Алексей Волков - «Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»

Мельчугов еще заметил, что многие предпочтут работу призыву на войну, но с другой стороны, должен же кто-то трудиться в тылу!

— А письма есть? — спросил Чижевский.

— Не было.

— Бардак…

Вроде бы в обороне почта должна худо-бедно ходить, и все равно с самого начала войны ни единой весточки от семьи. Хотя и в мирное время на почту сплошные нарекания.

— А ведь при такой погоде дня через три немного подсохнет, и будет нам новая порция удовольствия, — вздохнул Чижевский. Ему хотелось, чтобы перерыв в боевых действиях был побольше. Раз уж время играет на них.

— За три дня многое может измениться, — Тертков в затишье вновь обрел свойственный ему оптимизм. А что? Новый правитель по случаю войны спешно вступил в должность, уже успел несколько раз выступить по поводу новой политики государства, поставив во главу объединение некогда единых земель по добровольному признаку, твердо заверил народ в грядущей победе, призвал всех приложить силы для ее скорейшего наступления. Все ясно и четко, разложено по полочкам, и остается лишь проводить сказанное в жизнь. — Да… Вот еще. В газете новое выступление президента. Говорит, что враги, пользуясь случаем, активизировали свою деятельность по дестабилизации обстановки, и призывает всех к бескомпромиссной борьбе с подрывными элементами.

— Опять с генералами и офицерами? — невольно вздрогнул Чижевский. Перед его глазами невольно возникли картинки семнадцатого года, начиная с великой и бескровной. Бесконечные унижения, весьма часто — опасения за собственную жизнь, безнаказанные убийства офицеров, озверелая солдатня, весьма часто сама не ведающая, что сотворит завтра…

Неужели опять?.. Неумно, ох как неумно! В дни войны подрывать доверие в командный состав и тем разваливать без того слабую армию, словно и не было предыдущего неудачного опыта проигранной накануне победы войны… Вроде бы в предвыборных речах ничего подобного не было. Если капитан ничего не напутал. Подобно многим «бывшим», он не слишком следил за баталиями кандидатов, элементарно не веря никому из них и не надеясь на какое-нибудь улучшение общей ситуации.

— Нет, про офицеров ни слова, — Тертков профессионально изучил речь. — Только об оппортунистах, скрывающихся под видом работников других партий и всяких поддерживающих их гражданах. Например, четко указаны враждебные происки в нескольких митингах протеста, состоявшихся перед самой войной. В частности, в некоторых типографиях найдены прокламации, призывающие к свержению новой власти. Причем отпечатаны они еще до озвучивания результатов выборов. Указывается, что Комитет нашел четкий след, уходящий в Польшу. Кого-то даже уже арестовали по подозрению в шпионаже и работе на противника.

— Н-да… — процедил капитан. Как реагировать на подобные новости, он не знал. Только невольно радовало, что в качестве мишеней на сей раз выбраны другие категории граждан.

— Вот именно! — Тертков наставительно поднял вверх указательный палец. — Мы в какой-то степени счастливые люди. Враг прямо перед нами, легко узнается по форме, а вы представьте, как трудно будет в тылу! Чувствую, сейчас такая там чистка начнется — только держись!

Чему-то улыбнулся Мельчугов. Наверняка втайне обрадовался, что отныне партии всерьез займутся взаимным уничтожением. А после этого — кто знает? Вдруг правители начнут думать не о партийных программах, а о доставшейся им стране? Только озвучивать свои надежды в присутствии комиссара молодой офицер, разумеется, не стал. Пусть приходится вместе рисковать жизнями, только все-таки политический руководитель, этакое око власти, это не свой брат, и относиться к нему приходится с изрядной долей осторожности. Сдержанность в словах давно стала свойством натуры. Ляпнешь что-нибудь не то, и мигом окажешься в списке контрреволюционеров.

Чего еще ждать в наступившем царстве свободы?

ГЛАВА 18

Харбин и Сибирь

— Вот такие у них это… планы, Виктор Леонидович.

Николаев рассказывал все без утайки. Никакого страха он не испытывал. Имелись небольшие опасения, все-таки перед ним сидел человек безжалостный, находящийся в состоянии войны с нынешними властями Сибири, да и всех прочих мест, некогда составлявших единую Империю, но именно враг, а не разбойник, как его обычно старались изобразить официальные органы. Пусть даже самому пришлось его ловить не столь давно, так это уже служба. Ничего личного.

— Интересные планы. — Покровский задумчиво размял папиросу, чиркнул спичкой, прикуривая. — Что интересно, Лука Степанович, ведь их даже опыт предыдущий ничему не научил. В честь чего я должен был поверить вам и двинуться именно этой дорогой? Мало ли… Пути мне все открыты. Помните, как у Александра Сергеевича? — Он задумался. Литература, которую поневоле довелось проходить в кадетском корпусе и в училище, частью уже выветрилась из головы, и дословно процитировать классику стало трудно. — Ну, в общем, «чем мы сильны, Басманов? Да мнением народным».

Где-то он переврал, что-то недосказал, однако общий смысл идеи был понятен. Справедливости ради, Николаев тоже помнил Пушкина весьма смутно.

Следователь кивнул. Он тоже давно убедился, что простой народ смотрит на его нынешнего собеседника как на героя, отстаивающего его права перед властью. Тем более последняя давно воспринималась едва не как вражеская, опирающаяся на чужие штыки, и уж явно не сулящая ничего хорошего простому крестьянину или рабочему. В таких обстоятельствах любой борец с правительством поневоле превращался в народного защитника со всеми полагающимися надеждами. Которые, надо отдать должное, Покровский пока не обманул.

— Кстати, не знаете реакции на начавшуюся войну?

— Откуда, Виктор Леонидович? Я же в тот момент уже подъезжал к Харбину. А перед тем даже слухов не было. Самого поразило… А из газет особо ничего не поймешь. Вроде бы это… хотят по принципу: «Наша хата — с краю». Насколько могу судить.

Говорить о реакции Розы, все-таки представительницы определенных структур, он посчитал себя не вправе. Женщина, даже являющаяся врагом, все равно остается женщиной, и отношение к ней несколько иное.

Покровский вздохнул:

— Почему-то мне тоже так кажется. Типичное предательство в самом полном, исконном смысле. До этих мест все равно ни поляк, ни немец не доберется, а прочих сами приглашают, наплевав на интересы государства. Им же главное — личная власть, а прочее… Весь наш распад был сверху. Очень уж многим хотелось быть первыми в каком-нибудь из обломков, но не одним из многих в едином государстве. Вот и разыграли карту местного национализма.

Впечатления глубокого мыслителя бывший летчик не производил. Зато в нем чувствовалась внутренняя сила, смешанная с убежденностью в правоте своего дела. Не государственный деятель, нет, до такого уровня Покровский подняться явно не мог, зато прекрасный исполнитель, инициативный, обладающий харизмой, человек, за которым многие пойдут в огонь и воду.

Но дальше-то что? Надо ведь не просто быть против нынешнего строя, но и что-то предложить взамен. Иначе ради чего все это?

Или за спиной лихого атамана стоит некто более значимый? Даже не в смысле масштаба личности, а в смысле государственном. Тот, кто выступает не только против нынешнего, но и за грядущее. Кто сумеет объединить разваленное, восстановить, вновь сделать великой страну. Но кто? Кто-нибудь из уцелевших в социальных катаклизмах великих князей? Или кто-то из новых, раз в старых по понятным причинам давно не верится? Тот самый пресловутый и таинственный Центр, о котором говорили Николаеву и даже попросили при случае выяснить имена людей, входящих в его руководство? Только такое, следователь понимал, не спросишь.

Если бы…

— Слушай, Николаев, тебе не стыдно служить нынешним?

— Я же не им служу. Кто-то должен ловить всякую шваль. Убийц, воров… Уголовный сыск необходим при любом строе и поддерживает не конкретную власть, а обеспечивает более-менее спокойную жизнь обычным людям. Бывают, конечно, исключения… Знаешь, что порою творится в городах?

Вдруг вспомнилось простреливаемое насквозь поле и валяющиеся трупы солдат. Но ведь и там Покровский всего лишь мстил за уничтоженную деревню, действуя в рамках им же установленных правил.

— Меня имеешь в виду? — понял Виктор Леонидович, благо перед тем следователь рассказал ему если не все, то весьма многое.

— И это тоже.

Они не заметили, как перешли по-офицерски на «ты». А что столкнулись разок по разные стороны, так ничего личного. Каждый лишь выполнял свой долг.

Покровский помялся, явно собираясь что-то спросить, закурил опять и лишь потом произнес:

— Слушай, Николаев, ты ведь хоть косвенное отношение к тайнам имеешь. Слухи ведь ходят разные, и что из них правда… Кто отдал приказ убить Императора с семейством?