Достигнуть границ - Олеся Шеллина
— Я не… — Филиппа потерла лоб, на котором я внезапно увидел испарину, которая явно не имела ничего общего с этой гонкой по парку. — Я не знаю, — добавила она, а затем согнулась пополам и ее вырвало прямо на меня. — От тебя воняет конским потом, — прорыдала она, сквозь спазмы, а потом обмякла.
Разволновавшись не на шутку, я подхватил жену на руки, предварительно стянув и бросив на землю испачканный сюртук.
— Лерхе сюда, живо! — и сам понес ее во дворец, никому не доверяя свою драгоценную ношу.
Внеся Филиппу в спальню, немного устав при этом, хоть на полдороге она и пришла в себя и уцепилась за мою шею руками, существенно снизив тем самым нагрузку на мои руки, я положил ее на кровать.
— Сейчас тебя осмотрит Лерхе, — тихо проговорил я, проводя рукой по ее лбу, собирая вновь выступившую испарину. — И не спорь со мной, — остановил я попытку Филиппы возразить.
— Что случилось, государь Петр Алексеевич, — в комнату ввалился запыхавшийся Лерхе, который с удивлением разглядывал царивший вокруг бардак из обломков фижм и обрывков ткани, который я сам только что заметил. Что, черт возьми здесь произошло?
— Осмотри императрицу, — коротко бросил я ему, и вышел из спальни, чтобы расспросить Ягужинскую, но не найдя ее в будуаре. — Где все, черт вас подери?! — рявкнул я на явно чем-то расстроенную Екатерину.
— Анна Гавриловна с Варей поехали школу смотреть, чтобы девочек не расстраивать, и сказать им, что государыне нездоровится, но скоро она их обязательно посетит, — и Екатерина всхлипнула.
— А ты чего вздыхаешь? Тоже ехать хотела, а тебя не взяли с собой? — я хмуро продолжал рассматривать Ушакову. Та покачала головой и внезапно выпалила.
— Что с ним будет, государь Петр Алексеевич?
— С кем? — я даже сначала не понял, о чем она говорит. — С Мишкой, что ли, Волконским?
— Да при чем тут этот дурак? — она сердито всплеснула руками, словно я сказал что-то в высшей степени неприличное. — Я про Митю Кузина спрашиваю.
Пока я подбирал челюсть, с удивлением глядя на Ушакову, дверь спальни открылась, и оттуда выскочил не менее ошарашенный Лерхе.
— Государь Петр Алексеевич, — он остановился, затем зачастил. — Я даже не знаю, как сказать…
— Да говори, не томи, — процедил я, готовясь услышать самое худшее.
— Государыня непраздна, — ответил он, глядя мне прямо в глаза. — Мало еще времени прошло, но все признаки налицо.
Я с размаху сел на стоящий позади диванчик и прикрыл глаза рукой. Неужели я совсем скоро стану отцом?
Глава 16
Сегодня мы утвердили первый пакет реформ, касающихся изменения налогообложения, и, наконец-то, утрясли все нюансы нового закона о земле, который, наверное, уже в двухсотый раз был направлен на доработку. Учитывая, что большая часть армии в настоящее время где только вяло не воевала, в основном поддерживая порядок среди местного населения, прививая им русификацию, ломать копья, выбивая эту самую пресловутую землю из-под ног у поместного дворянства, было бы с моей стороны довольно глупым решением, поэтому приходилось договариваться. Но по основным вопросам вроде бы решили, и привели закон к тому виду, который бы устроил в конце концов и дворянство, и меня.
Земля оставалась за дворянами, но я настоял на отчуждении не менее сорока процентов в пользу деревень, наделы внутри которой распределялись на усмотрение самих крестьян, путем уведомления старостами кому какой надел выделен и почему именно вот так. Землю поместных дворян нельзя было проиграть в карты, а продать можно было только государству, но с указанием причины. Тем не менее, термин «рачительный хозяин» был вставлен в проект приказа самими министрами, и подразумевал он под собой именно то, что означал. Специально никто ездить и проверять состояние земель, естественно, не будет, вот только Ушаков вывел стукачество на новый уровень, и добрый сосед вполне мог накатать кляузу, которая как раз проверялась. В общем, большинству дворян, постоянно проживающим в Москве, этот закон добавлял того еще геморроя. Потому что нужно было собираться и ехать в родные поместья, дабы их просто не отобрали в пользу казны. Мне даже пришлось выделить месяцы, во время которых мои министры будут отсутствовать, дабы самим заняться своими землями, и оперативно подправить выявленные огрехи. Вот тут я едва не дал слабину и почти сдал назад, но все клятвенно пообещали мне подготовить толковых заместителей, чтобы государственная машина не останавливалась на каникулы. Я пришел сюда из того времени, когда каждый час промедления мог стать фатальным. Здесь в восемнадцатом веке жизнь была более неспешная, но уже во время моего первого года жизни здесь, когда я пытался играть на опережение со смертью, у меня выработалась потребность именно опережения, и мой пунктик насчет слишком медленной связи иногда заставлял на стены кидаться. Но этот вопрос хоть понемногу, хоть со скрипом, но решался, и по Москве уже начали работать первые телеграфы. Я быстренько наложил на всю систему связи вето размером с Эверест, и распорядился установить аппараты только в государственных учреждениях. За утерю секретов производства, шифрования и всех основных деталей процесса и ухода их на сторону, а именно на сторону другого государства, не важно какого, полагалась смертная казнь. Конечно, секреты все равно уйдут, но первые плоды из системы быстрой связи, а вместе с тем быстрого реагирования и принятия управленческих решений я все равно сниму.
Что касается налогообложения, то тут все было одновременно и сложно, и очень сложно для понимания людей восемнадцатого века, потому что часть налогов тесно привязывалась к земле, часть к получаемой с этой земли прибыли, а часть оставалось подушевым. При этом самая большая проблема, как оказалась, была не в привязке налогов к земле, это со скрипом и многочисленными поправками все-таки приняли, а в том, что я настаивал на учете в подушевом налоге женщин. Именно тот аспект, что женщина тоже человек и может обладать в государстве определенными правами, например, в судебной системе и в налоговой системе, встретил самые громкие возражения, которые мне только сейчас удалось преодолеть и именно учет женщин в подушевом налоге и был принят сегодня. Остальное уже не казалось таким страшным, даже запрет за разлучение семей крестьян, если только кто-то из семьи не совершил преступления, за которое полагалась ссылка, встретило
