Михаил Гвор - Щит
Правда, если русский князь придет мстить за поругание, будет нехорошо. Не с руки печенегам ратиться с русами. Уж больно страшны в битве дети Леса. Недаром поется в старых касыдах:
Сталью доспеха укрыта грудь,Красных щитов стена.Воины Степи идут…Радость добычи, взмыленный конь,Сабли крутой изгиб,И на утес, волна за волной,Жалости здесь и не ждут…Не ждут и не будут забыты слова.Осталась лишь ярость и смерть.Снова и снова сойдутся в боюВоины Леса и Степь…
Редко, очень редко удается вырвать победу у русов, пьянеющих в бою. Лучше уйти подальше в Степь. Она, как заботливая мать, всегда укроет своих невезучих детей. А если не получится оторваться, то всегда можно откупиться, заплатив виру за каждого убитого и сторицей вернув добычу.
Но в последние двадцать лет набегов на Русь не было. Слишком кроваво Киевский князь разгневался на печенежские шалости. Слишком многим детям Степи пришлось заплатить виру собственной жизнью. До сих пор помнит Степь то злосчастное лето, поминая киевлянина не иначе, как Безжалостным, пугая именем князя малых детей. Не стоит второй раз будить лихо. Настоящий воин всегда найдет, куда направить своего коня. Разве мало народов вокруг Степи? Булгары, ясы, касоги…
Сегодня особый день. Главный князь русов сам прибудет на Великий Сход печенегов. Есть у него, что предложить соседям. Большое дело затеял Игорь Безжалостный, раз просил собраться беев вместе.
Князь не боится, что могут печенеги направить свои клинки в его грудь, ведь каждый, прибывший на Великий Сход может привести с собой лишь три сотни воинов, и ни одним человеком больше. Верно поступает, что не боится: вечный позор укроет голову того, кто обнажит оружие на Великом Сходе кроме как в честном двобое. Да и двобой тот должен быть утвержден всеми вождями.
Большое дело затеял князь. Ни один человек не знает, куда падет тяжелый удар русского меча. Но земля слухами полнится. И всё чаще и чаще звучит в разговорах «Царьград». Знать, не дает Игорю покоя слава умершего воеводы, прибившего щит к воротам Нового Рима. Бередит воинскую гордость. А может, манит князя богатая добыча, что укрыта за высокими стенами.
Печенеги тоже любят добычу. Богатство любят все. Но нет у беев единого мнения. Удача может и не коснуться воинов. А ромейские подсылы предлагают богатые дары за отказ от союза с русами. Да, взяв Царьград на копье, можно остаток жизни лежать на кошме, пить вино, вспоминая о том, как сминала грубая ладонь степняка шелк на нежном бедре императорской наложницы. Но не след забывать и о плате. А платить придется жизнями воинов. А может, и своей.
Бродят по стойбищам слухи. Радуется горячая молодежь, не обнажавшая сабель в настоящих битвах, надеется прославить своё имя. Хмурятся старые воины, не понаслышке знающие цену звону золота и стонам покорных женщин. Колеблются беи, разрываясь между противоречивыми желаниями. И все ждут решения Великого Схода…
Серый вошел в шатер вслед за Игорем, неприметной тенью скользнул за князем и устроился рядом с ним на расстеленной кошме, по-степному скрестив ноги. Приветственные речи говорит главный, таков извечный порядок, нарушать который невместно. Особенно гостям. Зато речь князя построена так, что воевода и сам окажется представлен, и всех присутствующих узнает. Вот только придется воеводе запоминать шестнадцать имен да восемь названий земель. Печенежских названий. Детки-то с таким играючи бы справились, а Серый уже не молод, память не та. Но не след на Великий Сход тащить малолетку без положения в обществе. Убеленный сединами воевода вятичского князя — дело одно, а двадцатилетний дружинник — совсем другое. Впрочем, даже будь Серый уверен в своей памяти, всё одно подстраховка лишней не бывает. Имена да названия выучил заранее, а сейчас лишь «привязывал» к ним лица. Лишь одна замена произошла от предполагаемого состава. Вместо старого Бору, шамана племени Кара Бей, Каидуму сопровождал сын по имени Сулчу.
Пока шли ответные цветастые приветствия печенегов, пока девушки разносили чашки с кумысом, и раскуривалась «трубка мира» (или что-то очень на нее похожее), Серого не оставляло устойчивое чувство дежавю. Он ощущал себя в казахской или киргизской юрте уже подзабытого века. Казалось, за войлочными стенами ждут не кони, а десяток джипов. Которые и развезут под утро осоловевших собутыльников по домам, потратив на это даже не часы, и тем более не дни и недели. Ни чуждый азиатам двадцать первого века обряд совместного курения какого-то травяного сбора, ощутимо бьющего в голову, ни славянские лица печенегов были не в состоянии нарушить устойчивого ощущения. И то, надо сказать, пропорции лиц-то славянские, а всё остальное… Загар такой, что большинство казахов посветлее будет. И прически… Впрочем, косы у них неповторимые… Зато чашки — вылитые пиалы, а «чай», последовавший после первой и единственной порции кумыса — на вкус та самая казахская гадость, пить которую с непроницаемым лицом могут только степняки. Как выяснилось, еще киевские князья. И русинские воеводы. Благо в жизни приходилось вкушать «лакомства» и похлеще.
Наконец, разговор перешел к делу. Предложение Игоря встретили гробовой тишиной. По бесстрастным лицам нельзя было сказать, вызвана она неожиданностью или исключительно правилами приличия. Скорее, второе. Зря, что ли, столько времени распускали слухи о готовящемся мероприятии? Тихие, без лишних подробностей, чтобы ни у кого не возникло ненужных подозрений.
— Что скажут беи? — мерно проговорил Батана, старейший из присутствующих.
Свое мнение вождь Була Чопон выскажет последним, как и положено истинному аксакалу, обладателю длиннейшей белоснежной бороды. И привычки постоянно раскачиваться из стороны в сторону.
— Царьград — богатый город и добыча там велика, — речь Ваицу текла неторопливо, как воды Днепра вдалеке от порогов, — но ее надо еще взять. Ромеи не так слабы, как кажется. Уверен ли князь в успехе?
Половина присутствующих одобрительно зацокали языками. Игорь же только кивнул в ответ.
— Уверенность столь великого воина, как Игорь Безжалостный, — продолжал предводитель Явды Эрдим, — вселяет огонь надежды в мое сердце, но на чем она основана? Прежде, чем принять решение, надо знать…
Разговор тянулся жевачкой. Той самой, что Галка Багранова подсунула арабскому торговцу на киевском рынке. «Мавка» возлюбила южных купцов нежной и ничем не замутненной ненавистью, и запустить несчастному в шевелюру тщательно разжеванный комок из трех пластинок резинки было самой невинным из ее проделок в отношении представителей торгового племени. Приклеился подарок мгновенно и надежно, и каждая попытка освободиться только ухудшала ситуацию. А как она тянулась… Серый с трудом сдержал улыбку, вспомнив проделку неугомонной егозы…
Разговор, тем временем, потерял первоначальную степенность и упорядоченность. Мнения разделились примерно поровну. Четыре бея были за поход, готовые выступать хоть сегодня. Трое — боялись неудачи. Хитрый Батана молчал, как Зоя Космодемьянская на допросе.
За четыре часа все доводы были повторены десятки раз, все предложения обсуждены, взвешены и обсосаны со всех сторон. Давно потерян счет выпитым пиалам. Но выхода из тупика видно не было. Если так пойдет дальше, к русскому войску присоединится лишь четыре племени. Или меньше. Расклад сил к вечеру может и измениться. Четыре не восемь. Это всем гуртом батьку бить сподручно…
— Русы — великие воины, — горячо втолковывал Куркуне, — с ними поход будет удачен. Как уже было при Олеге!
— Никто не хает русской удали, — возражал Ипаоса, — но и русы не всесильны. Разве сможет один человек справиться с тремя умелыми воинами? Так и здесь!..
Пора!
— Мой дружинник сможет! — громко произнес Серый, перебив очередного бея, решившего бессмысленно поразглагольствовать. — Притом каждый!
— Да? — скептически усмехнулся вождь Суру Кулпеев. — Что ж, по дороге на Сход боги подарили мне отряд угров. Троих удалось взять живыми. Пусть твой боец победит их в схватке, и мое племя пойдет с тобой куда угодно.
— Ты издеваешься? — гневно воскликнул воевода. Со степняками только так и надо. Экспрессия, напор, и твердая убежденность в своих словах… — Эти угры либо трусы, либо они изранены так, что не могут стоять на ногах! Драться с такой падалью — позор для воина!
— Не говори необдуманных слов, воевода русов, не говори. Один из них Термачу, внук дьюлы Тархоша. А остальные — из его ближней дружины. Они действительно ранены, но по-прежнему отличные бойцы.
— У меня есть предложение лучше, — усмехнулся Серый, — три воина по выбору Великого Схода. И любой кметь моей личной дружины.
— Нельзя ставить на кон жизнь воинов, не поставив свою, — веско сказал Батана, глядя в глаза Серому.
