Кир Булычев - Наследник (1914 год)
– Это не важно, – сказала Лидочка. – Главное, он дошел. Наверное, он не хотел привлекать к себе внимания?
– Конечно, это могло быть… нет, не могло! – сказал Андрей твердо. – Ты не представляешь, в каком он был состоянии – он был весь израненный, исколотый… он умирал. Нет, я не могу тебе все объяснить.
– Тише, мама услышит.
– Понимаешь, я услышал стон, хрип… он не мог двигаться. Он лежал на полу и почти не двигался…
– Не думай сейчас об этом, это ужасно. Не думай…
– Подожди, – отмахнулся Андрей. – Я совсем запутался… Сергей Серафимович исчез, причем следователь говорил, что было столько крови и даже ковер был разрезан. А сегодня он вернулся…
– Андрюша, не надо!
– Я услышал его сверху – было так тихо, что я услышал движение в кабинете. И ты хочешь сказать, что я не услышал, как он прошел по коридору и по лестнице?
– Значит, сначала ему было лучше, а когда он попал в кабинет, ему стало плохо…
Андрей согласился с ней, потому что ее устами говорил здравый смысл. Единственный якорь в этой ситуации – здравый смысл. Но Андрей понимал, что прав был он, а не Лидочка – она ведь не видела отчима. Она там не была!
– Ты правильно сделал, что пришел к нам. – Лидочка положила руку на его колено.
– Я пришел, потому что не знал, где спрятаться. Я подумал, что они увидят, что на мне кровь… они подумают, что я его убил.
– Не говори глупостей. Почему они подумают?
– Ты не представляешь, как они думают… а я разговаривал с Вревским. Ему нужен преступник. Он всех подозревает. И я понял, что там в доме… – Андрей замолчал. Он понял, что им руководили соображения более важные, чем только попытка бегства. Документы отчима! – Послушай, – сказал Андрей, – я тебе все расскажу, а ты скажешь, что думаешь.
И Андрей передал ей разговор с отчимом.
– Получаются два портсигара. Как в романе о шпионах, – сказала Лидочка. – Если у тебя портсигар и у меня такой же портсигар, то мы друг друга узнаем. Это условный знак. Пароль.
– Нет, – сказал Андрей. – Портсигары разные.
– Покажи.
Они положили портсигары рядом на кровать. Портсигары были совершенно разные. Одно их объединяло – они не открывались.
Лидочка наклонилась, разглядывая портсигары, и ее распущенные волосы, упав на плечо, скрыли лицо. И вдруг Андрей увидел свою невесту! Последние полчаса он видел Лидочку – не плотскую земную Лидочку, а как бы образ Лидочки, подруги… Ночная рубашка смялась и обнажила коленку. Коленка была маленькая, узкая, и можно было ее погладить. Андрей протянул руку и дотронулся до коленки. Лидочка свободной рукой легонько оттолкнула его пальцы и поправила ночную рубашку.
– Наверное, про портсигары сказано в письме, – сказала она. И добавила: – Мне бы очень не хотелось, чтобы Сергей Серафимович в самом деле оказался немецким шпионом. А все идет к тому.
– А Вревский думает, что я из его банды, – сказал Андрей.
– Ты знаешь, что тебе придется сделать? – спросила Лидочка. – Ты должен вернуться в дом отчима, лечь в постель и утром вести себя так, словно ты ни о чем не подозреваешь.
– Вернуться туда?
– Любой другой твой поступок будет подозрительным.
– А если я скажу, что был у тебя?
– Глупости. Ты ночью был там, полицейский подтвердит, а под утро убежал ко мне. И тут они находят тело твоего отчима.
Лидочка задумалась… потом вздохнула и продолжала:
– Как страшно… я, наверное, совсем бессердечная. Умер человек, умер твой отчим… я бы умерла от страха, если бы была там. Андрюшенька, бедный мой…
Андрей понял, что она плачет, стараясь не плакать, и оттого плечи ее вздрагивают и на шее напряглась жилка.
– Это я бессердечный, – сказал Андрей, прижимая Лидочку к себе. – Я должен был бежать, звать людей, врача, полицейских… а я открывал сейф и слушался его. Мне не надо было слушаться. А потом струсил.
– Ты слушался, потому что уважал его, – серьезно сказала Лидочка. – Если бы ты не стал слушаться, ему было бы еще хуже. Он же сказал, что это счастье, что ты оказался там?
– Сказал.
– Значит, для него самое важное было передать тебе портсигар и пакеты. Это была его воля. Он ведь не говорил об убийцах или полиции. Он говорил о сейфе, правильно?
– Я был как загипнотизированный. Я понимал, что делаю неправильно, но все равно подчинялся ему.
– Тогда иди, – сказала Лидочка, – я своих успокою. Главное, чтобы тот полицейский не пошел проверять, где ты.
– Подожди, – сказал Андрей, – сначала надо прочесть письмо. В нем может быть написано что-то очень важное. Срочное.
– Уже скоро семь.
– И все-таки надо прочесть.
– Тогда читай, а я отвернусь.
– Лидочка, милая моя, – сказал Андрей, ощутив себя вдвое старше невесты. – Это не письмо от подруги. Теперь ты вместе со мной, навсегда как один человек, неужели ты не понимаешь таких простых вещей?
– Читай, – сказала Лидочка.
Но Андрей, как бы оттягивая момент чтения письма, сначала раскрыл другой пакет. В нем лежала толстая пачка банкнот. Ну конечно же, это доллары. Отчим показывал их.
– Это какие деньги? – спросила Лидочка, которая никогда не видела американских денег.
– Доллары. Видишь, написано: сто долларов.
– А в этой пачке их, наверное, несколько тысяч.
– Да, наверное.
Андрей вложил деньги обратно в конверт, раскрыл второй – в нем оказались рукописные листки, большие салфетки акционерных бумаг, несколько пятисотенных купюр и две общие тетради в кожаных обложках.
Оставался лишь узкий серый конверт из плотной бумаги, вдвое превышавший размером почтовый. На нем сильным бегучим почерком отчима было написано:
Андрею Сергеевичу Берестову в собственные руки.
Конверт был заклеен. Лидочка взяла с письменного стола костяной ножик для разрезания бумаг и протянула Андрею.
Андрей вскрыл конверт. В нем лежало несколько листков, написанных тем же почерком. Последний лист, видно приложенный позже, был напечатан на пишущей машинке.
– «Дорогой Андрюша! – начал читать Андрей. – Не представляю ситуации, в которой ты увидишь эти строки. Но знаю, что ты прочтешь их уже взрослым и, надеюсь, разумным, рассудительным человеком, который может, столкнувшись с невероятным, оценить его трезво, не впадая в панику и не уповая на мистические объяснения, так любимые слабыми духом людьми».
– Погоди, – сказала Лидочка. Она подкралась на цыпочках к двери и резко приоткрыла ее. – Нет, – прошептала она, закрывая дверь. – Они спят. Или делают вид, что спят. Читай дальше, Андрюша.
– «…Несмотря на то, что ты и не замечал, а замечая, сердился, я все последние годы старался воспитать в тебе если не ученого, то по крайней мере существо вполне рациональное. Я тебе казался сухарем, педантом. А тебе хотелось от меня ласки и теплоты. Впрочем, теплоту тебе компенсировали те добрые дамы, которые куда более посвятили себя твоему чувственному воспитанию, – я имею в виду замечательную Марию Павловну и Глафиру…»
– Ты чего замолчал?
– Я вспомнил, что Глаша в больнице… у нее лицо повреждено. – Андрей подумал о другом, он понял, что в словах отчима заключен укор. Хотя, впрочем, эти строки могли быть написаны более чем год назад – ведь письмо уже существовало в прошлом году. – «Я втройне обязан заботиться о твоем благополучии. Во-первых, в память о твоем отце, которого я знал и ценил, затем в память о твоей матери, которую я любил, и наконец, в силу того великого и непонятного тебе сегодня дела, которому я посвятил жизнь».
– А кто был твой отец? – спросила Лидочка.
– Я не знаю. Никто мне не сказал. Может, это будет здесь?
Андрей сообразил, что на улице рассвело настолько, что голубой свет, проникавший через окно, уже притушил ночник, к которому он склоняется, читая. Андрей поднялся и подошел к окну.
– «Я не могу тебе рассказать всего. И не нужно. Излишнее знание взбаламутит твою душу, и я боюсь, что, читая письмо, ты и без того находишься в смятении из-за того, что происходило вокруг тебя за последние дни или часы.
Я допускаю, что в момент, когда ты читаешь эти строки, меня уже нет в живых и ты в этом убежден. В случае же, если я исчез, ты также волен распоряжаться деньгами, оставленными именно тебе, и ценностями, что находятся в шкатулке в известном тебе месте…»
– Это та самая шкатулка, которую украли?
– Да, она. – Андрей продолжил чтение: – «Однако если я не умер – то есть моего трупа (прости за неловкое слово – странно писать о себе: „мой труп“) ты не видел, – значит, есть шансы нам увидеться в будущем. Когда – не знаю. Я не всегда волен располагать собой.
Итак, самое главное: если я умру, Глаша передаст тебе портсигар. Если исчезну – отдаст свой. Она окончательно высказала желание более им не пользоваться. Этот портсигар и есть загадка, которую ты должен постараться понять. И не пугаться, как пугаются люди всему, что лежит за пределами их скудного жизненного опыта.
Я перехожу к главному, и мне трудно найти слова, которые бы тебя убедили.
