Виктория Гетто - Исход
– Мерзко там. Очень…
Мажордом кивает и спрашивает:
– Что изволите, ваша светлость?
– Пригласи Хьяму в кабинет.
– Будет сделано.
Он уходит в конец коридора, стучит в дверь. А я захожу к себе. Сундуки аккуратно выстроены в линию. Только успеваю усесться в кресло, как почтительно стучат. Это Горн.
– Ваша светлость, я привёл госпожу.
– Пусть зайдёт. А мне – кофе.
– Сию минуту, ваша светлость.
Дверь раскрывается, входит океанка.
– Вы что-то хотели, господин эрц?
Киваю на сундуки:
– Прикинь, подойдёт?
Она нехотя подходит к ним, чуть заметно морщится, но послушно открывает первую крышку, и… Её глаза расширяются от изумления. О, женщины! Вы все одинаковы, на Земле ли, в любом другом мире…
– Это… мне?
Она оглядывается с такой… милой недоверчиво-настороженной улыбкой… Улыбаюсь в ответ:
– Ты примерь, примерь, а то подгонять придётся.
Девушка зарывается внутрь сундука, выхватывает первое попавшееся платье, прикладывает к себе. Вроде ничего. Хватается за пуговицы, вдруг замирает, заливаясь краской. Я киваю на двери:
– Иди к себе, надень. А там посмотрим.
Она пулей выскакивает из кабинета, и я слышу быстрые шаги. Несколько минут ожидания, и Хьяма вновь передо мной. Хм… Угадал! Длинное светлое платье сидит на ней как влитое. Будто шили на фигуру океанки. Она женским чутьём улавливает, что мне понравилось, чуть надувает нижнюю губу в лукавой усмешке.
– Бери другое.
– Ваша светлость, если они все от одного мастера, то, думаю, другие мерить не обязательно.
– В принципе, верно. Будет тебе чем заняться на досуге. Смотри остальное.
Открывается вторая крышка, и краска стыда заливает её лицо. Выпрямляется и почему-то шёпотом спрашивает:
– А это… тоже показывать? Как сидит?
Смеюсь, потому что там нижнее, или, как говорят здесь, женское исподнее.
– Знаешь, я предпочитаю, чтобы на женщинах вообще ничего не было. Но это как раз мне показывать не нужно. Смотри третий сундук, и я позову ребят, чтобы перенесли одежду к тебе в комнату.
Хьяма открывает крышку, гладит великолепную ткань пальто. Затем набрасывает на себя. Оно сидит просто идеально.
– А обувь?
Аккуратно снимает обновку, кладёт на крышку, затем вертит в руке сапожки. Что-то с ней не то. Лицо какое-то задумчивое и грустное одновременно. Сбрасывает тапочки, вставляет ножку в сапожок. Застёгивает пуговки. Топает, примеряясь.
– Всё как на меня сшито, ваша светлость… Но чем я буду расплачиваться за это?
Машу рукой:
– Мне ничего не надо. Считай это подарком.
Она недоверчиво смотрит на меня, потом на сундуки:
– Вы не обманываете?
Даже голос изменился. Точнее, его тон.
– А какой в этом смысл?
Девушка опускает голову, затем буквально выдавливает из себя:
– Мне никто никогда ничего не дарил…
– Значит, я буду первым. Ладно, можешь возвращаться. Я сейчас слуг пришлю.
Она на мгновение вскидывает голову, я вижу блестящие от слёз глаза, и океанка убегает. Разбередил же я душу девчонке. А кто знал?
– Ваша светлость, обед накрывать? – Это Горн.
– Разумеется. И пришли ко мне ребят, пусть перенесут сундуки к Хьяме.
– Будет исполнено, ваша светлость.
Поднимаюсь с кресла, подхожу к окну. За ним – равнодушный полумёртвый город. Осторожный стук, поворачиваюсь:
– Перенесите их в угловую комнату. К госпоже Хьяме.
Парни подхватывают неуклюжие кожаные ящики, утаскивают по одному. Можно, пожалуй, идти есть. Только перед глазами всё время мельтешат картины, которые я видел на рынке. Как же мне мерзко на душе…
Рассказывать, какую реакцию вызвала у баронессы Хьяма, появившись за обедом, не буду. Достаточно сказать, что мамочка бледнела, краснела, шла нервными пятнами, бросая злые взгляды на меня и, как она думала, соперницу. И началось негласное соревнование за главенство в гареме. Одна, как ей думалось, могла взять верх опытом в постели: как-никак уже знала мужчину и даже родила. Как цинично высказался один мой полузабытый знакомый в далёкой юности – в распахнутые ворота легче ломиться. Вторая хотела одержать верх красотой и молодостью. Только вот мне от этого не было ни холодно ни жарко, потому что самого главного, что они могли использовать в этой незримой драке, моей постели, они активно избегали. Ну ладно баронесса. Эта вообще пуританка, как метко подмечено, из тех, у кого процесс происходит в полной темноте. Под глухим одеялом. И в ночной суконной рубашке с отверстием для соития. А вторая – ну, она, как я понял, ещё девушка в физическом смысле, несмотря на возраст, достаточный для моего мира, и перестарок для этого. Самое смешное, что ни одна, ни другая не видели в самом акте никакого удовольствия и воспринимали его как тяжкую и мерзкую обязанность, которую придётся выполнять. Так что я пока молчал, терпел, несмотря на наши посиделки вечерами за планшетом, и начинал медленно звереть. По нескольким причинам.
Во-первых, из-за того бардака, что творился вокруг. Несмотря на все мои попытки повлиять на Петра, он не мог ничего поделать. Триумвират увлечённо делил власть в стране, забыв обо всём. Главное, что они сыты. А на остальных наплевать. Даже в армии начала ощущаться нехватка продовольствия. Юркие личности неизвестного происхождения непонятным образом подгребали под себя все жиденькие продовольственные потоки, стекающиеся в столицу. Рабочие кварталы медленно, но уверенно вымирали, и уже недалёк был день, когда должно было полыхнуть. Причём так, что всё происходящее до этого показалось бы детскими шалостями. А верхушка новой власти будто слепа и глуха. На Рарога давили со всех сторон, требуя невозможного. Но парень был с твёрдым характером, не поддавался ни на какой нажим, железной рукой наводя дисциплину. Он последовал моим рекомендациям и привлёк на службу ветеранов полиции, быстро продвинувшихся наверх по вертикали структуры и начавших какие-то собственные игры за спиной покровителя. Это меня очень настораживало.
Во-вторых, в столице появилось множество разного сброда со всех концов бывшей Империи, и теперь на улицу вечером было опасно выходить. Раз кого-то убили прямо на глазах моих женщин, смотревших из окна. Меня дома не было в тот момент, и какую мне пришлось пережить истерику в момент возвращения, лучше не вспоминать. Это событие то ли что-то перевернуло в мозгах обеих дам, то ли просто лопнули какие-то сдерживающие нервы, но теперь они вели себя подобно ревнивым жёнам. Когда я уходил, женщины буквально носились по дому, не находя себе места от беспокойства. Когда возвращался, окидывали ревнивыми взглядами, втайне обнюхивали одежду, пытаясь уловить запах чужих духов, искали чужие волосы на ткани пальто, правда, допросов с пристрастием не устраивали. Больше того, на этой теме дамочки спелись и подружились! Это вообще было для меня шоком. Соперничество ушло на второй план. Вперёд выступило стремление любыми путями удержать их мужчину. Общего мужчину, между прочим. Как они меня поделили за моей спиной, я не знал. И не хотел знать. Потому что мне было не до них.
Наш «либерти» уже должен был прибыть в Рангер, но ему пришлось совершать неожиданный крюк, потому что радары корабля засекли гигантский флот, двигающийся к берегам Панъевропы. Я хотел было сообщить об этом Петру, но мне строго-настрого запретили это делать, чтобы не вызвать ненужных вопросов. Океания, совершив провалившуюся попытку переворота и подчинения себе Русин, не успокоилась и решила прибегнуть к прямому вмешательству. Теперь пробраться к берегам страны морем можно было только с севера. Потому что враг блокировал практически всё восточное побережье Панъевропы. Либо воздушным путём с юга. Но тут наши возможности были ограничены… Серый всё больше склонялся к тому, чтобы плюнуть на всё и вывезти меня из стремительно гибнущей страны. Впрочем, я и сам последнее время всё больше думал на эту тему. Грядущей мясорубки я лично не боялся. Местным вряд ли удастся меня убить. Но что пострадают те, кто вошёл в мою жизнь и к кому я уже привык, как бы приняв их в свой круг, было жаль. Кругленькая, крепкая как кабачок, пухленькая Золка. Полная добродушная Сола. Два похожих друг на друга, словно братья, коренастых парнишек, Стан и Кир. Величественный и суровый с виду, но очень добрый на самом деле Горн. Маленькое кудрявое чудо по имени Юница, её строгая мама Аора и красавица Хьяма. Я к ним привык. И бросать их на произвол судьбы будет предательством. Если не сказать больше. Да и Пётр… Они не заслуживали подобного.
– Метрополия вызывает Брума.
– Брум на связи. Слушаю.
Если сам Серый у микрофона, то дела явно… гхм…
– Мы внимательно изучили последнюю информацию, полученную от тебя. Все наши аналитики сходятся в одном: остались считаные дни. Если не часы, Миша. Так что готовься уносить ноги. «Свобода» возвращается. На Севере тяжёлая ледовая обстановка, ей не пробиться.
– Понял. А что дальше?
