Константин Калбанов - Рыцарь - Кроусмарш

Собравшиеся вокруг и заинтересованно слушавшие крестьяне загомонили, послышались смешки, и они поначалу привлеченные интересным разговором, начали расходиться. Однако далеко разбрестись не успели, так как заговорил, седой как лунь, но вполне еще крепкий старик, который все время внимательно прислушивался к разговору.

— А как быть с уговором с прежним бароном. Здесь твой господин помощник. Ить так просто с земли не уйдешь, нужно барону уплатить по договору.

— Нет, отец. С этим вам разбираться самим. Продавать скотину, другое имущество и расплачиваться, а на новом месте барон уж поможет по новой встать на ноги.

— В долги стало быть загонит?

— А ты мало кому должен? А потом, в первый год с переселившейся семьи никаких податей. И с молодоженов в первый год ничего не зымается.

— А ты часом не врешь?

— А мне-то это зачем?

— А барону твоему?

— А ты слышал, как мой барон-то прозывается? — И после секундной паузы. — Сэр Андрэ Новак барон Кроусмарш.

— Да чтож ты нас в гиблое место-то манишь.

— Сам ты гиблое, — осадил он давешнего мужика. — Было гиблое, да все вышло. Нынче в проходе у Яны, крепостная стена стоит, да дружина крепкая. Мы по весне оркам так насовали, что вовек не опомнятся. А земля там добрая, родит хорошо, и пастбищ, и сенокосов хороших прорва. Когда я уезжал, то неподалеку от границы с Бильговом новую деревеньку закладывать начали, да жить там пока некому, вот и привечает барон людишек.

— Это в Кроусмарш-то?

— Вот привязался. Говорю же, спокойно там сейчас.

— А как если мы припожалуем, нам-то придется все под чистую отдать своему барону, чем жить-то будем, ведь ноги с голодухи протянем. — Вновь вмешался старик.

— Не-е. С голодухи барон помереть не позволит. Продуктами до самого нового урожая обеспечит, а с урожая стало быть и вернете, а остальное все как есть ваше, ну в первый год. А и потом, только пятую часть вам положит. Мы вон, в этом году ничегошеньки не платим. Да не думайте, за два года все как есть возвернете и станете себе жить поживать. Я вон тоже не верил. Присмотрелся я к вдове одной, а она, мол согласна, но только идем вместе с господином Андрэ, он тогда еще и рыцарем-то не был. Я как узнал, что столько долгов на мне повиснет, то не рад стал и приданому вдовьему, что за ней тогда милорд дал.

— Это кто же милорд, барон чтоли.

— Ну да. Он когда рыцарское звание получил, так мы все к нему в вассалы проситься стали, так он и не отказал, теперь милорд и есть.

— Про долги сказывай, — отмахнулся от перебившего рассказчика старик.

— Так вот и денежки все при нас остались, и за год мы смогли расплатиться по долгу, потому как зимой никуда на заработки и идти-то не надо, приработок господин Андрэ, ну тогда еще господин, нам на месте устроил. В общем уже через год мы за дома полностью посчитались.

— А с остальным как же?

— А остальное у нас свое было, говорю же, бабы с приданым были. Были конечно у нас и те, кто ни с чем пришли, так те только через два года рассчитались. Вот потому и говорю, что если надумаете, то только через два года сможете посчитаться.

— Погоди. Ты говоришь, Новак. А не то ли это село, что на берегу Быстрой, в лесу. Про нее еще много чудного рассказывали.

— Все верно, старик. Она и есть.

Старый Джон, притворил за собой калитку и не спеша направился вдоль по кривой улочке, посматривая по сторонам. Впрочем старым, он вовсе не выглядел, высокий, крепкий еще мужик, разве только сутулится постоянно, но то от тяжкой крестьянской доли его к земле клонит, да седой как лунь, от прежней рыжей шевелюры и следа не осталось, хотя шевелюра и по сей день была густой, вот только ни единого рыжего волоса, что на голове, что в бороде с усами не сыщешь, да лицо все в густой сеточке морщин, куда твоему неводу, а так вполне крепок, еще и молодым форы даст.

Путь его был не долгим. Пройдя по улице до переулка он свернул в подворье как раз расположившееся на этом перекрестке с права по ходу. Едва калитка скрипнула давно не смазываемыми петлями, которые уже начала бить ржа, как раздался собачий лай и сторож метнулся к нежданному гостю, однако не добежав с десяток шагов замер, оборвав свой лай, но ластиться или вилять хвостом не стал, просто выжидательно уставился на гостя, которому вроде как и не возбранялось на двор заходить, но и к хозяйской семье он отношения не имел. Вот оповестил хозяина лаем, остановил гостя, а там пусть сам хозяин разбирается, а если этот еще шаг сделает, то пес лаять больше не будет, а молча набросится. И лучше его не вынуждать это делать, местные волкодавы против волков один в два выходить не боятся, куда человеку не вооруженному с ним сладить, да и оружному поостеречься следует.

— Что сторож, не доверяешь. И правильно, не я тебя кормлю и не меня тебе привечать.

— Ты чего там с псом-то разговоры разговариваешь? — На порог дома сложенного из бревен вышел мужичок, такой же крепкой стати, такой же сутулый, вот только годами помоложе, и седина у него только начала проклевываться, да ростом в пол головы пониже.

— А с кем же мне говорить, коли пес наперед хозяина встречать выходит.

— То служба у него такая. Бон, место. Чего стоишь-то? Проходи. Не чужие, скоро породнимся.

— Вот по этой причине, я к тебе и пришел. Присядем здесь, — старик показал на большое бревно уложенное вдоль стены и вытертое седалищами до блеска.

— А чего об том говорить-то, — присев рядом со стариком и откинувшись к стене дома, проговорил мужик, — вроде все уже обговорили. По осени оженим твоего Томаса на моей Энни, как и уговорились. Или ты уже передумал? — Всполошился мужик.

— Чтож я ума лишился от такой невестки отказываться. Твоя девка, первая красавица и хозяйка на селе, мой тоже не отстанет, ктож станет рушить такую пару.

— Тогда чего?

— А того, что пока она в твоей семье, а дело их обоих касаемо.

— Ну, говори.

— Помнишь того мужика в таверне?

— Это того, что в Кроусмарш ехать предлагал-то?

— Того самого. Так вот, решил я, что Томасу нужно ехать туда, ну а коли Энни вскорости ему женой, значит, то и ей с ним. Там церковь уже отстроили, так что оженятся, как и положено.

— Ты чего удумал-то, старый? Не позволю я своей дочери в то гиблое место ехать.

— А ты не кипятись, не кипятись. Послушай лучше. Как законной жжено станет, то уже без твоего дозволения поедет, потому как при муже будет. Да только немного поздно будет. А так и свадебку сыграют, оно конечно без нас, но то грех не велик, и золотые от барона получат, а нам те золотые в подспорье пойдут.

— Не пойму я тебя. Ты чтож решил за счет деток наших нажиться? Так те деньги в прок не пойдут. Да и не отпустит их никто. Барон-то просто так золотыми разбрасываться не станет, осесть на своей земле заставит, своими арендаторами сделает.

— А здесь они арендаторами не будут чтоли.

— Ну, тут то все привычно с детства, да и мы рядом, поможем.

— Поможем. Много ли от нас помощи. Сами едва концы с концами сводим, а ведь не из последних.

— Ты толком-то говори.

— А ты не перебивай. — Огрызнулся старик. — Поедут, осядут, поглядят, что к чему, а если не враки все то, о чем нам тот мужик рассказывал, то тогда и мы подтянемся. Знаю, что хочешь сказать, да только ты о другом думай. О Новаке мы и раньше слышали, и то что там люди не в пример лучше жили знали и раньше. Но тут другое. Вот собрался их сюзерен в Кроусмарш, и все они за ним потянулись, а ведь он никого силком не тянул, сами пошли. И куда? В самое гиблое место. Значит барон тот стоящий. Ты вот все подначивал того мужичка, а я ведь помню, что был он там не один, были и другие, все сытые и холеные, куда нам. Оно конечно не гоже, деток одних отправлять, но с другой-то стороны, на землю сами они пока не сели, договора с бароном не имеют, свободные как птицы, куда хочу, туда лечу. Мы через них может сможем лучшую долю найти.

— Да не верю я. Везде все одинаково, не нами заведено и не нам менять, века наши предки так жили, и еще века наши отпрыски проживут.

— Стало быть девку не отпустишь?

— А не засидится она в девках. Сам сказал, первая невеста на селе.

— И от слов своих не отказываюсь. Как есть первая. Только вот скажи мне, где она сейчас?

— А то сам не знаешь. Гуляют где-то с твоим Томасом.

— А разве такое бывает, когда дети не по любви женятся, а родители все промеж собой оговаривают? Вот, то-то и оно. Любят они друг дужку, и ты как хочешь, а я на пути их счастью не буду.

— Да ктож своему дитю счастья не хочет. Как подумаю, что какой, с пьяных глаз или по дурости станет ее охаживать, так внутри все переворачивается. Да только тяжко им будет. Ох как тяжко.

— Двум любящим, все легче будет. Они случись, что и поддержать друг дружку смогут. А если, ты подумал, что там что нечистое, то эти мысли оставь. Знаешь, кто у них падре.