Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
— Скажи, шушу, неужели она вправду умерла?
— Да, Шань-эр. Но Йесу взял ее за руку, чтобы передать силы, и сказал: «Девочка, вставай!»
— И она села в постели! Я знаю, — рассмеялась Шаньхуа. — А Йесу сказал: «Покормите ее». Потому что она долго болела и проголодалась.
— И еще чтобы люди убедились в том, что она на самом деле жива, ведь только живой человек может есть.
— Я бы хотела, чтобы Йесу пришел ко мне и подержал за руку… — задумчиво проговорила Шаньхуа.
— Он и так все время рядом с тобой и держит в руках всю твою жизнь.
— Я это чувствую, — согласилась Шаньхуа.
— Шань-эр! Молодая госпожа, где ты?
— Кажется, тебя ищет Пинъэр.
— Да-а-а, я ведь обещала вернуться к учителю, когда отдохну немного… — вздохнула девочка.
— Так беги скорее. Нехорошо заставлять его ждать и огорчать матушку.
— Шушу, только ты непременно сегодня ко мне приходи, ладно? Ты ведь споешь мне ту золотистую песню?
— Золотистую? — переспросил Нежата. — Почему ты вдруг он ней вспомнила?
— Мне сегодня приснился сон такого цвета. Хочу еще раз послушать.
***
Поздно вечером Юньфэн позвал Нежату посидеть в их любимой чайной на берегу озера Сиху.
— Конечно, чаю можно было бы выпить и дома, — сказал Юньфэн, устраиваясь за столиком на открытой террасе. — Но здесь чудесный вид.
Нежата кивнул, и, чуть помолчав, возразил:
— Зато в твоем кабинете можно любоваться картиной Лян Кая.
— Ты можешь любоваться ею каждый день, а здесь мы бываем довольно редко. К тому же разве красота, созданная Творцом, не кажется тебе более достойной восхищения?
— Это разные вещи, — отозвался Нежата. — И подходят для разного настроения. Иногда хочется восхищаться непосредственно величием Творца и удивительной мудростью Его замысла, а порой возникает желание проникнуть в душу человека и увидеть, как он воспринимает дарованный нам мир, что он открыл для себя и что хочет рассказать нам.
— Мы можем сегодня полюбоваться и тем, и другим, — Юньфэн налил ему чай.
— Конечно, — согласился Нежата. Он не спеша выпил чай и продолжил: — В последнее время меня иногда охватывает беспокойство, и мне хочется все как следует рассмотреть и запомнить. Будто придется скоро со всем расстаться.
— Давно?
— Нет, несколько дней. Я не очень хотел сюда идти из-за странного предчувствия, будто должен кого-то встретить и что-то решить. А я еще не совсем готов.
— Ты всегда можешь остаться, — заверил его Юньфэн. — Никто не станет тебя неволить.
— Знаю. Но от этого только труднее принять то, что единственным верным решением будет вернуться.
— Почему?
— Потому что мое место там. Но ты не волнуйся: меня ведь никто не приглашает пока пуститься в далекие странствия.
— Твои мысли о возвращении точно смертельная болезнь, которая отравляет и делает острее всякую радость. И не знаешь, когда это прекратится, но знаешь, что конец неизбежен.
— Может быть, это и есть немного болезнь — тоска по родине? — улыбнулся Нежата. — А там, далеко, она обернется тоской о человеке…
— Что касается тоски по родине, я ничем помочь не могу, но горечь разлуки разделю с тобой вполне, — чуть усмехнулся Юньфэн.
— Какой-то неправильный разговор у нас получается из-за меня, — вздохнул Нежата. — Не нужно было и начинать…
— Ты всегда можешь рассказывать мне, если что-то тебя беспокоит, — возразил Юньфэн.
— Беспокоит то больше, то меньше… Не имеет значения. Думаю, это какая-то болезненная мнительность. До сих пор ничего не произошло, зачем волноваться зря.
— Зря или не зря, но не избежишь своего предназначения, и там, где ты должен быть, наконец, окажешься. На самом деле, меня тоже не оставляет беспокойство в последние дни. Потому я и привел тебя сюда. Хотелось увидеть с тобой весенний рассвет на дамбе Су. Он ведь всегда тебе нравился.
Они допили чай и неторопливо пошли в сторону дамбы.
Стоя на узкой полосе суши среди воды, они смотрели на светлеющее небо, на растворенные в предрассветных сумерках горы, на чистую гладь воды, и молчали. Наконец Юньфэн нарушил тишину.
— Чжай-эр, давай сочинять стихи.
— Я не такой уж мастер в этом деле, Юньфэн-сюн, — возразил Нежата.
— Не так ты и плох в сочинении, не скромничай, — отозвался Юньфэн. — Я начну? — Нежата кивнул. — Далеких гор касается рассвет, прозрачной кистью высветляя тень.
Нежата ненадолго задумался, оглядываясь по сторонам, точно желая найти нужные слова в ветвях разросшихся ив. Наконец он проговорил:
— Предвосхищенье дня сквозит в листве, в зеленовато-синей темноте.
— В прохладных складках сонной тишины смолкает перезвон стеклянных звезд, — ответил Юньфэн почти сразу.
Нежата спустился к воде, любуясь отражением бледнеющего неба в озерной глади и тонким лепестком луны.
— Осколок убывающей луны по водной глади не спеша плывет, — проговорил он.
— Ее челнок в светлеющих волнах уносит прочь рассеянную мглу, — чуть подумав, продолжил Юньфэн.
— Весенний ясный день приходит к нам свидетелем и вестником разлук, — закончил Нежата.
— Видно, от мыслей о разлуке никуда не деться, — согласился Юньфэн.
— А «перезвон стеклянных звезд» — это очень красиво.
— Но и это про разлуку, ведь звезды гаснут, движутся по небу…
— Они всегда возвращаются на свои места, Юньфэн-сюн.
— Чего не скажешь о людях. Пойдем?
— Давай еще постоим немного.
Когда они спускались с дамбы, их окликнули:
— Господин чжунчэн! Господин Не!
Это был очень светловолосый иноземец, Ао Юньфэн не был знаком с ним, но, заметив тревожный взгляд Чжайдао, Юньфэн насторожился:
— Ты знаешь его?
— Да, с ним я плыл на корабле, когда оказался здесь.
— Значит, наше беспокойство не было беспочвенным.
