Колхозное строительство 4 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

— Козе понятно. Это дети из стручка акации делают, пикульку такую. Вы про это? — главное — не засмеяться.

— Да-да, именно про это. Говорите, Пётр Миронович, три на четыре? А как вы это будете транспортировать в Англию?

— Я на точности размера не настаиваю — там ведь что-то с развёрткой, или как это называется.

— Определимся. Так как доставлять? — вот пристал.

— В свёрнутом виде.

— Нет. Очень всё на тоненького.

— Военно-транспортный самолёт? Что там самое большое?

— Ан-22. Подойдёт.

— Константин Николаевич, вы понимаете, что на карту поставлен престиж страны?

— Раз поставлен на карту, то и впрямь с козырей ходить надо. Будет вам самый большой в мире телевизор. Сколько у меня времени?

— Около месяца.

— Будет, только не дёргайте каждый день звонками. Не люблю.

— Договорились.

Вторая бомба замедленного действия опередила время настолько, что так и осталась впереди и через пятьдесят лет. Вместо того, чтобы догонять, прогресс пошёл вбок. Да даже вперёд вышел, но не догнал.

Устинов упомянул как-то при Петре фамилию Мурзин — мол, он какой-то необычный музыкальный инструмент соорудил. Потом забылось, но вот перед баттлом, когда вспоминал, а чем ещё можно шокировать этих островных снобов, память услужливо фамилию Мурзина из своих анналов выдала.

Ну, значит, нам туда дорога.

Евгений Александрович Мурзин был маленьким скромным дядечкой в заношенном почти до дыр сером пиджачке и огромном, по нонешней моде, чёрном в клеточку галстуке. Типичный нищий инженер. На вид товарищу было лет пятьдесят. Встретиться с ним без помощи Устинова не удалось — да и то Дмитрий Фёдорович букой смотрел. Засекреченный товарищ.

— Чего изобрёл-то, не скажете? — просто так спросил, чтобы разговор поддержать, а Устинов как глянет.

— Ну, скажу. Только ты забудь сразу. По заграницам мотаешься — ещё ляпнешь там чего. Говорю затем, чтобы понимал, с кем имеешь дело.

— Я понял, Дмитрий Фёдорович, — посерьёзнел и Пётр

— Мурзин — главный конструктор аппаратуры командного пункта наведения и управления истребительного авиационного корпуса ПВО страны — «Ясень-2». Им были разработаны и в дальнейшем реализованы принципы управления активными средствами ПВО. Понял?

— Не совсем, но величину осознал.

— Надеюсь.

И вот Мурзин. Величина?

— Расскажете об аппарате?

— С какой долей сложности? — не улыбнулся. Всерьёз спросил.

— Для дебила.

— Хм, уже хорошо — а то каждый из себя специалиста корчит. Это универсальный синтезатор звуков, названный в честь Александра Николаевича Скрябина «АНС».

— И всё? — они сейчас и находились в доме-музее Скрябина.

— Принцип действия устройства основан на используемом в кинематографе методе оптической записи звука. При оптической записи звуковой сигнал управляет световым потоком, который создаёт на киноплёнке засвеченную полоску переменной ширины или плотности.

— Всё. Давайте проще.

— Изменение яркости светового потока при прохождении через киноплёнку вызывает изменение тока через фотоэлемент. Полученный электрический сигнал усиливается и воспроизводится через громкоговоритель.

— Ясно. И при чём здесь синтезатор?

— АНС используется для записи музыки к художественным и документальным фильмам на «космическую» тематику. Пётр Миронович, вы ведь человек занятой, да и мне есть чем заняться. Давайте так: вы приносите мне запись музыки на плёнке и говорите, что вам надо. А я сам всё сделаю.

— Да уж конечно! — замотал Тишков головой, — Вы разве композитор? Нет, так тоже не пойдёт. Оп-па! Я знаю, что нам делать. Я к вам свою приёмную дочь пришлю. Мария Тишкова, слышали?

— Вся страна знает. За «День Победы» вам с ней огромное спасибо от всех фронтовиков. Поработать с ней будет для меня честью.

— Замечательно. Нужно загнать Англию под плинтус. Поможете?

— Постараюсь, — и серьёзный взгляд усталых серых глаз.

И ведь ничего ни про деньги, ни про костюм от Дольче не спросил. Кончатся скоро такие люди. А с ними и страна.

— Никак не могу, Штирлиц, привыкнуть к тому, что вы русский шпион! — говорит Борман.

— А что здесь такого?! Ленин, например — немецкий!

В кабинете накурено, не продохнуть. Шло совещание по делам в Узбекистане. Рашидов не только взяточничество там расплодил и приписками занимался — там и частные прииски золота нашлись, и ещё кое-что. Только это по большей части всё Щёлокова проблемы — а вот махровый национализм, что расцвёл под прямым покровительством Шарафа Рашидовича… Сейчас пришлось чуть не штыковой атакой брать здание республиканского КГБ. Словом, навалилось дел.

Семичастный сидел за столом и тупо смотрел в листок какой-то справки, но ничего не видел — мозг отключился.

— Владимир Ефимович, к вам Устинов Дмитрий Фёдорович, — вошёл адъютант.

— Организуй нам чаю, Костя, — капитан кивнул и исчез.

Вместо него вплыл грузноватый бывший первый заместитель Председателя Совета министров СССР и Председатель Высшего Совета народного хозяйства СССР, а сейчас секретарь ЦК КПСС, ответственный за тяжёлую и оборонную промышленность, кандидат в члены Политбюро.

В больших роговых очках, выше среднего роста. Недавно исполнилось шестьдесят лет. Что привело? Семичастный встал, протянул руку, здороваясь.

— Володя, я прямо скажу, уж не обижайся на старика, — Устинов сел напротив Председателя КГБ и, сняв очки, стал их протирать платком, — Тебе не кажется, что Тишков больно много власти стал забирать?

— Да почему «кажется»? Я это точно знаю, — Семичастный напрягся. С интересного вопроса беседа началась.

— И что, у тебя ничего на выскочку этого нет? Сегодня у меня командует, вчера у Гречко. Лёня его слушается. Так пойдёт — Брежнев его в Политбюро предложит ввести, своим преемником назначит.

Занесли чай с сушками. Семичастный раздавил одну в руке, откусил, сделал глоток крепкого чая, а потом, мотнув головой, сказал:

— Почему нет? Полно на него материала, там только по его деятельности за границей на высшую меру тянет. И что? Подавал я докладную Леониду Ильичу. Знаете, что он мне сказал?

— Откуда же. Поделишься? — Устинов тоже взял сушку, но, вспомнив о больном зубе, положил её на место.

— Сказал, чтобы я не лез, куда меня не просят. Ещё и про диссидентов напомнил. Мол, вон, залезли с Фурцевой в это осиное гнездо, разворошили всё, а справиться не смогли — а Пётр за полгода, пока министром культуры был, их всех успокоил. Занимайся, мол, шпионами, да найди, наконец, кто Суслова убил — под конец даже кричал.

— Вот и я про что. В любимчики этот Петро вылез, уже и Лёней командует. Нельзя этого допустить. Ищи что поинтереснее денег. Настоящее преступление ищи! Слежку установи. Я тоже с товарищами поговорю. Пельше на него небольшой зуб имеет. Шелепина подключим. Щербицкий им недоволен. Нужно всем вместе дудеть Лёне в уши. Что скажешь?

А что сказать? Семичастному появившийся из ниоткуда Петро тоже не нравился. Больно умный — и всё у него получается, аж завидно. Чёрной завистью! У самого-то — прокол за проколом.

— Понял вас, Дмитрий Фёдорович. Установим круглосуточное наблюдение.

Вот только что потом? — это не вслух. Себе.

Идея перманентной революции пришла Троцкому в голову в парикмахерской, когда ему делали завивку.

Ленину такая идея в голову прийти не могла.

— Пётр, — Брежнев встал с кресла, откинув шерстяной плед, — Проходи. Ко мне не подходи, а то заражу. Опять ведь простыл. Летом.

— Вот, Леонид Ильич, а я вам тех же лекарств медовых принёс — помогло же тогда.

— Спасибо, Петро, привык уже к воску твоему. Тут узнали некоторые, что я его жую, и тоже принесли. Попробовал — не то, вкус другой. Почему?

— Я не великий специалист, Леонид Ильич. В Краснотурьинске ульи ставят в коллективных садах, там женщины сотни всяких разных цветов выращивают. Вот, может, из-за сочетания всех этих цветочков такой мёд и получается.