90-е: Шоу должно продолжаться – 10 - Саша Фишер
— У меня тоже предки считают, что я фигней занимаюсь, — сказал один из «Цеппелинов». — Да как у всех, наверное. Пришлось работу даже найти, чтобы успокоились. Ночным сторожем.
— А я не хочу бросать универ, — сказал Бельфегор. — Мне там интересно.
Поднялся шум, все заговорили разом. Животрепещущая тема оказалась. Рокеры из «цеппелинов» в целом были постарше «ангелочков», но тоже относились к категории «молодежь». И конфликт этот, был, сдается мне, вечным. Дело было не в только что рухнувшем Советском Союзе, и всяких там шаблонах. Можно подумать, в будущем что-то изменится…
Сам я к теме обсуждения относился неоднозначно. Вышки у меня не было, но иррационально-благоговейное отношение к дипломам откуда-то взялось. Из дремучего детства или… Да хрен знает, откуда. Почему-то казалось, что променяв студенчество на военную службу, я потерял какую-то важную часть жизни. Причем рассудок мне твердил, что это чушь, анекдоты про дипломированных филологов и «двойной чизбургер, колу и жареную картошку» казались вполне смешными, но… Но убеждать кого-то из своих, что вузы — это фигня, и надо бросать, чтобы освободить время для нашего шоу-бизнеса, я не пытался. По тем самым иррациональным причинам. Высшее образование — это святое. И чуть было не принялся отговаривать Наташу от ее опрометчивого шага. Но вовремя заткнулся, оставив аргументы насчет «академ и заочка» — это все равно, что бросить' при себе.
Ян вернулся как раз в самый разгар дискуссии. И вот тут уже я вмешался до того, как была открыта первая бутылка, и погнал «цеппелинов» на сцену.
* * *— С каким сиропом? — жизнерадостно улыбнувшись, спросила девушка за стойкой.
— С сиропом шиповника, — подмигнул я.
— Отличный выбор! — просияла юная бариста. — После зимы полезно иммунитет восстанавливать.
Давненко я не был в кофейне дома журналистов, где Иван устроил этакий островок двадцать первого века. Там было по-прежнему царил многолюдный творческий хаос. Юные пираньи пера были горластыми и задорными, активно перемещались по холлу, где было устроено это заведение, бурно обсуждали всякие свои городские дела, устраивали диспуты и мозговые штурмы. И все это перемещалось от столика к столику и перетекало одно в другое. Я созвонился с Иваном, узнать, когда я смогу забрать афиши для наших гастролей из типографии, но он настоял на личной встрече. Мол, заодно сам все и принесет. Мол, дело есть, надо обсудить. Ну а я, со своей стороны, чтобы совместить приятное с полезным, здесь же назначил встречу с Лялей. И явился на нее чуть ли не за полчаса, просто чтобы повариться в этом котле.
Я сидел на подоконнике, пил свой кофе с сиропом шиповника. Вспомнил в очередной раз, как когда-то в глубоком детстве эту густую коричневую жижу выдавали в мензурках вместе с таблетками, порошками и микстурами, когда мне случилось лежать в больнице. На всю жизнь этот вкус запомнил. Как нечто очень радостное. Странно, что мне во взрослом возрасте не пришло в голову его в кофе добавить.
— Людка, на первое мая ты будешь с площади Советов репортаж писать?
— Ну я. Только с Илюхой вместе, а то там буча может быть, мне одной туда страшно идти.
— Ой, как на кладбище ночью сатанистов ловить так не страшно было!
— Так то сатанисты… А там коммунисты собираются чуть ли не на штурм.
— Да не будет ничего, скукота одна! Погорланят и разойдутся, как всегда.
— Спорим! На шоколадку!
— Не буду я с тобой спорить! Ты за шоколадку там сама революцию устроишь!
— Ой, что нам в универе препод рассказывал! Про одного американского редактора и войну на Кубе. Там войны не было никакой, а редактор считал, что писать о том, что там ничего не происходит — скучно. Так что в газете война была. Сначала только на бумаге, а когда это до Кубы дошло, там настоящая началась. А вы говорите, политические новости — скучные.
— Ты смотри там, научишься плохому!
Я слушал разговоры, оглядывался. Из новшеств, которые возникли за то время, которое меня здесь не было, заметил, что на стене растянули веревку, и прищепками прицепили к ней полароидные фотографии. Судя по заднику — снималось все здесь же.
Еще один штрих в атмосферу двадцать первого века.
В общем-то, я понял, почему так редко сюда хожу. Объективно, мне здесь очень нравилось. А вот субъективно я испытывал неоднозначные чувства. Слишком здесь все было другое. Девчонки, которые варили кофе, приветливо улыбались, атмосфера расслабленная такая. Благополучная. Приходишь сюда, и как будто даже забываешь, где находишься. Я еще в ранние свои визиты понял, что в эту кофейню можно приходить, чтобы отдохнуть от девяностых. Неулыбчивых, хамоватых, безнадежных. От тоски на лицах прохожих, от замотанных и злых продавцов, от гнетущей атмосферы, в общем. Вот только я не хотел от этого отдыхать. Подстегивало ощущение, что если расслаблюсь, то потеряю связь с этим временем. Чушь, конечно. Но кто знает, кто знает…
Лялю в нерешительности остановилась сразу у порога. Распахнула глаза во весь их огромный размер, прижала руки к груди. Отшатнулась испуганно от мчавшего как локомотив очередного молодого журналиста.
— Ляля! — позвал я и помахал рукой. — Иди сюда!
Маленькая цыганка протиснулась к моему подоконнику и устроилась рядом со мной. Торопливо сняла с плеча сумку и полезла в нее.
— Подожди, — остановил я ее. — Хочешь кофе с булочкой?
— Ой, нет… — она помотала головой, но вдруг остановилась. — Хотя… А можно лучше чай?
— Можно, — кивнул я. — Посиди тут, подержи место. Я сейчас.
Я вернулся к стойке, попросил девчонок соорудить чаю с мандариновым сиропом и пару их фирменных булочек. Лавируя между молодыми журналистами, вернулся обратно к своему подоконнику. Вручил Ляле стакан с чаем. Та схватила его обеими руками и сделала глоток.
— Я даже не знала, что здесь есть такое место, — сказала она, чуть освоившись.
