Император из двух времен (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Иван кивнул.

– Понимаю вас, Василий Андреевич. А что, очень серьезная публика в поезде в этот раз?

Тот брезгливо сморщился.

– Всякой твари по паре. Есть даже целых два вагона, выкупленные возвращающейся в Америку труппой кабаре из Сан-Франциско.

Никитин несказанно удивился.

– Кабаре? В таком-то поезде?

– Натурально. Профурсетки, другого слова и не подобрать!!!

Видя, что полковник вновь начинает заводиться, Иван поспешил задать вопрос на другую тему:

– А часто хунхузы шалят?

Тот выпустил воздух сквозь зубы и пожал плечами.

– Всяко бывает. От бронепоезда они, конечно, разбегаются, но вот так, налететь на какое-нибудь небольшое поселение, вполне могут. Воюют они плохо, оружие все больше холодное.

– Тогда не опасно ли было отправлять «Дальневосточный экспресс» без охраны?

Смирнов изобразил на лице всю гамму своих чувств.

– Что вам сказать, милостивый государь? Как по мне, так таким поездам тут вообще нечего делать. Нашли аттракцион острых ощущений! Тут Дикое поле! Фронтир! Понимаете?! А они тут, значит, в вечерних платьях!

Видимо всерьез накипело у офицера, да так, что он раз за разом сваливался в пропасть раздражения, плавно, но быстро переходящего в гнев.

Никитин вновь поспешил задать вопрос, пока буря не перехлестнула через край. Уж, чему-чему, а умению вовремя задавать уводящие или направляющие вопросы их учили очень хорошо.

– А Арбузов этот – кто вот он такой?

Лицо полковника ощерилось, словно у того волка.

– Тварь безмозглая, вот он кто! Самовлюбленная, подобострастная и надменная тварь!

Иван невольно насладился лексиконом собеседника. Недаром говорят, что военные, а, в особенности, всякого рода боцманы флота, владеют русским языком исключительно феноменально и многогранно, находя сотни и тысячи оттенков в своих словесных кружевах, призванных подвинуть подчиненных к пониманию поставленной задачи.

Вслух же он спросил:

– Я невольно стал свидетелем вашего разговора. Можно вопрос, так сказать, не для печати?

Полковник нехотя кивнул.

– Только если не для печати. Полагаюсь на вашу честь офицера. Спрашивайте.

– Почему Арбузов отказался от охраны?

Смирнов, двигая желваки, бросил:

– Дурак потому что.

Но видя, что собеседник ничего не понял, снизошел до объяснений.

– Арбузов – это отдельный вопрос. Он дурак и этим всё сказано. Не в нём дело. Не в нём, хотя его, каналью, я с удовольствием лично бы порол розгами на плацу. Впрочем, пустое. Дело в том, что места тут неспокойные. Мягко говоря. Но этот дурак пожелал кичиться перед иностранцами своей пунктуальностью в ущерб безопасности. И я ему не начальник. А там не только пассажиры, но и груз весьма…

Явно обругав себя за длинный язык, полковник закруглил тему.

– Впрочем-впрочем, надеюсь отправленной впереди «Экспресса» бронедрезине удастся распугать хунхузов. Два «Максима», как-никак…

Явившийся дежурный офицер очевидно не разделял оптимизма своего командира.

– Господин полковник! Наблюдательные посты сообщают – впереди взрывом разрушено железнодорожное полотно, а из-за скалистой выемки в преддверии Сяолиня поднимаются клубы черного дыма…

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ОРЛОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ИМПЕРАТОРСКИЙ ПОЕЗД. ВАГОН ИХ ВЕЛИЧЕСТВ. 26 апреля 1920 года.

Блаженно откидываюсь на подушку.

– Как говорится, голь на выдумку хитра…

Жена ехидно интересуется:

– Это кто здесь «голь»?

Провожу ладонью по влажной спине супруги сверху в самый приятный низ и хмыкаю:

– Ну, уж точно не де Голль.

Смешок:

– Ой, на себя посмотри!

Маша вновь взобралась на меня и принялась делать массаж, умело двигая пальцами и ладонями по моей передней части корпуса.

Улыбаюсь, но позволяю себе задать провокационный вопрос:

– С чего ты так завелась с рассвета?

Императрица усмехается:

– А мне сон приснился.

– Эротический?

Плотоядная улыбка.

– Ещё и какой! Приснилась мне наша приснопамятная Изабелла, которая тебе говорит: «Ваше Всесвятейшество», склоняется и целует зачем-то твою руку. Затем, целуя руку, поднимается всё выше и выше. Пока не доходит до твоих губ. Я пытаюсь помешать, но меня что-то не пускает… В общем, проснулась я, а ты спишь, как ни в чём не бывало. И улыбаешься во сне. А я знаю, что в соседнем вагоне едет Изабелла… Сначала думала тебя подушкой огреть, чтоб не радовался почем зря, но потом…

– Решила отомстить?

– Скорее, отстоять своё! Никому тебя не отдам!

Маша бросилась вниз и жарко вцепилась губами в мои губы.

Отдышавшись, уточняю:

– Приревновала?

Глаза горят.

– Да я её, шавку драную, на куски порву!!!

Усмехаюсь и слегка провоцирую:

– И что же младшая Изабелла дальше там во сне?

Императрица качает головой уже серьезнее:

– В том-то и дело, что старшая!

Восклицаю невольно:

– О, интересный сюжет! Это что-то новенькое! Радость моя, у тебя богатая фантазия!

Маша замирает сидя на мне и с очень серьезным видом вздыхает:

– Если задуматься, то не так уж он, этот вариант, и невозможен. Она твоя ровесница. Весьма эффектная особа. Очень хорошо выглядит. Даже красивая. Не то что её дочки. Мужа нет. Корона есть. Так что…

Поднимаюсь, и прижимаюсь к её склоненной груди губами.

– Малыш, это всё сон и пустые рассуждения. Ни на чем не основанная ревность. Мне никто, кроме тебя, вообще, не нужен. Если такие мысли тебя заводят, вот как сегодня, то я, конечно, не против. И даже очень «за» подобные приятные пробуждения. Но только вот не нервничай и не переживай. Я тебя люблю и всё такое…

Новый горячий поцелуй.

Возмущенное:

– Ах, «люблю и всё такое?» Ах, ты ж поросёнок ехидный! Вот, получи в пятачок!

Жена громко чмокает меня в нос и смеётся.

Далее следует некоторая «борьба», ведущая к взаимному удовлетворению Высоких договаривающихся сторон.

СЕВЕРНАЯ МАНЬЧЖУРИЯ. ОКРЕСТНОСТИ СЯОЛИНЯ. 26 апреля 1920 года.

Тошнотворный запах горелой плоти.

Черный дым, пламя и едкая, висящая в воздухе адскими снежинками, копоть.

Горело несколько вагонов.

Возможно, им даже повезло. Им. И их пассажирам.

Между скал дымно чадил разгромленный «Дальневосточный экспресс».

Месиво.

Полковник Смирнов, переступая многочисленные трупы хунхузов и пассажиров, поднялся по лестнице в один из уцелевших вагонов. Иван последовал за ним, хотя его, признаться, уже изрядно подташнивало. Даже виды усыпанного трупами горящего Константинополя производили на него менее гнетущее впечатление.

Там хоть головы не рубили.

Массово…

В коридоре пришлось чуть ли не переползать через завалы из трупов пассажиров. Это были в основном мужчины. Либо имеющие огнестрельные раны, либо зарубленные каким-то местным вариантом тесака.

Тела мужчин, пытавшихся спасти своих женщин…

Да, они дорого продали свои жизни, но что они могли сделать против вооруженной винтовками толпы, имея на руках всего два-три револьвера? Их просто расстреляли сквозь стены вагона.

Впрочем, перед вагоном громоздилась целая куча безголовых тел, так что сражались далеко не все. Кое-кто предпочел просить пощады и вышел из вагона на милость победителей…

Смирнов прошел дальше по вагону, лишь мельком удостоив взглядом ближайшее купе. Никитин же, взглянув туда, замер в ужасе. На диване лежала распахнутая настежь голая молодая женщина.

Без головы.

Ивана вдруг вывернуло прямо на пол. Его согнуло так, что подошедшему полковнику пришлось его придерживать.

Никитина рвало и рвало, да так, что Смирнову приходилось крепко держать своего гостя под руки. Тут внимание полковника привлек какой-то звук из купе.