал Николай, — но вы ничего не сказали мне про то, что послужило причиной захвата врагом части Севастополя? И почему моя армия, которой я уделял столько внимания, и тратил на нее столько денег, оказалась неспособной отразить вражеское вторжение?
— На это, Николай Павлович, есть много причин. — сказал Шумилин. — Кстати, вы не против выпить еще кофе?
— С большим удовольствием, Александр Павлович, — ответил царь, — а вы пока будете его готовить, подумайте над ответом на мой вопрос. Я понимаю, что ответить на него будет непросто, но я вас не тороплю…
Когда Александр вошел в комнату с кофейником в руках, Николай, поднявшись с мягкого дивана, внимательно разглядывал картины в рамках, висевшие на стенах комнаты.
— Александр Павлович, — спросил он, — а что это за люди, изображенные на этих картинах? Например, вот этот военный — и Николай показал на репродукцию портрета художника Серова, изображавшего императора Александра III, стоявшего подбоченясь с рапортом в руке.
— А это, Николай Павлович, ваш родной внук, император всероссийский Александр III, — ответил Шумилин. — Очень умный и талантливый человек.
— Вот он какой, внук мой, — сказал Николай, с интересом посмотрев еще раз на портрет, — только борода у него, как у мужика. А ростом и статью — весь в меня.
— Да, Николай Павлович, — сказал Александр, поставив перед императором чашку с дымящимся кофе, — жаль только, что поцарствовать ему довелось сравнительно немного.
Но вернемся к вашему правлению. Вы, действительно, задали мне очень трудный вопрос. И ответить на него так сразу будет непросто. Начну с самого болезненной для России проблемы — с крепостной зависимости крестьянства…
— Александр Павлович, — царь укоризненно посмотрел на Шумилина, — если бы вы знали, сколько сил я потратил на то, чтобы как‑то разрешить этот вопрос. Вы правы, крепостная зависимость — наше проклятие. Но нельзя вот так просто освободить крестьян и дать им землю. Что же тогда будет с дворянством, которое является опорой нашего государства?
— Знаю я все, что вы уже сделали и еще сделаете, Николай Павлович, — ответил Шумилин, — я помню, что к концу вашего царствования сократилось численности крепостных крестьян с 57–58 % в 1817 году, до 35–45 % в 1858 году. Именно при вас прекратилась раздача государственных крестьян помещикам. Знаем мы и облегчения и льготы, которые получили при вашем правлении помещичьи крестьяне. Вас сын, император Александр II, завершит вашу работу, в 1861 году отменив крепостное право. Правда, при этом он заложит такую мину под фундамент государства, что… Впрочем, об этом лучше поговорить отдельно.
А вот насчет армии российской — это особый разговор. Я знаю, что она для вас, Николай Павлович, любимое детище. Только, к сожалению, армия наша оказалась не готова к войне с европейскими державами. Знаю, что продолжение нашего разговора, касаемое армии, будет для вас очень неприятно. Может быть, отложим его?
— Нет уж, Александр Павлович, — сказал Николай, криво усмехнувшись, — замахнулись — бейте. К тому же, лекарство большей частью бывает горькое на вкус. Придется его принять, даже если оно будет малоприятным. Итак, я слушаю вас…
