Франческа Уайльд - Легенды, заговоры и суеверия Ирландии
И девушка удалилась в печали.
Тогда король Гуайре действительно разозлился и воскликнул:
– Проклятие мое на уста, что изрекли это! Пусть поцелуй прокаженного будет на губах Сенхана перед тем, как он умрет!
А там была одна юная девушка-служанка, и она сказала Сенхану:
– Есть тут куриное яйцо, господин мой, может, мне принести его тебе, о, главный бард?
– Его хватит, – сказал Сенхан, – принеси его, и я смогу поесть.
Но когда она пошла за яйцом – смотри-ка, яйцо пропало!
– Это ты его съела! – воскликнул в гневе бард.
– Нет, господин мой, – ответила она, – но мыши, это ловкое племя, унесли его.
– Тогда я заклеймлю их сатирой в поэме, – сказал Сенхан и тут же спел такую жуткую сатиру против них, что десять мышей тут же умерли в его присутствии. – Ну вот и хорошо, – сказал Сенхан, – однако винить следует тут в первую очередь кошку, ибо именно в ее обязанности входит держать мышей в рамках приличия. Поэтому я произнесу сатиру на кошачье племя и их главного повелителя, Ирусана, сына Арусана. Ибо я знаю, где живет он со своей женой Огнеплюйкой, и своей дочкой Острозубкой, и с братьями ее, Мурчалом и Рычалом. Но начну я с самого Ирусана, ибо он король и несет ответственность за всех кошек.
И сказал он:
– О, Ирусан, чудище с когтями, что нападает на мышей, но отпускает их; о, слабейший из котов! Хорошо поступила та выдра, что откусила кончики ушей твоего предка, так что у всех котов с тех пор уши зазубренные. Пусть опустится твой хвост – это правильно, ибо все мыши смеются над тобой.
А Ирусан услышал эти слова в своей пещере и сказал дочери своей Острозубке:
– Сенхан произнес на меня сатиру, но я буду отмщен.
– Что ж, отец, – ответила она, – приведи его сюда живым, чтобы мы все ему отомстили.
– Тогда я пойду и приведу его, – сказал Ирусан, – и пошли своих братьев вслед за мной.
А когда Сенхану сказали, что король кошек отправился в путь, собираясь прийти и убить его, то он испугался и попросил Гуайре и всех знатных людей остаться с ним и защитить его. И вскоре послышался громкий, настойчивый звук, как бушующая буря огня, разгоревшегося в полную силу. И когда появился кот, им показалось, что он размером с бычка; и таков был его вид – хищный, тяжело дышащий, с зазубренными ушами, со вздернутым носом, с острыми зубами, быстрый, злой, мстительный, со сверкающими глазами, жуткий, с острыми когтями. Вот так он выглядел. Но кот прошел среди них, ни на кого не обращая внимания, пока не подошел к Сенхану; и он схватил его за руку и повалил на спину, и ушел оттуда до того, как кто-нибудь успел прикоснуться к нему, ибо у него не было другой цели, как только схватить самого поэта.
Итак, Сенхан, оказавшись в затруднительном положении, прибег к лести:
– О, Ирусан, – воскликнул он, – как воистину великолепен ты, какой бег, какие прыжки, какая сила и какая ловкость! Но что же плохого сделал я, о, Ирусан, сын Арусана? Пощади меня, прошу! Я призываю святых, чтобы они рассудили тебя и меня, о, великий король кошек.
Но ради всех этих красивых слов кот и не подумал отпустить его, но отправился прямиком в Клонмакнойс, где располагалась кузница; и случилось так, что святой Киаран стоял там у двери.
– Что же! – воскликнул святой. – Неужели это главный бард Ирландии на спине у кота? Неужели так и закончилось все гостеприимство Гуайре?
И он побежал и схватил раскаленный докрасна кусок железа, что был в печи, и ударил им кота сбоку, так что железо прошло через него, и он упал без признаков жизни.
– Проклятие мое на ту руку, что нанесла этот удар! – сказал бард, встав на ноги.
– А почему бы это? – спросил святой Киаран.
– Потому что, – ответил Сенхан, – я скорее предпочел бы, чтобы Ирусан убил меня и съел по кусочку, чтобы я мог навлечь позор на Гуайре за всю ту плохую еду, что он давал мне, потому что именно из-за его жалких обедов и попал я в такую беду!
И когда все остальные короли услышали о несчастьях Сенхана, то они послали к нему с просьбой, чтобы он посетил их двор. Но он не хотел ни поцелуев, ни привета от них и отправился своим путем в жилище бардов, где всегда можно было жить самой лучшей жизнью. И с тех пор все короли боялись обидеть Сенхана.
Так что, пока он жил, Сенхан занимал лучшее место на пиру, и все знатные люди были вынуждены сидеть ниже его, и Сенхан был этим доволен. И со временем он помирился с Гуайре, и король в самом благородном духе задал Сенхану, и всем олламам, и всей Ассоциации бардов пир, который продолжался тридцать дней; и он давал им есть самое изысканное мясо и пить самое лучшее французское вино, поданное в серебряных кубках. И в ответ за его великолепное гостеприимство Ассоциация бардов приняла единогласное решение выразить благодарность королю. И они восхваляли его в поэмах, как Гуайре Щедрого, и под этим именем он всегда был известен в истории, ибо слова поэтов бессмертны.
Барды
Ирландские короли в древние времена оказывали при своих дворах блистательное гостеприимство и, как говорили, никогда не начинали веселье, если не присутствовала по крайней мере сотня знатных людей. Следующими по рангу и роскошной жизни после королей были ученые люди, олламы и поэты; их сажали рядом с королем и выше знатных людей на праздниках; и вид ард-филе по таким случаям был самым роскошным – он носил белые одежды, застегнутые золотыми брошками, а на голове – золотую диадему; рядом с ним лежала золотая арфа, за которую он брался, когда его охватывало поэтическое безумие, и его пальцы пробегали по струнам, исполняя песни любви или восхваляя бессмертных героев. У одной королевы была привилегия просить поэта исполнить что-нибудь на королевском пиру, и, пока он декламировал, никто не осмеливался прервать его хоть словом.
Главного поэта всегда сопровождала свита из пятидесяти меньших бардов, и их всегда принимали бесплатно, куда бы они не пошли по всей Ирландии, в то время как люди несли ард-филе на своих плечах к дворцу короля, и ему там дарили богатое платье, цепочку и золотой пояс. А о барде пишут, что король, кроме того, давал ему свою лошадь и доспехи, пятьдесят колец на руку, тысячу унций чистого золота и свою доску для шахмат.
В древних бардических сказаниях часто упоминается об игре в шахматы; шахматы, судя по всему, были любимым времяпрепровождением ирландцев с самой отдаленной древности. Фигурки, должно быть, были большого размера, ибо рассказывают, что великий Кухулин убил вестника, который сообщил ему ложь, просто бросив в него шахматную фигурку, которая пронзила его мозг. Королевская шахматная доска была очень дорогой и богато украшенной. Одна такая доска описана в рукописи XII века: «Это была доска из серебра и чистого золота, и каждый угол был украшен драгоценными камнями. И при ней был мешочек для фигурок из тканой медной проволоки». Однако у предков того же самого короля была в их зале шахматная доска, фигурки на которой состояли из костей их наследственных врагов.
Платье бардов добавляло им блеска, ибо законы брегонов предписывали, что одеяние главного поэта должно стоить столько же, сколько пять молочных коров, а поэтессы – три коровы; одежда королевы стоила семь коров (включая диадему, золотую вуаль и платье из пурпурного шелка, расшитое разными цветами). Отпрыски королевского дома также имели право на семь цветов в своем плаще, в то время как поэтам было дозволено шесть, а поэтессе – пять; число цветов было признаком достоинства и ранга.
Ученость всегда пользовалась в Ирландии огромным уважением, и в древней Ирландии ранг ученых был следующим после королевского.
Великий и мудрый Оллам Фодла, король Ирландии в друидические времена, построил и одарил колледж в Таре близ королевского дворца; он именовался Мур-Оллав – «Стена ученых». Все искусства и науки были представлены тут выдающимися профессорами, великими олламами музыки, истории, поэзии и ораторского искусства; и они жили и пировали вместе, образовывая великую Ассоциацию бардов, управлявшуюся их собственным президентом, именовавшимся ард-филе, или главным поэтом Ирландии, от слова Filidecht (философия или высшая мудрость), ибо от поэтов превыше всех людей требовали быть чистыми и свободными от всякого греха, который мог бы быть позором для учености. От них требовались
чистота руки,
чистота уст,
чистота учености,
чистота брака,
и любой оллав, который не сохранял все это в чистоте, терял половину своего дохода и своей чести, ибо поэта считали превыше всех людей не только за его ученость и ум, но и поскольку он был истинным открывателем высшей мудрости.
