Александр Головчук - Почему и нет? Часть вторая
Коней обиходить кого, поставьте... На стол сообразите... А мы пока сказ видоков послушаем. Пойдем, Тимоха...
Зашли в избу старосты.
Тимохина баба, сурового вида тетка, с поклоном поднесла чарку с твореным вином на подносе для меня.
- Не побрезгуй, барин. И прости нас, что не уберегли дома твого. Хоть и нет на наших мужиках вины, а все едино прости. Не держи сердца... Отведай.
Строгие глаза, натруженные руки. Смотрит прямо, без лести. Кремень-баба.
- Благодарствую, хозяюшка. И за слово мудрое, и за угощение. - Выпил чарку, тепло пошло по жилам.
- Собери нам поесть чего, с дороги мы, да баню протопите, пока мы с мужем твоим говорить будем. Не держу сердца. Хоть и не знаю еще, что тут случилось, но без вины карать не буду. Успокой баб...
- Благослови тя Бог, барин, сейчас все приготовим. - С достоинством поклонилась и вышла.
Дом, конечно, было жалко, и мне и, особенно, Гавриле. Он в него немеренно своих сил и моих денег вбухал, хотел порадовать. Здание было полностью отремонтировано, печи переложены и украшены новыми изразцами. Мебель дорогая приобретена и завезена, отциклеван паркет, стены камкой затянуты... Короче, Гаврила с Тимохой при активном участии всего населения села старались сделать усадьбу уютной и богатой в течение года. И вот, все труды ушли с дымом. Мне какой-то мерой было легче, я даже порога усадьбы не переступал, а Гаврила в каждый свой приезд в ней по пол дня проводил, проверяя выполненную работу и отдавая распоряжения на следующую.
История же вырисовалась такая.
Седмицу тому в ночь прискакали к усадьбе люди. Боле десятка. Кто, чьи - не понятно, но конны и оружны. Усадьбу разгромили и пожгли. Не грабили, просто палили и ломали. Мужиков, кинувшихся тушить, отогнали пальбой. Никого не убили, но троим дроби прилетело маленько. Поранили, хоть не сильно. Мужики и заопасались с вилами на ружья лезть.
Дале хотели могилы зорить, где Горские покоятся, но уж тут мужики стеною стали, не допустили кощунства. Пров да Лука, что браконьерничали потихоньку, и свои ружья добыли из подпола, да пальнули разок дробом по супостату, показав, что село не так и безобидно. На крик, что могилы зорят, поднялись и бабы, тут уж и мужикам никак нельзя было заднего давать. Наезд далее не пошел, все село встало всупротив. Те и завернули коней.
Грозились напоследок - не жить де вашему барину.
Как уехали и на перевозе паром дожидали, разговаривали промеж себя. А рядом свойственник одного из наших мужиков на перевозе случился. В сторонке сидел, его и не углядели. А как ружья мужик увидел, так еще больше запрятался, вот и выпало ему подслушать их разговор.
Слыхал, что спорили те, что наезд творили. Там и нанимателя своего поминали не единожды, думая, что не слышит никто. А именем тот - Степан Федорович, но чаще его просто 'хозяином' величали.
Степан Федорович?
Ну, вот и дождался привета от старшего Фролина. И действительно, все тайное рано или поздно становится явным. Все ли узнал о моей роли в судьбе его сыновей Фролин-старший или нет, но сжить меня со свету жаждет люто. И даже могилы родных с землей сровнять возжелал.
Это сильный враг. Ни перед чем не остановится.
Паршиво.
<dd
Все, я зол... </dd
Но то что я зол, это ерунда. Вот Гаврила тот просто в тихой ярости. И на пару с ним Тимоха. Так-то по ним видно не было, сидели вечером вроде спокойно, да и после спать пошли как все...
А ночью меня по нужде погнало, да и душно в доме, вышел, накинув на плечи Гаврилину дорожную бурку, на улицу, вот и имел возможность глянуть на своего управляющего и старосту в гневе.
То еще зрелище.
Услыхав звук знакомых голосов, потихоньку заглянул в пустующую ригу, там их и углядел. Гаврила с Тимохой при свете двух масляных ламп и одной свечи и при бутыли чего-то крепкого устроили свои ночные посиделки. Справляли тризну по спаленному дому. Управляющий при этом выпускал пар своеобразным образом.
Стена риги была истыкана ножами, серпами, топорами и даже жутко дефицитными железными вилами. Гаврила вгонял все это железо в бревна сруба с каким-то сосредоточенным остервенением. Инвентарь лежал кучей на чем-то вроде плетня установленного на козлах для пилки дров. Как только боеприпас заканчивался управляющий садился на поставленый на попа пиленый кругляк, выпивал налитый шкалик и замирал. Тимоха же шел к своеобразной мишени вытаскивать все смертоносные железки и нес их обратно к козлам, скидывая там в кучу. Потом Гаврила опять метал заготовленные снаряды в стенку, а Тимоха восседал на кругляке предварительно налив себе и Гавриле по новой порции. Судя по состоянию бревен и количества жидкости в бутыли, этим они занимались уже давненько.
Рядом с ними присутствовала еще одна личность. На таком же чурбачке неподвижно замер угрюмого вида набычившийся мужик. Здоровенный лосяра, весь в бороде и заплатах. Неухоженный какой-то, что несколько необычно для крестьян, которые 'себя блюли'. Ручища-лопаты грязны, лапти стоптаны. Ему не наливали.
- Ты, Бирюк, не молчи. Ты говори... - Тимоха только что сменил Гаврилу на чурбачке, а тот ушел метать железки, перед этим очень выразительно и молча оглядев мужика. Крестьянин под взглядом управляющего ежился, ощущая себя не в своей тарелке. С Тимохой же чувствовал себя посвободнее, опять принимая упрямое выражение на бородатой физиономии.
- Дык, эта... Они и не спрашивали. - Бирюк видимо продолжил начатый раньше разговор. - Пришли... Мне в морду дали... Их старший посулил башку срубить, ежели не покормлю...
- Что ж они, тебе и за постой не заплатили? А? В разор ввели, стало быть. - Тимоха вроде как участливо глянул на крестьянина.
- Заплатили, маленько. Чего уж.Так курей поели, поросенка опять же...
- И сколько же они тебе дали, Бирюк?
- Сколь не дали - все мое... - еще больше набычился хуторянин.
- Башка твоя еловая. Ты бы из своего хутора хоть раз в седмицу вылезал. Чай знаешь, что постояльцы твои усадьбу барскую спалили? А мы в ту усадьбу всем миром труда вложили...Эх! Да и Гаврила Силантьич еще, сколь старались. Не знал, что ль? А ты их кормил да привечал. Стало быть, и ты - тать. Вот как выходит...
- Не... Я не тать. Кормил - это да. А про их дела ни сном, ни духом. Вот те крест, Тимофей Лукич.
- И молчать, небось, велели? - Так же сочувственно покачал головой Тимоха. Но вот глаза старосты смотрели зло.
- Дык эта... Велели... Так кто ж знал, что они усадьбу палить будут. - Детина понимал, что вляпался, но пытался как-то выкрутиться, кося под дурачка.
- Ну как знаешь. Я из тебя слова тянуть не стану. Я не вол, а ты не телега в грязи застрявшая. Мне говорить не желаешь, вот тебе, дорогой ты мой родич, наш господин управляющий. А уж Гаврила Силантьич спрашивать умеет не в пример мне. То, что ты еще не бит, так то моя перед ним заступа. Помню, что ты моей женке двоюродным брательником приходишься. Выходит, что я мог по-родственному, то сделал. Теперь не передо мною и миром ответ держать будешь, а перед своим законным барином в лице его управляющего, Гаврилы Селантьича. Так-то вот. - Тимоха встал, освобождая чурбачок для Гаврилы, и пошел вытаскивать из стены метательное железо.
Управляющий присел, вперив взгляд в хуторянина. Молча буровил того взглядом. Чарку не трогал. Бирюк сопел и молчал. Длилось это с полминуты.
Потом Гаврила ударил. Не сильно и как-то даже лениво. В горло.
Мужик чуть не вдвое крупнее моего управляющего рухнул на землю, хрипя и пытаясь втянуть в легкие хоть малую толику воздуха. Гаврила же, ухватив Бирюка за сальные патлы, потянул его к стене. Бедолага вынужден был на четвереньках двигаться за своим мучителем. Там управляющий, ловко накинув на шею мужика веревочную петлю, вздел его на ноги, второй же конец веревки перекинул через стропило и натянул. Хуторянин оказался в полу-повешенном состоянии прижатым к бревнам стены. Руками он попытался ослабить петлю на шее, но не тут-то было. Гаврила так же лениво ударил дважды в районе ключиц и руки мужика безвольно опустились вдоль туловища, а бородатое лицо перекосило гримасой боли.
Скомороший сын оставил страдальца у стены, а сам вернулся на свое место у козлов с наваленными на них железяками.
- Я тебя, Бирюк, увечить не буду.- Гаврила говорил тихим скучным голосом, покачивая в руке здоровенный нож-секатор, но хуторянина от этого голоса прошиб пот. - Ты сам себя изувечишь. А на мне греха не будет... Замри!
Вжик... Бум...
Между широко расставленных ног хуторянина в бревенчатую стену воткнулось полуметровое широкое лезвие. Как раз в непосредственной близости от... ну вы поняли. Железо конечно дрянное и заточка не ах, но дернуться теперь мужик просто не мог из опасения стать евнухом.
