Чебурашка (СИ) - Дмитрий Ромов
Выдыхаю и бегу дальше. Живот подводит, режет желудок. Не от бега, а от напряжения, от нервов. Сука! Какого хера тебе надо, Цеп⁈ Катька ему даром не нужна, это ж ясно, это он ко мне подбирается, меня хочет уделать. Как урка, сука, чувствует больные места.
Вот если сейчас я его увижу, то убью, замолочу до смерти кулаками, безо всяких тёмных докторов и навыков бокса. Чисто на ярости. На ярости, на ярости, шепчет мой доппельгангер, мой Тёмный Доктор. Отчаянный фатализм уже долгие годы является его стилем. Делай, что должен и будь, что будет.
Херовая подготовочка, что с того, что ты каждый день с пробежки начинаешь, прибавил темп и сразу поплыл? Лёгкие разрываются, ноги горят, дыхание сбивается. Похер, беги, беги, не сбавляй скорость, давай, прибавь ещё, ещё, стань айронменом, железным чуваком и тогда никакое будущее тебе не страшно.
Пытаюсь себя заговаривать, чтобы не думать, потому что, если что… Если что… Никаких «если что», жми сука, жми, ещё, ещё быстрей, лети вперёд, мудак. Ещё! Подкинь дровишек! Если что, то это всё из-за тебя, козёл! Беги!
И я бегу. Несусь, как птица-тройка, под ногами земля горит. Пробегаю мимо «Цыплят табака». Здесь можно срезать через двор и выскочить практически прямо к Катькиному двору. А можно ещё немного пролететь вперёд, перебежать дорогу у «Космоса» и там дальше — через Цеповский двор. Да, надо через него, точно через него…
Во дворе тихо, нет ни одного человека. Уже окончательно стемнело и густые кусты превращаются в чёрную неясную преграду. Фонарь не горит. Свет поступает из окон, спать ещё рано. Знать бы, какое окно принадлежит Цепню.
Я пробегаю по тропе и никого, естественно, не встречаю. Не останавливаясь, бегу дальше, в Катькин двор. Естественно, там будет так же пусто и мрачно. Возьму Антоху и… нет, без Антохи. На Южный без Антохи, разумеется. Подняться наверх или позвонить из автомата? Если поднимусь, переполошу родителей. С другой стороны, лучше зря переполошить, чем просто молчать и ждать…
Влетаю во двор и, естественно, здесь никого нет. Не стала бы она тут торчать три часа. Сука, Цеп… Я подбегаю к подъезду и останавливаюсь, хватаясь за металлическую трубу, подпирающую козырёк. Надо отдышаться, а то они там от одного моего вида инфаркты получат.
Не успев упорядочить дыхание, я выпрямляюсь, услышав странный звук, похожий на скрип. Откуда это? Похоже, с детской площадки. Сердце сжимается, мысли не успевают ещё ничего нашептать, а я уже рву туда. И… это качели. Твою мать! Качели!!! Это раскачиваются качели. А на широкой скамье качелей сидит девушка. Мать твою за ногу! Девушка в светлых джинсах и в белой блузке. Я не вижу её лица, но уже знаю, что это за девушка.
Я подхожу ближе, наклоняюсь и опираясь руками о колени, начинаю кашлять. Но это всё ерунда. Начхать, даже если с этим кашлем я выхаркиваю куски лёгких. Пусть даже все лёгкие! Главное… ф-у-у-х… главное, она вроде цела. Смотрит на меня ошалело, глаза по полтиннику, даже качаться прекращает.
А я кашляю, хриплю, хватаю воздух, пытаюсь выровнять дыхание. От меня жаром пышет, как от доменной печи.
— Тём, ты чего? — наконец, обретает голос Катька. — Случилось что?
Над подъездом загорается «кобра», бросая на нас тусклые серебряно-ртутные отблески.
— Ты скажи, — задыхаясь, хриплю я. — Ничего не случилось?
— У меня? — удивляется она. — Нет.
— А где… где ты была?
— Что?
— Кать… — качаю я головой и выпрямляюсь. — Я…
Я подхожу к ней вплотную и она замирает, глядя на меня снизу большущими и очень серьёзными глазами.
— Катя, я тебя… — снова качаю я головой и замечаю в этих глазах лёгкий испуг. — Я тебя… убью…
Она секунду переваривает услышанное и вдруг расплывается в улыбке.
— Ты чего, Тём? Ты из-за меня что ли прибежал?
— Тебя Миха до дома довёл, ты можешь сказать, куда ты потом делась?
— Да что бы со мной могло случиться?
Я разворачиваюсь и сажусь рядом с ней. Мне так хорошо делается, я такое облегчение испытываю, что и строжиться совсем неохота, но как человек взрослый и почти ответственный, хочу довести воспитательный момент до конца. Достучаться.
— Ого! Ты же горишь, Тём! Прямо огонь.
— Так куда, Кать? — повторяю вопрос переводя дыхание.
— Да никуда я не девалась, — пожимает она плечами. — Встретилась у подъезда с одноклассницей, она в нашем доме живёт. Поболтали немного, а потом… потом подошёл Цепень твой…
— Кажется, он уже твоим становится.
— Он с собачкой был. Предложил погулять немного.
— Гандон! — не могу сдержаться я.
Катька хмыкает.
— Ну, мы и согласились с Наташкой, — продолжает она. — Наташка с ним знакома, оказывается. Пошли по Красной, допёрлись до Красноармейской, он предложил к другу на Южный поехать побалдеть. Но мы его отшили. Вернее, аккуратно отделались, сказали, что нам к её бабушке надо. Слушай, ну, он туповат немного, но производит впечатление доброго парня.
— Что⁈ Доброго⁈ Катя!!! Очнись!!! Он вокруг тебя вьётся только для того, чтобы сделать тебе больно! Он не добрый, подлый, бессердечный, понимаешь? Он хочет причинить тебе зло, чтобы уязвить меня! Знаешь, что бы на Южном было?
— То есть… — запинается она, — по-твоему я не могу понравиться парню и единственное, что ему от меня надо — это уязвить тебя?
— Нет, Катя, не так, — злюсь я. — Ты очень красивая, умная, добрая и славная девушка. Я думаю, в школе вокруг тебя парни стаями вились…
— Нет, — качает она головой. — Я же страшненькая…
— Ты⁈ Капец… Что у тебя в голове, вообще? Кать, ты красивая, это я тебе авторитетно заявляю. Просто этот козлина… ты ему безразлична. Нет, красотой твоей он с удовольствием воспользуется, но не ради тебя, понимаешь? И сам, и вместе с другом с Южного. Просто он знает, что мне было бы больно, сделай он тебе что-нибудь плохое.
— Тебе? — снова удивляется она.
Как они меня все бесят! Дети, честное слово!
— Да, мне! Мы вообще-то с тобой близкие друзья, и ты думаешь,
