Империя. Исправляя чистовик - Владимир Викторович Бабкин
– Я могу вам чем-то помочь, синьор Муссолини?
Тот кивнул.
– Да, друг мой. Откуда это? Кто это поет? Неужели это сама…
Иван Войнов прислушался.
– Да, синьор Муссолини, это наша императрица Мария. Она часто поет на балконе. Только сегодня грустное…
– О, Дева Мария! Джованни, я и не знал, что у нашей благословенной Иоланды такой прекрасный оперный голос! Бог мой, да будь на вашем Острове настоящие ценители, они бы толпами собирались у подножья балкона и просто возвели бы лестницу из цветов к ее ногам! А какой диапазон!
Стоявший позади шофер аккуратно тронул переводчика за рукав и вполголоса спросил:
– Михалыч, а о чем поет государыня-то?
Войнов покосился на итальянца, после чего кратко ответил:
– Это, Степан Петрович, ария «Una furtiva lagrima», что в переводе с итальянского значит «Потаенная слеза».
– О, Господи! – Петрович с чувством перекрестился. – Скучает государыня наша, сердешная…
Не желая обсуждать императрицу, переводчик сделал неопределенный жест и вновь обратил свой взор на гостя Острова. Тот лишь смотрел куда-то вверх, словно вглядываясь в небеса, силясь разглядеть в них ту, чей голос рождал это волшебство. Но, конечно, он ничего не смог разглядеть. Императорский особняк был построен таким образом, что ни с одной точки Острова не было видно ни сами царские покои, ни их августейших обитателей.
Но ария окончена, и наступила тишина, да такая, что, казалось, сами птицы не решались вновь завести свои трели.
– Пойдемте, синьор Муссолини. Нас уже ожидают.
Тот, словно очнувшись от сна, вновь надел шляпу и лишь проговорил:
– Знаете, Джованни, когда мне рассказывали, что два года назад в Константинополе во время коронации, во время ее исполнения молитвы «Агни Парфене», гимна Ромеи, в соборе Святой Софии присутствующие становились на колени, я считал это преувеличением. Но теперь… Теперь я верю. О, Дева Мария! Какой голос! Боже мой, какой голос![4]
Войнов кивнул.
– Да, становились, я сам видел. Внутри Софии я, конечно, не был, чином не вышел, там все больше императоры да короли с царями, но на площади все встали. И я тоже встал. Это было что-то совершенно… Словно ангел пел. А внутри храма, как говорят, колено или колени приклонили все присутствующие. И монархи, прибывшие на коронацию, тоже.
Муссолини снял шляпу и перекрестился на латинский манер.
– Теперь я и сам в это верю. Что ж, мне приходилось видеть принцессу Иоланду Савойскую, издалека, правда. А сейчас у меня появилась совершенно невообразимая возможность не только увидеть вблизи императрицу Марию, но и даже беседовать с ней. Это просто фантастическая возможность для меня. Чего же мы ждем, Джованни? Идемте к авто! Нас ждут! Негоже заставлять ждать царственных особ!
ОСТРОВ МЕДВЕЖИЙ. ГРЕНЛАНДСКОЕ МОРЕ. ЛИНКОР «МООНЗУНД». 12 мая 1919 года
Десантные средства двигались к острову. Развернутая на Медвежьем норвежская батарея открыла предупредительную стрельбу, укладывая снаряды прямо по курсу приближающихся к берегу пароходов. Норвежский крейсер устремился наперерез русским транспортам.
– Огонь!
Главный калибр одним стволом обозначил присутствие линкоров на потенциальном поле боя. Фонтан воды поднялся вдалеке от норвежского крейсера. Выстрел сугубо обозначить. Сугубо.
Ответный залп всей норвежской эскадры. Палуба вздрогнула. Один из снарядов попал в «Моонзунд».
– Прицел на поражение! Сами напросились.
Залп кораблей русской эскадры поднял фонтаны вокруг норвежской группы кораблей. Один из крейсеров жарко задымил, получив снаряд в надстройку. Бой начинал принимать очертания балета, когда ни британские, ни германские боевые корабли не хотели формально принимать участия в разгорающемся сражении, а стреляющие один в другого норвежские и русские корабли старались не задеть англичан и немцев соответственно.
Русских было больше. Норвежский флот, даже с полученными от британцев крейсерами, был значительно слабее русской эскадры, в составе которой помимо крейсеров было и два линкора. Снаряды главного калибра рубили норвежцев одного за другим.
Колчак внимательно вглядывался в действия британской эскадры. Вступят они в бой или нет? Суммарный тоннаж залпа английских кораблей куда мощнее русских. Но готова ли Великобритания к открытой войне в Россией?
Высочайшее повеление не допускало ни малейших сомнений. Мы напираем. Если придется воевать, то мы воюем. Этот архипелаг наш. Мы не отступим.
Снаряды летели в норвежцев один за другим. Один крейсер жирно зачадил и вышел из боя. За ним устремился и другой. Огонь, пламя, багровое зарево. Черный дым и горящие внутренности кораблей.
РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. РИМ. ПАЛАЦЦО ВЕНЕЦИЯ. 12 мая 1919 года
Что ж, мы даем ответный прием. И повод у нас есть гостей зазвать: моему старшему сыну сегодня исполняется десять лет. Да, мой Мишка стал уже совсем большим, а специфика его бытия делает взрослым очень и очень рано. Смогла же четырнадцатилетняя Сарайя фактически править Афганистаном! Про собственную жену я уж молчу, в дни моей болезни и беспамятства именно она удержала власть и порядок в империи, так что десять лет в условиях дворца – это не совсем десять лет в условиях обычного семейства.
Да что там говорить, Маша, Мафи уже доказали свои ум и хватку, а их младшая сестра Джованна совсем не малолетняя дурочка, хотя ей всего одиннадцать. Во всяком случае, ни доклады светлейшего князя Волконского (точнее, обоих князей), ни мои личные впечатления не создавали у меня ощущения того, что у этой девочки впереди пустое будущее, состоящее из нарядов и прочих светских развлечений.
Что ж, место царицы Болгарии, которое полагалось ей в моей истории, уже занято старшей сестрой Мафальдой, но разве в Европе мало приличных Домов? Уверен, что мой чудесный тесть свою дочь обязательно куда-то пристроит. А его черногорский тесть ему в этом поможет. Ну и я, конечно, помогу. И Маша с Мафи. Уж они-то сестру не бросят на произвол судьбы!
Гости постепенно прибывали. Как и положено по протоколу, первыми пожаловала всякая захудалая публика, разные там бароны да графы. Но хозяева (мы) должны были стоически приветствовать всех. Нелегко нам, царям!
Хуже всех, конечно же, было не мне, а виновнику торжества. Если Георгий просто стоял рядом с братом и плотоядно рассматривал подношения имениннику, то вот сам именинник должен был кивать каждому, говорить какие-то подобающие случаю слова и всячески изображать величественную и благообразную благосклонность, слегка разбавленную хорошим настроением, временами (в зависимости от титула того, кто преподносил подарок) переходящим в восторг.
Улыбки. Улыбки. Улыбки. Восторженные слова. Куртуазность и прочий треш. Всюду фальшь и пустые речи. Мой дед улыбается. Звездный лицей и Двор не проходят даром. Это его мир и его теперь жизнь. Не случится в его жизни ужасов беспризорничества,
