Александр Афанасьев - Наступление ч. 4(СИ)
Он ехал по улицам Пешавара, и смотрел по сторонам. На улицах были люди. Их было много, чуть ли не больше, чем в Москве, люди были бедные и передвигались в основном пешком. Очень много молодежи… он никогда нигде не видел столько молодежи. Рикши… трехколесные мотоциклы с огромными грузовыми тележками сзади, такие же, но с пассажирскими — как дешевое такси, и их тоже полно. Шум, гам. Все женщины в парандже.
Он прекрасно знал, что будет. Смотрел фильмы вместе со всеми остальными офицерами в рамках занятий. Их сгоняли в клуб и включали учебный фильм с грифом совершенно секретно, потом была проверка личных противогазов и зачет по РХБЗ. За несколько сотен метров от эпицентра — зона сплошных разрушений, километра три — пятидесятипроцентные разрушения. Аэропорт накрывается с гарантией. Ударная волна как основной поражающий фактор, дальше — высокая температура, в зоне сплошных и пятидесятипроцентных разрушений — выше точки воспламенения. Он видел в фильме, как от людей остаются только черные тени на стенах, как трактористы в противогазах разгребают завалы, висел трупы с серой кожей. Все это было настолько далеко от него, что офицерские занятия по РХБЗ казались блажью командования. Никто из них не верил в войну — американцы не идиоты, нажмешь кнопку и сгоришь сам, вот и все. Худой мир лучше доброй ссоры.
Он сам служил так, что ему не приходилось сталкиваться с американцами и с войсками НАТО — но офицеров, которые служат в престижной ГСВГ он знал, и знал, что к НАТОвцам они относятся с уважением. Он подозревал, что точно такое же уважение испытывают к ним и НАТОвцы, может быть этого не показывают — но достойного врага всегда уважаешь, хотя бы потому что без достойного врага невозможна достойная победа. А если служить не ради достойной победы — то ради чего вообще тогда надевать форму?
А вот что делать с этими?
С теми, кто четвертует пленных и выкалывает глаза раненым? С теми, кто закопал пленного солдата по шею в землю и испражнялся на него, пока тот не задохнулся в дерьме? С теми, кто так ненавидит нас, что готов умереть сам, только чтобы убить и нас. С теми, кто убивает детей, чтобы устрашить взрослых?
Эти, которые идут по улице — сказал ли хоть кто-то из них слово против жестокостей джихада?
И чем отличается восемнадцатилетний пацан, сгоревший в бензовозе у Саланга от восемнадцатилетнего пацана, который сгорит в атомной топке?
Да ничем.
Нет здесь невиновных, нет здесь гражданских. Все они воюют, весь народ воюет, все мусульмане воюют. Значит, все должны отвечать. Сначала они взорвали кинотеатр, потом они взорвали бомбу у посольства, они обстреливают ракетами городок советников, стараясь попасть по площадке, где играют дети? Кто-нибудь из них, делая это, задумался о своих женщинах и детях в одном из лагерей близ Пешавара?
Нет? А стоило бы.
Нет здесь невиновных. Все — ответят.
Найдя место у тротуара — кажется, здесь разрешена была стоянка — он ювелирно втиснул туда свой пикап. Заглушил двигатель. Посмотрел на часы.
Все, пора.
В этот момент, откуда-то из-за плеча пронзительно и неприятно заверещал клаксон.
Дженна Вард увидела, как мужчина лет сорока, роста выше среднего, в брезентовой куртке — ветровке со знаком ООН вышел из-за пикапа и направился к ее машине. Правую руку он держал в кармане — и неприятное предчувствие кольнуло ее где-то под ложечкой. Она приоткрыла дверь потому, что ветровое стекло не опускалось.
— Да, мэм?
Эй! Может, вы меня подвезете? Будете любезным до конца? У вас же есть машина!
Здесь есть две машины, возьмите одну из них!
— Вы?!
Журналистка сама не поняла, как сказала это. Но сказала
Да человека, мужчина и женщина смотрели друг другу в глаза — и ничто в мире не могло прервать воцарившегося молчания. Кроме разве что — ядерного взрыва…
Подполковник потянул дверь машины на себя
— Подвиньтесь.
Они выехали за город, поехали по объездной. Потом выехали на федеральную дорогу. Они ехали на север, в сторону Малаканда и на дороге было много военных машин, но проехать можно было.
Отъехав от города километров на семь — восемь — подполковник внезапно свернул на какую-то стоянку рядом с дорогой, остановился. Рядом были горы, было видно, что в воздухе много самолетов, и военных, и гражданских. Им было хорошо видно — они стояли у самой дороги.
— Кто вы? — спросила Дженна Вард — зачем мы остановились?
— Сейчас… — подполковник посмотрел на часы.
Самый первый момент, момент срабатывания ядерного взрывного устройства — почувствовали все, это потом говорили многие, те, кто был на достаточном расстоянии, чтобы выжить. Ничего пока не было видно, ничего не было слышно — но все как-то разом почувствовали, что что-то не то.
Осознать никто не успел — через миллионную долю секунды была вспышка. Это была ослепительно яркая вспышка, по яркости сравнимая с вспышкой фотоаппарата или огнем электросварки — но масштабами она превосходила их в десятки, сотни раз — и эта вспышка озарила горизонт и небо нереально ярким, ослепительным светом. От электромагнитной вспышки выключились все электроприборы в радиусе нескольких километров. Потом пошла ударная волна, это было похоже на обычную волну в океане, только распространялась она от одной точки, эпицентра взрыва и была она серо-бурой. На месте эпицентра вспух большой, черный нарыв диаметром в несколько сотен метров, он рос все выше и выше. Потом он прекратил расти вширь и начал расти в высоту, а шляпка его все истончалась. На земле бушевали пожары, загорелось все и разом, дома, машины, идущие по улицам люди, военный и гражданский сектор аэропорта, самолеты — все. Но с расстояния в двадцать с лишним километров, на которые отъехал полковник, смотреть на это было почти безопасно, просто горизонт озарила вспышка, потом подул теплый ветер, и они, подполковник Советской армии и американская независимая журналистка увидели растущий на горизонте атомный гриб.
— Вот и все — сказал подполковник Басецкий по-русски
Дженна Вард с ужасом смотрела на своего попутчика. Несмотря на то, что она не знала русский язык — каким-то образом она уловила смысл сказанного.
— Зачем… — наконец выдавила из себя она — зачем… ты это сделал? Там же… там же люди… просто люди…
Подполковник мог ее убить. И должен был убить. Но не убил. После того, как месть свершилась — он чувствовал в себе потребность поговорить с кем-то, хоть с одним живым человеком. Месть свершилась, оставив в душе пустоту и отвращение ко всему миру…
— Простые люди… У меня была дочь. Эти простые люди… они убили ее. Просто за то, что ей было восемь лет, у нее были голубые глаза и светлые кудряшки. Пошла в мать. Она ехала в школу, а они взорвали мину и убили ее. Они хотели убить еще больше детей, они ждали автобус с детьми… но убили только ее.
— Это было в Кабуле?
— Да. Это было в Кабуле.
Дженна почувствовала, что попутчик не врет. Она слышала про недавний кабульский взрыв. Но это…
— И тебе… тебе дали атомную бомбу… чтобы ты…
— Никто мне ничего не давал.
— Но как…
— Так. Ты журналистка?
— Допустим — осторожно ответила Дженна
— Тогда сними то, что ты видела. Снимай всё… пусть все видят. И передай — я, подполковник Советской Армии Басецкий Владимир Викторович, объявляю им войну.
— Им? Кому — им?
— Всем. Простым людям, которые идут через границу и убивают детей. Тем, кто дает им в руки оружие и бомбы. Тем, кто освящает это, говоря, что джихад — от Аллаха. Всем этим людям — я объявляю войну.
Дженна ждала, что этот странный и страшный человек что-то скажет еще, как-то объяснит. Но он ничего не объяснил — просто хлопнул дверью машины и пошел в сторону гор…
Всем этим людям — я объявляю войну. Это звучало бы глупо — если бы не черный гриб, растущий на горизонте…
Всем этим людям — я объявляю войну.
Непослушными пальцами Дженна Вард достала из кармана на водительской двери небольшую кассету, вставила ее в видеокамеру. Она не знала, будет ли они жива через день, через два… как подействует радиация — но она знала, что должна это снять. Она вставила в камеру кассету, потом зарядила диктофон, прицепила на воротник маленький микрофон, чтобы вести репортаж без оператора. Повернулась… из машины снимать было неудобно, и она придумала — забралась в багажник и встала в нем в полный рост, направив объектив на горизонт.
Большой черный гриб рос на горизонте, она не видела места, откуда он растет, его ножка постепенно истончалась, а шляпка — наоборот чернела, наливалась тяжелой, грозовой чернотой. В облачной дымке образовалась ясно видимая дыра, белесые облака не соприкасались с черным грибом, в промежутке между ними было видно насмешливо-синее небо. Облака вокруг гриба — постепенно желтели…
