Сергей Артюхин - Другим Путем
– Ну, здравствуй, родная, – тяжесть в груди как-то вдруг ушла, оставив только лишь грусть и печаль. – Извини, что без цветов. Родителям оставил. Они же тут неподалеку, знаешь.
– Да и вообще – я ж постоянно без цветов. Традиция, считай, да? – Богдан грустно улыбнулся. – Никогда спланировать наши с тобой встречи нормально не мог. Как тогда, в тридцать девятом, когда в отпуск приехал и на каток затащил. Я же еще тогда признаться в любви хотел. Но струсил.
Помнишь, как я едва-едва ногами по льду перебирал? Кататься же не умел вовсе. А ты меня возила, от бортика отрывала, учила ноги правильно переставлять… Знаешь, я ж так больше на каток-то и не ходил ни разу. Не мог. О тебе все вспоминал. Скучаю, честное слово. Иногда так плохо, что просто сил никаких нет…
Драгомиров замолчал. Дождь, накрапывающий все это время, стал затихать. Одинокий луч солнца, прорвавшийся сквозь облака, осветил куст шиповника, прошелся по лицу пилота и остановился на памятнике.
– А я вот девушку встретил. Двух, если точнее. И все решиться не могу. Знаю ответ, душой и сердцем знаю – а не могу. Боюсь.
– Чего? – прошуршала листва.
– Потерять. Открыться, полюбить всем сердцем – и потерять. Не хочу больше такого испытывать. Совсем не хочу. Знаю, что все мы смертны, просто… Вот недавно Лаврентий Павлович умер. Такой человек… Да-да, тот самый. Берия. Я же теперь большим человеком стал. Страной вот руковожу. Пытаюсь, по крайней мере. Вроде получается.
Девушка на фотографии смотрела строго, но в уголках рта угадывалась улыбка. Богдан еще помолчал. Потом вдруг встряхнулся весь, словно пес, выходящий из воды, тряхнул непослушными волосами, вновь выбившимися из-под фуражки, и твердо сказал:
– А знаешь, ты права. Никогда ведь не был тряпкой… А тут, честное слово, хлюпиком заделался. Спасибо, родная. Я еще приду. С цветами, обещаю. А ты – спи спокойно. Прощай.
Полковник Игнатенко, вызванный водителем Богдана и только-только примчавшийся к его машине, увидел, как по аллее поднимается совсем другой Драгомиров – тот, которого он не видел со дня похорон Берии.
Стальной лидер могучей державы вернулся. И горящий в его глазах огонь вполне себе намекал, что врагам – не поздоровится.
* * *– Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Раз. Два. Три. Четыре. Пять, – мерное дыхание подтягивающегося на перекладине Драгомирова и голос считающего Игнатенко были единственными звуками в небольшом спортзале подмосковной резиденции Генерального Секретаря.
Богдан работал словно заведенный. Казалось, что мускулы на жилистых руках пилота не напрягаются вообще – с такой легкостью вытягивал он свое тело к турнику.
За собой руководитель государства следил. Правильно питался, постоянно делал физические упражнения – от бега до обычных подтягиваний и работы с железом. Сжигал в тире десятки патронов, расстреливая невидимого противника – и делал он это все с такой отдачей, с такой яростью, будто готовился к заброске за линию фронта.
Последнее время эта одержимость стала для Игнатенко более заметной. Ежедневный час тренировок как-то плавно растянулся на два, еженедельные семь километров пробежки превратились в пятнадцать, а воскресный поход в тир вместо прежней сотни патронов сжигал уже полторы.
Это определенно было связано с намечающейся поездкой в Иран, но особенно проявилось после возвращения Драгомирова из Киева. Столица советской Украины явно что-то изменила в Генеральном Секретаре – полковник, неотрывно находящийся рядом, уже давно не видел его таким уверенным и целеустремленным. Таким резким в движениях, отрывистым и четким в приказаниях.
Степан, бывший механик, прослуживший рядом с нынешним руководителем советского государства всю войну и живший тут же, в Москве, на вопрос полковника, приехавшего посоветоваться, только покачал головой и ничего не ответил. Сказал только, что если Богдан начал себя накачивать, то кому-то мало не покажется.
– Он же всегда таким был, сколько его помню. Всегда настороже, всегда к чему-то идет. А как увидит цель – все. Вцепится, пока не получит. Хищник, одним словом.
Сейчас, глядя на подтягивающегося Драгомирова, Игнатенко с пожилым соратником пилота не мог не согласиться. Первый напоминал медведя, набирающего силу после спячки. Еще пока худого, но удивительно сильного, ловкого и быстрого. Который может выглядеть умильно, но по праву назван лесным хозяином. И действия которого очень сложно предсказать.
– И хватит, пожалуй, – Богдан отцепился от турника и спрыгнул на пол. Подобрал со скамеечки полотенце, вытер шею и направился к выходу. – И это, Ефим Петрович, я сегодня к девчонкам поеду. Часам к десяти вечера.
– Машину подготовим, товарищ Драгомиров.
– Угу.
В конце концов, в Иран уезжать послезавтра, чем все закончится – одному Богу известно. Надо, наконец, объясниться. Хватит вести себя как школьник. Пора уже расставить точки над "ё".
"А может, отложить? Чего до Ирана дергаться вообще? А как вернешься – так и объяснишься? – вылезшая из глубин сознания мысль показалась Богдану настолько логичной, что он даже приостановился. – Сказать, что ли, Ефиму, чтобы не готовил машину?"
И сразу же пришла следующая мысль. Злая и рассерженная, словно принадлежала другому человеку:
"Отставить! Ты чего вздумал? От бабы на фронт сдернуть? Один раз уже сбежал – напомнить, чем все закончилось? Победа-то пришла – вот только она ее не дождалась! – Драгомиров даже поморщился, осознав секундную слабость. – Нет уж, поеду. Чтобы уже все закончить. И в октябре все станет понятно".
– Товарищ Драгомиров? – верный секретарь возник будто из ниоткуда, вынырнув из бокового коридора.
– Да?
– Товарищ Черняховский приехал.
– О, отлично. Пусть в кабинете подождет пять минут. А я сейчас подойду. Сменю, так сказать, антураж, – спортивная форма действительно как-то не очень подходила для деловой встречи.
Минута в душе, тридцать секунд вытереться, сорок – на одевание, двадцать – причесаться, плюс время на ходьбу туда-сюда – Драгомиров появился в своем кабинете даже раньше назначенного им самим срока.
Черняховский, сидящий на диванчике, вскочил при виде входящего в дверь Богдана. Пожал протянутую тем руку и замер, глядя на генсека.
– Юрий Григорьевич, организуйте нам, пожалуйста, чаю.
Секретарь испарился.
– Давай пока присядем, Иван Данилович.
– Но…
– Не волнуйся ты так. Успеем все. Вот, на, почитай, – Богдан подошел к столу и, выдвинув один из ящиков, достал из толстенной пачки бумаг несколько листочков. Вернулся к дивану и протянул их маршалу.
Черняховский углубился в чтение. Быстро пробежав глазами документ, он удивленно поднял брови и вопросительно посмотрел на Драгомирова.
– Да-да. Я тебя без прикрытия не оставлю. Внимательнее читай.
Документ, который держал в руках командующий Московским округом, впечатлял. Фактически он предписывал войскам занять столицу Советского Союза и блокировать все более-менее важные ее точки.
Второй документ снимал с должности наркома Малиновского и ставил на его место Рокоссовского. Ну а замом автора "Смерча" назначался Жуков.
– Иран станет финалом всей этой комедии, Иван Данилович. Или трагедии. Тут как повезет. Ваши с Рокоссовским задачи вы знаете. Аресты будет проводить Меркулов и его люди.
Богдан замолчал. В дверь кабинета постучали, после чего в проеме появилась голова секретаря. После кивка он сноровисто расставил на столе чайник, чашки и тарелки с легкой закуской.
– Спасибо, Юрий Григорьевич. Никого не принимаю, никаких звонков. Я занят.
– Ясно, товарищ Драгомиров.
Дождавшись, когда за верным помощником закроется дверь, генсек вновь повернулся к маршалу.
– Меркулов также обеспечит передачу записанного мною сообщения по радио. У него их два десятка, на все случаи жизни. В общем, ваша задача – удержать оппозицию от резких действий. Пока они будут решать, что делать, я успею вернуться из Тегерана. Прикрывать меня будут ребята-гвардейцы, маршрут готов. Так что особенных препятствий возникнуть не должно.
– Триандафиллов не в курсе?
– Нет. Он на Дальнем Востоке сейчас, и выдергивать его оттуда ради всей этой катавасии я не стану. Поскольку уверен, что если оппозиция считает, будто я готовлюсь действовать, то главу Генштаба они в расчет брать обязаны. А раз я с ним не связываюсь, то и особых причин волноваться нету. Ведь куда же я без "маршала Победы", куда же я без него? – Богдан пожал плечами. Подошел к столику, налил себе еще чаю. Подумав, бросил в чашку дольку лимона и пару ложек сахара. Сосредоточенно помешал. Подумав еще, соорудил себе из нарезки и хлеба здоровенный бутерброд.
– Но, Богдан, как же – он ведь не поймет. Подумает, что ты ему не доверяешь или еще чего. Вдруг против тебя как-нибудь используют?
– Да поймет он все! План-то зародился, когда он уже, считай, уехал. Отзывать его – практически доказать этим мерзавцам, что я что-то готовлю. А этого нам не надо. Пусть до конца не будут уверены ни в чем. Это раз. И два: у Меркулова рядом есть верный человек – он передаст маршалу мое сообщение. Но вообще – другого по поводу Владимира Кириаковича боюсь.
