Сергей Шкенёв - Параллельные прямые
— Но тут же вроде Польша пока?
— Так это пока, верно подмечено, Ваше Величество.
— Может, на литовский перейдём?
— Извините, — Дирвялис подозрительно огляделся по сторонам и понизил голос, — понимаете… дело такое… признаюсь как на духу, как отцу родному. Я и его не знаю. Я — русский.
— Да иди ты? — не поверил Михаил.
— Ей Богу, только не выдавайте. С восемнадцатого года маскируюсь, опасаясь за свою жизнь. Разрешите представиться — отставной унтер-офицер Роман Деревянкин, Ваше Величество.
— И ты молчал? Ну дед, конспиратор хренов, я же тебя совсем было собрался ликвидировать, как ненужного свидетеля. А теперь что с тобой делать? На земляка рука не поднимается.
— Земляка? — Поразился Рома и перекрестился уже на православный манер.
— А ты как думал? Мы, древние цари Иудейские, все до единого русскими были.
— И Ирод тоже?
— Зачем сразу о плохом? Вот он то, как раз из местных был. Но Ирод к древним не относится. Это уже при римлянах было. А тебе это зачем?
— Так патриотизм, Ваше Величество.
Архангел прошёл в каморку и уселся на ветхий топчан, сразу угрожающе заскрипевший под весом деревянной статуи.
— Но как же…, - всё недоумевал Деревянкин, ведь в Библии написано…
— Ну ты и скажешь. И так на русский народ всех собак вешают, а если и про это узнают…. И потом, что нам было делать? Всё сами, своими руками. Больше и некому. Хохлов просили, тоже очень древний народ, — отказываются. У иудеев сало под запретом.
— А как они туда попали?
— Кто, иудеи?
— Нет, хохлы.
— А, — отмахнулся Михаил, — каменщики. В Египте пирамиды строили. Правда, просили-то их совсем другое.… Но по пьяной лавочке углы завалили. Потом сорок лет от заказчика по пустыне бегали. Запомни, Деревянкин, — всё боится времени, время боится пирамид. А сами пирамиды боятся хохлов.
Отставной унтер-офицер долго крепился, не решаясь задать важный вопрос. Но вот собрался с духом и выпалил:
— А Христос?
— Что ты, Рома, как маленький? — упрекнул архангел. — Неужели и правда думаешь, что такое ответственное дело можно евреям доверить?
Деревянкин, потрясённый новостью до глубины души, промолчал и потянулся за лекарством от ревматизма. Но дрожащие руки подвели, и полная бутылка целебной влаги слетела с полочки на пол и разбилась с печальным звоном. Резкий аромат плохо очищенного самогона ударил в нос не хуже нашатыря.
— Завонял всю комнату, — недовольно проворчал Михаил, стараясь дышать через раз. — Окошко открой.
— Оно не настоящее, — виновато пояснил Рома, пытаясь ногой затолкать осколки стекла под топчан, — оно не на улицу, а в храм открывается.
— Какая разница, пусть хоть немного проветрится. Глаза уже слезятся.
Крылатый гость сам подошёл к неправильному окошку, отбросил в сторону занавески, заросшие паутиной, и заглянул вниз.
— Ого, уже служба вовсю идёт, а ты молчал. Иди сюда, посмотри, знаешь кого?
Деревянкин встал рядом, вздрагивая всякий раз, когда случайно касался плечом крыла, и посмотрел сверху на собравшихся в соборе Святого Станислава.
— Всех знаю. Вон тот, что с посохом в руках, сам пан кардинал Ястржембский. А перед ним, видите, благословление принимает — это генерал Взбзднибыховский, начальник Виленского гарнизона.
— А этот, военный с бульдожьими щеками? — Михаил не культурно показал пальцем. Древний царь, какое уж воспитание.
— Полковник Криштафович, родственник самого пана Пилсудского. Командир конно-десантного полка.
— Чего ты мне очки втираешь, Рома? Разве такие войска бывают?
— В Польше? Здесь всё бывает. Вот только никак не научат лошадей с парашютом прыгать — копытом неудобно за кольцо дёргать. Каждый день по три десятка лошадок разбивается.
— Не жалко им животных?
— Не знаю, Ваше Величество, но у пана Криштафовича зять колбасную лавку в Кракове держит….
— Понятно, — кивнул архистратиг, — а они не пробовали прямо верхом прыгать?
— Как не попробовать? Только вот ни у кого не получается коня между ног удержать. Но тренируются. Рекорд полка — уже двенадцать секунд.
— Любопытно. А ты не слишком много знаешь для простого церковного уборщика?
— Обижаете, Ваша Царская Древность, русский солдат бывшим не бывает. Собираю потихоньку разведывательную информацию о противнике. Ниши придут, а у меня уже всё готово. Может быть, даже, наградят.
— Посмертно?
— Зачем? Можно сказать — жизнь только начнётся. Не надо мне помирать, рано ещё. Вот вернусь в православие, и обязательно женюсь. А пить брошу. Самогонку пить брошу.
— Хорошо, будет тебе орден. Лично похлопочу перед Деникиным. Мы, вроде как, и знакомы уже. А теперь отойди и не мешай. Это зрелище не для слабонервных.
Рома Деревянкин подвинулся, но не ушёл, через плечо архангела заглядывая в храм. Ничего интересного и зрелищного пока не происходило. Только Михаил вдруг застыл неподвижно, уставившись прямо в макушку кардинала Ястржембского, побледнел и вытянул руги ладонями вперёд.
Престарелый прелат, в очередной раз благословляющий высокопоставленную паству, вдруг резко выпрямился, позабыв про годами лелеемую сутулость, с матерным криком переломил пастырский посох через колено и с размаху ткнул острым расщепом в объёмистый генеральский живот.
— Пся крев! Смерть польским оккупантам!
Стоящий вторым полковник Криштафович тупо смотрел на высунувшийся из поясницы начальника гарнизона окровавленный обломок. Генерал Взбзднибыховский странно всхлипнул, и стал заваливаться назад. Конно-десантник отшатнулся, откинув голову, и в этот момент точно под подбородок ударила другая половинка посоха.
А кардинал, вооружённый уже двумя палками, испачканными вражеской кровью, наступал на растерявшихся офицеров.
— Поляки, гоу хоум! Руки прочь от вольного Вильно! Попишу гадов!
Среди прихожан потихоньку разгоралась лёгкая паника, пока компенсированная искренним сочувствием к выкрикиваемым лозунгам и интересным зрелищем. Особо впечатлительные дамы начали падать в обморок, стараясь не помять платья и шляпки. И не закрывали полностью глаза, дабы в беспамятстве не пропустить дальнейшее развитие событий.
Польская часть паствы торопливо потянулась к выходу, где возникла небольшая давка с дракой и мордобоем.
А им вслед неслось:
— Бегите, кровавые псы санации. От народного гнева всё равно не скроетесь. Смерть польским оккупантам!
Несколько смелых добровольцев, помянув недобрым словом холеру ясну, которая запретила приходить в костёл с оружием, попытались скрутить атакующего кардинала. Контратака потерпела полную неудачу — один человек был убит метким фехтовальным выпадом, а второй отделался выбитым глазом.
А под сводами кафедрального собора гудел неожиданно мощный для сухого и старого прелата бас:
— Пресветлому князю Антону Ивановичу Деникину, всем болярам его, всему христолюбивому воинству его — многая лета-а-а!
Воодушевлённые примером духовного отца, некоторые набожные люди стали ломать лавки и бить польскую половину, благо специально разыскивать их не приходилось. Они почти все сгрудились у дверей.
Деревянкин, не будучи по натуре человеком слабонервным и впечатлительным, наблюдал за бойней с профессиональным интересом. И кажется, даже протрезвел. Только сам он этого не понял, потому что белая горячка с белыми крыльями никуда не делась. Вот, у окна стоит.
— Сейчас бы по ним из пулемёта, — мечтательно произнёс отставной унтер.
— Ты что? — Михаил чуть отвлёкся от действа, которое, кажется стало настолько самодостаточным, что не требовало постороннего вмешательства. — Пулемет нельзя. Скажут — рояль.
— Вы правы, Ваше Величество, хорошо бы и рояль вниз сбросить. Только я его на такую высоту не затащу. А «Максим» с четырьмя полными лентами у меня в шкафу, с германской берегу. Но для такого дела — не жалко.
Внизу раздалось несколько выстрелов, а потом женский крик:
— Поляки нашего кардинала убили!
Рома выглянул в окошко. Военный патруль у входа уже добивали прикладами отобранных винтовок. Духовный пастырь с простреленной головой лежал на поле боя в окружении поверженных врагов. А в толпе уже появились стихийные лидеры. Один из них, приняв из рук павшего героя обломки посоха, потрясал ими над головой.
— Вперёд, братья, к победе! Выполним последнюю волю святого отца — поможем пресветлому князю Антону Ивановичу!
— Рома, — окликнул архангел служителя, — неужели здесь так любят генерала Деникина?
— Что Вы, Ваше Величество. Они даже не знают кто это такой. Но бить поляков, да ещё за правое дело — никто не откажется.
Глава 24
