Александр Лысёв - «Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы
После обеда Смирнов с Третьяковым некоторое время посовещались наедине. К зданию штаба была вызвана охотничья команда при оружии во главе с поручиком Жиловым. Веточкин в числе прочих стрелков покуривал во дворе штаба. Жилов на крыльце сосредоточенно надраивал свои хромовые сапоги. Появился Третьяков. Офицеры сели в седла, поправили на боках шашки.
– За мной, ребята, – негромко скомандовал охотникам Третьяков, пуская лошадь шагом.
Подошли к дому генерала Стесселя. Выставили оцепление. Третьяков, Жилов, Веточкин и еще несколько сибиряков вошли внутрь. Прошагали мимо растерянного стесселевского денщика, державшего в руках начищенный пузатый самовар.
Генерал Стессель сидел за столом в шароварах и нижней рубахе. Жилов остался с вооруженными подчиненными у дверей. Третьяков вышел на середину комнаты:
– Ваше превосходительство, имею предписание коменданта заключить вас под домашний арест.
На стол легла бумага. Стессель пробежал глазами текст, угрюмо выдохнул:
– Под Артуром уже ничего не решается. К чему лить кровь? Вы не понимаете общей обстановки.
– Я понимаю только то, что русские не сдаются! – полыхнул от порога Жилов.
– Поручик! – резко оборвал его Третьяков. – Отставить! Мы здесь не одни.
И, обращаясь к Стесселю, проговорил спокойно:
– Извольте ваше оружие, Ваше превосходительство.
Стессель поиграл желваками, встал, вытащил из-под брошенного на стул мундира шашку и револьвер, громыхнул ими об стол:
– Извольте!
По молчаливому кивку Жилова Веточкин прибрал со стола генеральское вооружение.
– Честь имею! – щелкнул каблуками Третьяков.
– Я хотел спасти людей! – кинул вслед покидавшим его офицерам генерал.
– В монастырях спасаются! – не удержался Жилов уже на выходе.
Наткнулись опять на денщика. Тот так и стоял с самоваром в руках. Увидев в руках у Веточкина генеральскую саблю, поставил самовар и размашисто закрестился:
– Ох ты, Господи Иисусе!..
– Чего стоишь? – хлопнул денщика по плечу Жилов. – Иди неси, остынет. Его превосходительство изволят чаю откушать. А то у них во рту пересохло.
– Слушаю, вашбродь, – подхватил самовар денщик.
Третьяков поморщился, но промолчал.
Команду Жилова оставили стеречь дом опального начальника Квантунского укрепрайона. Весть об аресте Стесселя мигом разнеслась повсюду.
– То-то, – удовлетворенно говорили на позициях. – А то ишь придумал – сдаваться. Ничто! Еще повоюем!..
Витавшее в воздухе напряжение спало. Все снова вошли в привычный ритм боевых будней.
– Какое азиатское коварство! – возмутился генерал Ноги, выслушав вечером 6 августа русских парламентеров. Те сообщили, что порт-артурцы оружия не сложат. – Мы подарили им целый день! Ямооки, больше ни в какие переговоры с русскими не вступать.
Японская артиллерия открыла беспорядочный огонь по городу и порту. Под Высокой и Большим Орлиным гнездом в наступивших сумерках закончили сосредоточение русские силы для одновременного контрудара по господствующим высотам.
41
Одновременно с очередным возобновлением боевых действий под Порт-Артуром на рассвете 7 августа 1904 года перешли в наступление армии маршала Ойямы. Понимая, что его линии снабжения по морю после русской победы в Печилийском заливе больше не являются надежными, Ойяма попытался, собрав все людские и материальные ресурсы, навязать Куропаткину генеральное сражение в Маньчжурии. Русские встретили противника на заранее подготовленных позициях под Ляояном. За последние недели здесь была воздвигнута великолепная в инженерном отношении оборона, эшелонированная на три линии в глубину. Сам Ляоян был превращен практически в неприступную крепость. Кроме того, русские уже имели к этому моменту численное преимущество над противником. Фланги выстроенной полукольцом обороны прикрывали значительные массы конницы. Видимо, японский маршал рассудил, что раз у неприятеля есть оборона, значит, именно на нее и надо вести наступление. Впрочем, он, как и его оппонент, был привязан к линии железной дороги, пролегавшей как раз через центр русских позиций. За три дня наступления японцам удалось с большим трудом преодолеть первую линию. На некоторых направлениях они вклинились во вторую. Бои носили ожесточенный характер, но везде русские полки отходили только по приказу и в полном порядке, сознательно изматывая противника, которому нигде не досталось практически никаких трофеев. Наши потери составили 17 тысяч человек, японские – свыше 23 тысяч. Ойяму заставили прогрызать каждую линию русской обороны, теряя людей и расходуя в огромных количествах ставшие драгоценными боеприпасы.
К вечеру 9 августа и Ойяма и Куропаткин занялись подсчетами – каждый своими. Куропаткин усердно вычислял, каким после сражения стало соотношение русских и японских сил, сколько он потерял людей и за какой срок единственная ветка железной дороги сможет ему эти потери компенсировать подвозом подкреплений. Ойяма был занят примерно тем же, только основной упор делал не на живую силу, а на предметы снабжения. Японский маршал обнаружил катастрофический перерасход артиллерийских боеприпасов и пришел к выводу, что окончательно проломить русскую оборону сил и средств ему не хватит. Поразительно, но к выводу, что ему не удержать японцев, пришел и Куропаткин. То есть удержать-то в принципе можно, но вдруг чего дальше непредвиденное случится?
Куропаткин остался верен себе в этой войне – отдал приказ оставить Ляоян. Русское отступление было назначено на 6 часов утра 10 августа. По иронии судьбы Ойяма отдал своим подчиненным аналогичный приказ, с той лишь разницей, что японцы начали покидать занимаемые позиции на два часа раньше. В 5.50 Куропаткина осмелились-таки разбудить и доложили, что дозоры уже в течение часа наблюдают, как противник снимается перед всем нашим фронтом и уходит на юг и юго-восток. Осторожный Алексей Николаевич трижды посылал перепроверить данное сообщение. Русская разведка обследовала всю линию фронта. Первоначальное сообщение подтвердилось на всех участках. К началу дня 10 августа позиции под Ляояном снова были полностью в наших руках. Японские походные колонны попылили в сторону Кореи и Ляодуна. Заготовленный изначально Куропаткиным текст телеграммы в Петербург о том, что мы оборонялись и организованно отступили, был изменен. Теперь выходило, что мы оборонялись, но не отступили. Поразмыслив еще некоторое время после завтрака, Куропаткин велел написать царю, что мы оборонялись, и отступил враг. Но тут Алексея Николаевича кольнули последние успехи на море Макарова и Рожественского. И в конечном варианте командующий из своего салон-вагона отбил-таки долгожданную для Петербурга телеграмму о русской победе на полях Маньчжурии.
Опасаясь ловушек со стороны хитроумных японцев, войска Ойямы преследовать не велели. Рвавшимся в конный рейд кавалеристам генерала Мищенки после долгих препирательств разрешили вести только дальнюю разведку, чтобы окончательно не потерять контакт с противником. Разумеется, разведку предписывалось вести со всеми предосторожностями.
После столь драматических событий командующий дал русским войскам в Маньчжурии недельный срок для отдыха и приведения себя в порядок. А в голове обстоятельного Алексея Николаевича зародились совсем уж дерзкие, по его собственному мнению, замыслы – а не пришла ли пора двинуться на выручку Порт-Артуру? Впрочем, здесь следовало все основательно взвесить и хорошенько рассчитать. А как же без этого на войне!
Планы Куропаткина были нарушены пришедшим в тот же вечер ответом царя. Николай сердечно поздравил Маньчжурскую армию и ее командующего с победой и повелевал незамедлительно двинуться на выручку Порт-Артуру, который держался из последних сил. На коммуникациях противника сейчас активно действует русский флот. Необходимы энергичные действия на материке. В телеграмме отдельно отмечалось, что удержание Артура до окончания боевых действий является теперь еще и вопросом престижа. «Дорогой Алексей Николаевич, – писал император, – осталось употребить совсем немного всех наших совместных усилий, и мы одержим убедительную и окончательную победу на Дальнем Востоке».
«Вот так, повелевает незамедлительно», – вздохнул про себя Куропаткин. С другой стороны, очень грело «дорогой Алексей Николаевич, поздравляю с победой».
Куропаткин хлопнул ладонью по столу в своем кабинете на колесах. Что ж, ситуация на войне меняется чрезвычайно быстро. Раз «надо» и «вопрос престижа», значит, пойдем выручать.
«Хотя чисто с военной точки зрения Порт-Артур после генеральского морского сражения уже можно было и сдать», – посетила командующего совершенно трезвая профессиональная мысль.
«Ну да ладно, продолжим работу».
Куропаткин велел срочно вызвать к себе начальника штаба с картами Ляодунского полуострова.