Новичок. Побочный эффект - Валерий Петрович Большаков
Позвонил сгоряча на новую квартиру, высматривая номер в блокнотике – тишина. Догадался набрать номер военчасти. Тяжеленькая трубка телефона-автомата шипела и постреливала в ухо, и вдруг сквозь помехи пробился ясный отцовский голос:
– Старший сержант Скопин слушает!
– Пап, это я!
– Данька! – воскликнули на проводе. – Ты где? В Ленинграде?
– В Уссурийске! Я домой звонил, а там никто не отвечает.
– А-а! Слушай, сына, там еще с отделкой морока – паркет кладут, кафель в ванной… Сдадут к осени. Так что мама в Липовцах сейчас!
– А ты где?
– А я в казарме, мне привычно. Хех! Как в молодость вернулся!
Поговорив еще с минуту, я повесил трубку и улыбнулся – Алла напряглась, готовая огорчиться.
– Придется ехать в Липовцы, – развел я руками, изображая уныние.
Девушка запищала от радости, запрыгала, ничуть не беспокоясь улыбчивым вниманием прохожих…
* * *
…И снова лето окутало Липовцы мреющим зноем; стерло с неба белые кляксы облаков, открывая бездонную синеву. Две речушки, обтекавшие поселок, завесились плакучей тенью ив, журча прохладно и глухо. Тот поток, что разливался северней, наполнял обширный пруд, где уже вовсю плескалась ребятня, а вот взрослое население терпеливо дожидалось июльской жары – пущай прогреется водичка, чтобы дыханье не перехватывало…
Июнь – месяц переменчивый. Безмятежную вышнюю лазурь мигом заволочет набухшая хмарь, и дожди зримо стянут пространство, пряча горизонт за белесою штриховкой струй.
Я оглядел перспективу улицы Ленина – асфальт сухой, и луж не видать, но лило совсем недавно, больно уж свежа и умыта листва.
– Куда сначала? – вкрадчиво заговорила Алла. – Давай, в Томину квартиру зайдем! Она ж тебя просила глянуть. М-м? А ключ где?
– Нет уж, – мягко улыбнулся я. – Соблазнишь еще…
– Да ты что?! – округлила глаза коварная. – Я?!
Моя рука с удовольствием охватила тоненькую девичью талию, и Комова прильнула сама, улыбаясь лукаво и смущенно.
– Ага, я такая… – вздохнула она, не слишком раскаиваясь, и глянула исподлобья. – Бережешь меня, да?
– Берегу. Чтоб до шестнадцати никаких «динь-динь» и «ай лю-лю»!
Было забавно наблюдать, как легкая тень недоумения в Алкиных глазах рассеивается, замещаясь беспримесным сиянием радости.
– «Цигель, цигель, ай люлю»? – выговорила девушка, еле сдерживая смех. – Это из «Бриллиантовой руки», вспомнила! А «динь-динь»? Ой, вот балбесина! «Синьор Робинзон»!
Я молча притиснул длинноногое создание, и Алла кротко выдохнула мне в ухо:
– Ничего, я подожду. Уже недолго осталось…
Щеки и уши мои полыхнули стыдливым теплом, и хорошенькая вредина захихикала, отмечая прореху в линии обороны. Еще одна маленькая победа в девичьей робкой осаде.
– Пошли уж, – буркнул я.
– Куда? – распахнулся наивный взгляд. – К Томе?
– В школу!
* * *
– Молодцы! – похвалила Анна Михайловна, складируя стопки исписанных тетрадок. – Просто молодцы. Даже проверять не буду, и так видно…
– Все-таки, думаешь поступать в физматшколу? – Вероника Матвеевна по привычке отворила форточку, чтобы не дымить в учительской.
– Да, – кивнул я, улыбаясь давешним переменам в судьбе. – Самого Колмогорова застал! Минут пятнадцать, наверное, проговорили… Вот уж где глыба! Сказал, что мои дипломы как пропуска! Нет, экзамены я все равно сдавать буду, оба тура. Как раз Олимпиада на спад пойдет…
– А с «АББОЙ» тур? – встревожилась Алла. – Ты что, не поедешь? Бросишь нас, да?
– Да куда ж я от вас денусь, – мои губы сложились в усмешку. – Я как раз и выпрашивал у академика две недельки в сентябре, чтобы всё успеть…
– И не с «АББОЙ», а с «АББА», – строго вклинилась Анна Михайловна. – Название группы не склоняется, это же сокращение.
– «Два» тебе, Комова, по руссишу! – фыркнул я.
– Да нет, Аллочка – умничка… – вступилась классная. Покопавшись в ящике стола, она достала два новеньких «Свидетельства о восьмиклассном образовании». Корочки немного отличались цветом от «нормальных» аттестатов, но, главное, что они есть. – Держите! Ну, не слишком торжественно, конечно, так не выпускной же… Хотя, если честно, расставаться жаль. Нам бы хоть парочку таких, как вы!
– Да хоть бы одного на смену! – хмыкнула математичка, докуривая. – Вот, кого теперь на матолимпиаду слать?
– Воспитаете в своем коллективе, – хихикнул я. Меня разбирало нелепое детское веселье, вроде того, что испытывают первоклашки после первого в их жизни последнего звонка. «Ура! Каникулы!» Вот только мне «летний отдых» не светит. Работы – море!
– Воспитаешь тут… – заворчала Вероника Матвеевна.
– Аллочка! – вдруг всплеснула руками классная руководительница. – А ты-то куда собралась? В музыкальное училище?
– В Центральную музыкальную школу! – гордо отчеканила Комова.
– Ей в Москонцерте такую характеристику накатали, – похвастался я полезным знакомством, – что хоть сразу в Большой театр.
– Да куда мне… – скромно потупилась девушка. – Какой с меня композитор, я еще даже не учусь!
– Алла… – мой взгляд был полон укоризны.
– А что, не так, разве? Помнишь, как мы на собеседование пришли? Ты тогда ноты показывал, а ведь они целиком твои!
– Ты чего? Да я лишь обыграл твою мелодию!
Математичка весело засмеялась, а отвеселившись, вздохнула с мимолетной печалью:
– Как же я вам завидую, детки… У вас столько всего впереди, и так стартануть! Ну, бегите…
– Домой, небось, еще и не заглядывали? – подхватила Анна Михайловна с добродушной ворчливостью.
– Не-а!
– Ну, удачи вам!
Мы с Аллой вышли из учительской, держась за руки, чтобы педагогам было приятно. Да и нам было хорошо…
– Куда теперь? – поинтересовалась девушка. – К твоим или к моим?
– У тебя на личике нарисовалась до того пылкая надежда, – заулыбался я, – что жаль ее стирать. К твоим.
– Ура-а…
Небосклон на востоке бурлил тяжкими свинцовыми тенями, собираясь дождить, а вот стрелка внутреннего барометра указывала на «ясно, солнечно». И ничем эту душу не переубедишь.
Среда, 25 июня. День
Москва, улица Грановского
Андропов накинул поверх костюма белый халат и, придерживая пальцами накрахмаленные полы, на цыпочках скользнул в палату. Иванов лежал, неприятно напоминая покойника – неподвижный, желтый какой-то, обмотанный проводами и трубками.
Лазаренко как будто и не уходил. Встав со стула, он кивнул – уступаю, мол, – но председатель КГБ отрицательно помотал головой.
– Насиделся уже, – шепнул он.
– Можно и в полный голос, – чуть насмешливо сказал дежурный врач. – Не разбудим.
– К-хм… – насупился Ю Вэ. – Как он?
– Положение тяжелое, но стабильное. У товарища Иванова хорошие шансы. Организм не молодой, но крепкий, и сердце здоровое… Ждем.
– Понятно… – Юрий Владимирович сделал знак Лазаренко: выйдем.
В прохладном, гулком коридоре «кремлевки» первым заговорил Александр Иванович.
– Снайпер ликвидирован. Не поляк, – предельно лаконично доложил он. – Предположительно – ЦРУ. Работала группа, взяли двоих. Потрошим.
Андропов усмехнулся. Рядом с этим, очень сдержанным и жестким человеком, ощущался неуют.
– Понятно, – вытолкнул
