Орел и грифон - Андрей Каминский
Аварская конница, остановив бегство, вновь ринулась в бой — и под ее ударом левое крыло, состоявшее из болгар Крума, не выдержало и побежало. Авары, презрительно улюлюкая, кинулись в погоню, причем одним из первых мчался, уже пересевший на коня, сербский князь Просигой. В азарте погони он слишком поздно услышал стук копыт — это сидевший в засаде лангобардский отряд конских копейщиков ударил с тыла. Одновременно болгары, оставив притворное отступление, развернулись и тоже устремились на врага. Сам Крум, — со спатой наголо, в ромейском панцире и шлеме,- столкнулся с Просигоем, только что зарубившего сразу двух болгарских конников. Лицо молодого хана исказилось от ярости, когда он узнал убийцу Омуртага.
— Проклятый предатель, — выплюнул Крум, — наконец-то я с тобой посчитаюсь.
— Отправляйся в пекло, щенок, — рявкнул Просигой, — вслед за своим папашей!
Привстав в седле он обрушил меч на Крума, но тот подставил щит и ударил в ответ так, что серб едва уклонился. Обмениваясь ударами, князь и хан гарцевали друг против друга, словно не замечая кипевшего вокруг них боя. Просигой, изловчившись, выбил клинок из рук Крума, но прежде чем он успел порадоваться, молодой князь метнул топор — и торжествующий крик захлебнулся клокочущей кровью в глотке серба. Просигой упал с коня и был тут же затоптан копытами мечущихся вокруг скакунов, в то время как Крум, не в силах сдержаться, издал победный клич. Сербы, увидев гибель князя, кинулись в бегство, за ними побежали и авары, пока Крум, вместе с болгарами, ромеями и лангобардами, преследовал и беспощадно истреблял удирающих врагов.
Удирая, авары и сербы вломились во все еще державших строй гепидов и славян, за ними ворвались болгары и лангобарды и все сражение окончательно смешалось, потеряв всякое подобие организованности. Бой кипел уже не только на перевале, но и в окружившем его лесу: лязг стали доносился и со склонов гор и со дна глубоких ущелий, где шумели, падая водопадами, стремительные горные реки.
На берегу одной из таких рек и оказался Михаил — вместе с верным Асмундом и еще несколькими воинами, он схлестнулся с самим Эрнаком. Под каганом уже убили коня, мертвыми лежали и трое его воинов, а сам он отчаянно бился посреди реки, против наседавших на него двух варваров из этерии.
— В сторону! — крикнул басилевс, сбрасывая руку Асмунда, — этот пес — мой!
В тот же миг Эрнак ударом сабли развалил от плеча до пояса одного из германцев и, крутанувшись на месте, лихим взмахом снес голову второму. Тяжело дыша и истекая кровью из множества мелких ран, — свой шлем он давно потерял, а доспех зиял прорехами сразу в нескольких местах, — каган ощерился, словно рысь, поманив к себе басилевса.
— Иди сюда, гречишка, — он сплюнул в воду, — сейчас я устрою тебе встречу с твоим Распятым Богом.
— Кто же встретит тебя после смерти? — оскалился в ответ Михаил, — сейчас узнаешь!
Он шагнул вперед, когда в шум воды и лязг стали, доносящийся отовсюду, вмешался новый звук — оглушительный квакающий рев. Из воды вынырнула мерзкая тварь — вроде огромной черной жабы, с перепончатыми крыльями, змеиным хвостом и почти человеческим лицом, в котором Эрнак тут же узнал знакомые черты. Вместо волос голову твари окружали извивающиеся змеи, а в открывшемся рту блеснули длинные острые зубы. Двое ромейских воинов, оказавшихся на пути чудовища были растерзаны похожими на серпы когтями, после чего тварь повернулась к Михаилу и тот, уже вскинувший меч, вдруг застыл на месте, словно парализованный взглядом маслянисто-черных глаз. Смертельный холод сковал его тело, лютый мороз, постепенно подползавший к его сердцу, лишил всякого движения. Молодой император даже не пытался сопротивляться, когда длинный язык стрельнул, словно арканом оплетая тело басилевса и подтаскивая его к исполинской пасти.
— Оставь его!!! — грозный рык словно пробудил Михаила от оцепенения, когда мимо него метнулся Асмунд, одним ударом перерубая раздвоенный язык. Тварь зашипела, как змея, кнутом хлестнул чешуйчатый хвост, но Асмунд, покачнувшись, удержался на ногах и вогнал меч по рукоять между глаз чудовища. Хлынула черно-красная, будто гной, кровь и тварь повалилась в воду, превратившись в молодую женщину с разрубленной головой. Залитый нечистой кровью, Асмунд повернулся к Михаилу, что восхищенно смотрел на своего воспитателя. Тот, подмигнув императору, пошарил за пазухой — и по пластинам панциря застучал образок: Святой Сисиний закалывающий копьем демоницу.
— Я же
