Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов
— Завтра папу выписывают, — говорит мама. — Я хочу попросить, чтобы ты дома был. Или даже съездил со мной в больницу.
— А ты опять договорилась насчёт машины?
— Ну конечно. После двенадцати его можно забирать. У тебя сколько уроков завтра?
— Четыре. Вроде… Надо посмотреть… Да в принципе неважно. Я отпрошусь, если что.
Или сбегу. Я ж понимаю, чувство неловкости и всё такое. Ладно уж, побуду буфером. Но недолго. Мне потом на работу надо будет. Это я не говорю. И так известно.
Быстро поужинав я веду пса на прогулку. Дойдя до телефонной будки, набираю номер Большака. Хочу с ним обсудить сегодняшний разговор с Кахой. Но его нет дома, трубку он не берёт. Ладно, значит поговорим завтра.
— Что-то вы быстро как-то, — говорит мама, когда мы возвращаемся с прогулки.
— Да, Радж сказал, что у него запах колбасы из головы не идёт, пойдём мол домой скорее. Покормишь его?
— А ты чего?
— Да мне к Серёге сбегать надо. У него брат пласт принёс на один вечер всего. Очень послушать хочется.
— Ты чего! Уж ночь на дворе.
— Да мам, ну какая ночь? Ещё восьмой час только. Приду не позже одиннадцати.
— Ох, беда с тобой, Егорка.
К «Силуэту» я подбегаю в семь тридцать пять. Лида уже стоит у магазина.
— Привет, — говорю я.
— Привет.
— Давно приехала?
— Минут пять как.
— Понятно. Ну что, к тебе?
Она долго не отвечает, глядя мне в глаза, словно бы решая для себя какую-то непростую задачу.
— Ладно, — наконец кивает она. — Пошли. Что с тобой делать.
Оказывается, у неё квартира в этом же самом доме, в «Силуэте», наискосок от серого массивного фасада областной библиотеки. Мы молча раздеваемся и проходим в гостиную. Обычная однушка, квартира, как у нас, только без одной комнаты. Обстановка скромная, почти аскетичная.
— Бабушкина, — поясняет она.
Я киваю. Мы стоим и молчим, глядя друг другу в глаза. Вдруг, она будто вздрагивает, совсем чуть-чуть, едва заметно, а потом порывисто обхватывает мою голову руками и горячо целует.
18. И тут появляемся мы, все в белом
Признаюсь, опыт волнующий, будоражащий и даже срывающий крышу. Она такая… горячая, огненная, обжигающая. Немного властная, немного робкая, немного агрессивная и немного беззащитная. Как говорится, ах какая женщина, мне б такую.
Сам себя ненавижу за это, но всё-таки я отстраняюсь и пристально смотрю на неё.
— Что? — недовольно спрашивает она.
— Это ты что? — возвращаю я ей вопрос.
— Ты же хотел…
— Эх, Лида-Лида… Я хотел, чтобы ты хотела.
— Ну и?
— А ты не хочешь, — пожимаю я плечами. — Рассказывай давай.
— Что тебе рассказывать? — хмурится она. — Вообще-то это я хотела, чтобы ты рассказывал.
Мы замолкаем, повисает неловкая пауза.
— Давай хоть чаю попьём что ли? — нахожусь я. — Думаю, нам с тобой нужно хорошенько потолковать.
Мы идём на кухню и она включает чайник. Под потолком розовый абажур, смешной, немного пошлый, но очень уютный. Старый холодильник, стол, застланный порезанной клеёнкой, табуретки, буфет, крашеные стены и квадрат кафельной плитки над газовой плитой. Без изысков, но я почему-то чувствую себя здесь комфортно, в своей тарелке.
— Кофе есть, кстати, — говорит она.
— Растворимый?
— Да.
— Не, давай лучше чай.
Она заваривает чай со слоником. Ну а какой ещё…
— А бабушка где? — спрашиваю я.
— У родителей. Ну, в смысле, у моих родителей. В Панфилово, не очень далеко отсюда. У них дом свой.
— Понятно. Ты значит девушка деревенская?
— Вроде того, — соглашается она.
— Юрфак закончила или школу милиции?
— Школу милиции, — кивает Лида. — Я после школы в Горький поехала. У меня там тётка в управлении торговли работала. Там поступила в техникум советской торговли, год отучилась и решила поступить на заочный факультет московского торгового института. Там же, в Горьком. Тётка меня и надоумила, а потом пристроила в универмаг ума-разума набираться. Не сразу, правда, почти год я ничего не делала, на заочном училась, но не работала. Встретила человека… ну, в общем, не до работы стало. Замуж собиралась, планы строила.
— Не вышла?
— Не вышла, — качает она головой.
— А чего?
— Да, не вышла и всё. Тётку арестовали, не до того стало.
— Жених испугался? Какой-нибудь профсоюзный или комсомольский был?
Губы у Лиды чуть дёргаются, но она никак исчезновение своего жениха не комментирует.
— Тётушка моя, как выяснилось, занималась хищениями в особо крупных размерах. Большое дело было, многие шишки посыпались.
— И как ты это пережила? — спрашиваю я.
— Пережила, как видишь. Нашлись добрые люди, поддержали. Муж у тётки милиционером был, погиб при задержании. Давно, много лет назад, задолго до моего приезда. У него был друг, тоже милиционер. Он иногда тётку… навещал. Хороший мужик, добрый, прямой. Он мне и посоветовал, помог даже. Так вот и попала в школу милиции. Водки хочешь?
— Водки? Я? Не очень…
— А я выпью, — говорит она и подходит к холодильнику.
На столе появляется холодная, наполовину пустая бутылка «Посольской» с завинчивающейся крышечкой, варёная колбаса, солёные огурцы и гранёная стопка, маленькая миниатюрная копия стакана.
«Где-то на белом свете, там где всегда мороз»… — тихонько мурлычет косо висящий на стене радиоприёмник, и мне вдруг начинает казаться, что кроме меня и Лиды на свете и нет никого, что одни мы остались на всей земле-матушке. И на мгновенье мне даже хочется, чтобы так всё и было на самом деле, но я встряхиваю головой, прогоняя наваждение.
— Кучеряво живёшь, Лида, — киваю я на водку. — Откуда такая роскошь?
— Думаешь, взятка? — хмыкает она.
Она наливает себе, выпивает и закусывает бутербродом с колбасой.
— И вот, — продолжает она, — я приезжаю сюда. В командировку, но с возможностью остаться после операции. В городе меня никто не знает, а если кто и встретится из деревенских подружек, так у меня всё чисто. Училась в торговом, но недоучилась, с тёткой беда произошла, посадили. Я помыкалась-помыкалась на чужбине, да и вернулась. Работала там продавцом и здесь тоже хочу продавцом работать. Желательно на Южном, конечно. Мне там комнату дали. Якобы отец выхлопотал, это по легенде. Трудовую мне тоже в соответствии с легендой выправили… Вот тебе моя история. Интересно?
— Да, — соглашаюсь я. — Очень интересно.
— А теперь хочешь свою историю послушать?
— Мою историю? — переспрашиваю я. — Ну давай. А ты умеешь удивлять, Лида.
— Живёт обычный такой мальчик-десятиклассник. Весёлый, в меру симпатичный, беззаботный, жизни не знает, но если не считать, что родители
