Алексей Волков - Гавань Командора
А плюс еще важнейший вид искусства – кино.
Конечно, запомнившиеся актеры оказываются мало похожими на реальных прототипов. Но то искусство.
Я поневоле озираю пьющую и горланящую толпу мужчин в зеленых и голубых мундирах, а то и вообще в камзолах, наподобие моего. Женщин в зале практически нет. Несколько вызывающе накрашенных, явно не принадлежащих к сливкам общества, в счет не идут. Но про нынешних женщин я ничего и не знаю.
После подсказок и наводящих вопросов в краткий момент, пока на нас не обращено всеобщее внимание, вычленяю некоторых лиц.
Франц Лефорт, человек, вольно или невольно подтолкнувший Петра к преобразованиям, выглядит серьезно больным. Он пытается казаться веселым и бодрым, однако порою в глазах читается усталость. Да и лицо одутловатое, бледное, какого просто не может быть у здорового человека.
В противовес ему другой исторический персонаж, знакомый позднее даже самому нелюбопытному соотечественнику, буквально пышет энергией. Алексашка поразительно молод. В нем столько бесшабашности и искреннего веселья, что поневоле любуешься им. Таким полагается быть гусаром. Хмельным, в расстегнутом кафтане, из-под которого выглядывает кружевная рубашка, с кубком в руке…
Хотя наглости в нем тоже хватало…
И конечно же, больше всего меня интересовал Петр.
Будущему первому русскому императору было двадцать три года. Может, поэтому он вел себя как мальчишка. Никакого величия в его облике не было. А вот властности и уверенности в себе было столько, что он даже казался выше своего не настолько высокого, вопреки тем же картинам и книгам, роста.
Судя по лицам присутствующих, выпито к нашему появлению было изрядно. Кое-кто из гостей даже изволил почивать лицом в закуске, однако сам Петр выглядел почти трезвым. Этакая мечта многих – пить, почти не пьянея.
Наконец царь обратил свое внимание на нас. Раньше он был занят беседой с каким-то порядком пьяным юношей в синем семеновском мундире. Юноша что-то упорно доказывал с непоколебимой убежденностью дошедшего до кондиции человека. Разве что не хлопал при том царя по плечу.
Петр что-то бросил юному собеседнику, вскочил из-за стола и порывисто подошел к нашей троице. За спиной государя как-то сам собой возник Алексашка с неизменный кубком. Уж не знаю, в качестве наперсника или телохранителя.
– Говорят, зело русский знаете? – поздороваться царь забыл.
– Немного знаем, Ваше Величество. – Я склонил голову в неопределенном поклоне. Иностранец, что с меня возьмешь?
– Офицер? – Раз я ответил первым, то меня и спросили.
– Так точно. Капитан и кавалер де Санглиер.
– Моряк? – Петр спрашивал отрывисто, словно старался скорее получить ответ, решить нашу судьбу и обратиться к следующим делам. Но на мой пятиконечный орден посмотрел с интересом.
– Нет. Хотя приходилось воевать и на море. – Пусть понимает ответ, как ему хочется.
По воинской специальности я десантник, но доводилось столько заниматься и откровенным пиратством, и каперством… Но все же в очередной раз скитаться по морям я не хочу. Человек – существо сухопутное. А иногда – и крылатое. К земноводным оно отношения не имеет.
Петр пристально всматривается мне в глаза, потом отворачивается к моим спутникам и друзьям.
– Лейтенант де Ширак, – рапортует Григорий.
И лишь Юрий в соответствии с бумагами представляется купцом. Причем с собственной фамилией, а не офранцуженным вариантом, как у нас. Но откуда в Европах взяться Кабановым, Ширяевым и прочим Сорокиным?
– Пойдем поговорим, – Петр увлекает нас за относительно свободный конец стола.
Преданный Меншиков по знаку царя тут же наполняет кубки и двигает к нам. Следом за Петром пьем без тоста, просто за знакомство. Наверное. Хотя, может, это и штрафная.
Хорошо, в кубках было вино. Если хватануть такой же, но водки, то больше одного вдогонку не понадобится. Но и сам царь, и его фаворит внимательно наблюдают, оставим мы что-нибудь в кубках или нет? Мы не оставляем, и Петр довольно хмыкает.
Похоже, в армию здесь набирают не воинов, а алкашей.
– О невзятии Азова слышал? – Петр обращается на ты, причем только ко мне, очевидно, признав старшего в компании.
– Слышал, Ваше Величество.
– И что думаешь? – Петр задает вопросы так, будто я знаю миновавшую кампанию во всех подробностях.
– Думаю, войска плохо подготовлены. – Дальше вспоминаю где-то слышанное, что ко второму походу будет создан флот, и добавляю: – И от моря крепость обязательно отрезать было надо.
– Молодец! С флотом – молодец! – Петр дружески хлопает меня по колену, однако тут же сурово сдвигает брови. – С чего решил, будто войско ни хрена не умеет?
– Хорошо подготовленные люди способны победить любого противника и в любых силах. На войне главное – умение, глазомер и дух. Солдаты должны твердо знать – разбить их нельзя. И тогда они будут творить чудеса.
– Говоришь хорошо, а сам-то умеешь? – подал голос Меншиков.
В отличие от своего государя, он явно захмелел, и в голосе чувствовались интонации уличного забияки. Показалось или нет, но Алексашка напрашивался на драку.
– Подожди. – Царь строго взглянул на приятеля и сподвижника.
– Ваше Величество, любая победа куется задолго до боя. Прежде всего – тщательной подготовкой. Умением стрелять, работать штыком, преодолевать препятствия, совершать длительные и быстрые марши. Наконец, смелостью.
Наверняка эти банальные мысли высказывали царю много раз. Да и сам он проходил воинское обучение начиная с солдата. Только два полка на огромную страну слишком мало. Стрельцы же – не регулярная армия. В последние годы они занимались больше политикой, чем совершенствованием навыков по специальности.
– По-твоему, мои солдаты боятся врага?
– Я этого не говорил. Один и тот же человек в зависимости от обстоятельств может быть и трусом, и героем. Но на войне многое решает сила духа. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, ее в походе не хватило. Насчет умения – надо посмотреть. Я же не видел ваших войск ни на учениях, ни в бою.
– Ладно. Говоришь складно. Посмотрим, каков сам в деле будешь. Зачислю я тебя к преображенцам капитаном. Покажешь, чего ты солдатам преподать сумеешь. Можешь лейтенанта в свою роту поручиком взять, – Петр кивнул на молчаливого Ширяева. – А ты, купец, что скажешь? Что привез?
– Мы привезли некоторое количество ружей, – начал с самого главного Флейшман. – Таковых больше ни в одной армии мира нет.
– Ой ли! В чем новизна? – влез в разговор Алексашка.
– Это правда, Ваше Величество. Ружья эти называются штуцерами. Заряжаются они чуть дольше, зато стреляют дальше. И уж точность боя с обыкновенной фузеей не сравнить. У нас пара штуцеров с собой. Завтра можем продемонстрировать.
– А ты какое отношение к ним имеешь? – Петр вновь уставился на меня. Сочетание дворянина и купца казалось странным даже ему.
– Мы вместе работали, Ваше Величество, – туманно поясняю я. Без уточнений, что работой нашей был морской разбой. – Кроме того, с нами еще один офицер, один отличнейший канонир, очень хороший шкипер, двое купцов, лекарь и кое-кто из работников.
– Ладно. Тащи свои ружья. Посмотрим, каковы они.
– Темно, – напоминаю я, но царя подобное обстоятельство волнует меньше всего.
– На сколько, говоришь, попадешь? – Вдалеке преображенцы разжигают смоляные бочки, освещая мишень. Какую-то вазу, поставленную на пень.
Даже с такой подсветкой видно плоховато, однако на карту поставлено многое.
Я отхожу еще назад, прикидываю расстояние, а затем решаю рискнуть и отдаляюсь еще дальше.
Вместе со мной перемещается свора царских гостей во главе с самим царем и Алексашкой.
Петр тоже с видом знатока смотрит на еле видную вазу и покачивает головой. Попасть из гладкоствольной фузеи отсюда невозможно даже днем.
Где наша не пропадала? Да и мало ли мне доводилось стрелять в темноте вообще без всякого освещения?
Грохот выстрела нарушает ночную тишину. Где-то с возмущенным карканьем срываются вороны, а великолепная ваза разлетается на куски.
– Молодец! – Петр обнимает меня и целует в губы. Хоть не люблю подобных нежностей, однако приходится терпеть. Царь все-таки. Не оттолкнешь.
– Дай-ка я! – Петр азартно вырывает штуцер из моих рук. – Да мы всю пехоту ими вооружим! Пусть знают наших!
– Всю не получится. Штуцера сложнее в изготовлении, следовательно – дороже. – Упоминание о дороговизне чуточку сбивает спесь с царя. Казна, как водится, пуста. – Но этого и не надо. Достаточно в полках учредить специальные команды отборных стрелков. Можно даже назвать их егерями. Сиречь, охотниками.
– Егерь, – пробует Петр слово на вкус. – А что? Попробуем!
А дальше гремит выстрел…
30
Флейшман. Осень на родине
– Как ты держишь фузею, мать твою!
Голос Командора грозно раскатился по полю, служившему импровизированным плацем. Солдаты невольно вздрогнули, словно под неприятельским залпом.
