Комсомолец - Андрей Анатольевич Федин
Печеночные колики на время отвлекли внимание хозяина дома от моих действий, заставили того сосредоточиться на собственных ощущениях, подарили ему яркие впечатления. Я хмыкнул, вспомнив выражение, что удар по почкам заменял бутылку пива. Подумал: «А что заменяет удар по печени?» Сумел расположить тело Жидкова в нужном мне положении: поясницей на пороге, ногами на верхних ступенях лестницы. Обошел мужчину по дуге, склонился над его головой, схватил за плечи, подтолкнул тело Жидкова к спуску в погреб.
Зареченский каннибал вновь попробовал сопротивляться, снова неразборчиво забубнил сквозь шарф, явно угрожал. Но в этот раз его попытка запоздала. Процесс перемещения под землю вошел в стадию необратимости. Плечи мужчины выскользнули из моих рук, но продолжили движение относительно порога. Я успел взглянуть на бледное лицо Рихарда Жидкова, на его широко открытые глаза (неужели испуг?), на тонкую шею со вздувшимися темными венами… прежде чем тело хозяина дома исчезло в люке подвала.
Звук от падения человеческого тела на деревянный пол получился негромким, глухим, будто в погреб свалился не человек, а мешок с песком. Хруст костей я не различил. Стоны Каннибала, стоя у двери, едва слышал: их во дворе почти полностью заглушал собачий лай. Я сомневался, что при падении с такой высоты Жидков мог расшибиться насмерть. Но допускал и такую вероятность.
«Мертвые стонать не могут, – рассудил я. – А значит, этот сучонок не подох. Вот и замечательно. Вот и чудесно».
Я сделал полдесятка глубоких вдохов – настраивался на новую встречу с витавшими в погребе ароматами. Вынул из кармана платок, проделал с ним то, ради чего и таскал его в кармане уже второй день: соорудил повязку себе на лицо на манер американских ковбоев. Дышать сквозь ткань стало труднее, но запашок нафталина показался приятным и родным. Поправил буденовку, вспомнил, как разглядывал свое отражение в зеркале – испробовал такой наряд еще в общаге, когда прикидывал способы прятать от чужих взоров свою физиономию.
Прихватил топор, спустился в погреб. Нашел там Рихарда Жидкова, лежащим в позе зародыша (зародыша со связанными за спиной руками). Относительно целого – о деревянные ступени лестницы при падении лишь слегка помялось лицо Каннибала, да правое плечо мужчины теперь не казалось симметричным левому (вывих или перелом?). Чуть съехал в сторону шарф, явив на свет часть верхней губы. Жидков без умолку изрыгал на мою голову проклятья. Пришлось мне поправить на его лице повязку.
Хозяин дома не умолк, заметив в моей руке топор. Но стал ругаться не так яростно: должно быть, задумался о том, зачем мне в погребе понадобился именно такой инструмент. Судя по блеснувшему в его глазах отчаянию, пришел он к неверному выводу. Или же предвидел пока скрытое от меня будущее. Я нахмурился: подземелье вернуло мне мрачное настроение. В голове завертелись мысли о том, что теперь уже точно назад пути нету. Я сплюнул себе под ноги залетевшую в рот паутину, направился в «комнату» за стеллажами.
Женщина встретила меня уже знакомым жалобным бормотанием.
– Не надо! – твердила она. – Пожалуйста, не надо!..
В прошлый раз при встрече с пленницей Каннибала я прикрывал лицо платком. В этот прятал нижнюю часть лица за ним же, поэтому не переживал, что женщина в будущем меня опознает (что она увидит при таком освещении?). Узнает ли меня Жидков, я не очень-то переживал: не рассчитывал на встречу с ним в будущем. Да и Каннибал меня не видел без буденовки, если и опишет мою внешность милиции, то не с фотографической точностью. Так что шансы сохранить свое инкогнито я находил немалыми, хотя и далеко не стопроцентными.
– Спокойно, – сказал я. – Попробую тебя освободить.
Жестом призвал женщину успокоиться.
– Не надо! Пожалуйста, не надо!..
Я вздохнул, покачал головой.
– Все хорошо. Все будет хорошо. Я тебя не трону.
Подошел к кровати – пленница задрожала. Слышал, как постукивали ее челюсти. Они словно выбивали ритм на фоне мелодии из стонов Рихарда Жидкова. Я прикоснулся к цепи, что ограничивала женщине свободу: той ее части, что примыкала к металлической скобе на стене. Не очень толстая. Но разорвать ее голыми руками я даже не надеялся (вспомнил, как похожая цепь выдерживала мощные рывки охранявшего двор пса). Что было сил дернул за скобу – та не заметила моих усилий: не пошатнулась.
«Чтобы выдернуть ее из стены, понадобятся трос и грузовик, – произнес я мысленно, чтобы не пугать женщину. – А вот троса-то у меня нет. Досадно».
Повертел в руке звенья цепи.
Потом взглянул на женщину, туда, где под ее подбородком пряталась темная полоса ошейника.
Пленница Каннибала смотрела на меня поверх коленок, бормотала «не надо» и выстукивала зубами монотонный ритм.
«Досадно, – повторил я. – Ну, да ладно. Значит… будем рубить».
Отбросил с ложа заменявшее перину грязное тряпье, оголил доски. Выждал, пока разбегутся по сторонам букашки-таракашки. Осмотрел творение неизвестного мастера: кровать явно сколачивали спустя рукава, не позаботившись даже ошкурить древесину. Проведешь по такой поверхности задом – превратишь свои ягодицы в спину дикобраза. Да и щели между досками остались местами с палец шириной. То здесь, то там торчали шляпки небрежно вколоченных гвоздей.
Однако для меня эти факты мало что меняли. Спать или даже просто лежать на этом сооружении я не собирался – ни сейчас, ни потом. Я уложил цепь туда, где доски ложа подпирались столь же грубо отесанной ножкой кровати. Налег на это место всем своим весом (не слишком большим), проверил, не развалится ли от моих действий кровать. Решил: выдержит. Перехватил поудобнее топорище. Лихо размахнулся, чиркнув по потолку, и ударил лезвием топора по металлическим звеньям.
Звон раздался громкий.
Женщина вскрикнула.
– Спокойно, – сказал я. – Все хорошо.
Добавил к своим словам успокаивающий жест.
– Не надо! Пожалуйста, не надо!..
– Потерпи немного. У меня почти получилось.
Я вытащил из доски почти на сантиметр погрузившееся в древесину, точно в песок, звено цепи, оценил результат своих усилий. Увидел на металле две зазубрины (поднес звено к свету), увы, неглубокие. Провел по ним пальцем, будто надеялся, что зрение меня обмануло. Но осязание поддержало тот обман: зазубрины не превратились в критические повреждения. Я взглянул на лезвие топора. Там тоже появилась щербинка (порадовался, что порчу не свой инструмент), заключил, что моим дальнейшим планам она
