Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича. Том второй
Шумилин улыбнулся. — Мистер Скотт, — ответил он, а вы не допускаете, что наше появление в этом мире не могло не произойти без Промысла Господнего?
— Значит, так тому и быть, — печально сказал британец.
Бывший опер не занимался одними душеспасительными беседами с английским разведчиком. Вечерами он рылся в памяти своего ноутбука, перечитывал записанные на диск книги по истории российско — британских отношений, и делал выписки. Потом он, словно полководец над картой, склонялся над расчерченной на большом листе ватмана схемой, испещренной именами фамилиями и датами. Соединяя их стрелочками, он пытался понять — что связывает ту или иную историческую личность друг с другом, и каковы их взаимоотношения. Постепенно вырисовывалась гигантская паутина, опутавшая Российскую империю.
— Бедный, бедный Николай Павлович, — думал Шумилин, начиная понимать и оценивать масштабы творимого в стране беспредела. — Тут и врагов не надо, свои же доведут до цугундера.
Может быть, это мы зря взяли так сразу в карьер? Врагов у императора — ну и у нас, естественно — появилось столько, что теперь надо глядеть в оба — как бы не произошло что‑то типа того, что случилось с батюшкой Николая Павловича в одну холодную мартовскую ночь 1801 года. Тем более, что и противник все тот — британцы, мать их…
Шумилин вздохнул. Но, с другой стороны, как в народе говорится — взялся за гуж, не говори, что не дюж. Придется доводить дело до конца. А для этого нужно будет найти среди людей XIX века надежных помощников.
Взять, к примеру, того же ротмистра Соколова. Ясная голова, светлый ум, храбр, физически неплохо подготовлен. Или, того же казачка, Никифора Волкова — сообразителен, храбр, умеет вести себя в экстремальных ситуациях.
— Плохо то, — подумал Шумилин, — что те, кто может принимать важные решения — царь, Бенкендорф, цесаревич — люди с рыцарскими понятиями о чести. А вот их противники как раз подобными достоинствами не обладают. Посему состязаться с ними — дело заведомо проигрышное.
Надо вспомнить о так часто припоминаемом нам "византийском коварстве", о том, что "с волками жить — по — волчьи выть". И на удар отвечать ударом. Только вот, не согласятся с моими рассуждениями наши предки. Как же быть…
Шумилин вздохнул. Верный Сникерс, дремавший на коврике у стены, услышав этот вздох, встрепенулся, и, открыв глаза, понимающе посмотрел на бывшего опера.
Александру свернул в трубку ватман со своей каббалистической схемой, и достав из письменно стола рабочую тетрадь, стал по старой памяти накидывать план действий. Работы впереди было непочатый край.
"Кадры решают все!"
Из усадьбы Сергеева Шумилин снова отправился в Петербург. Он решил попросить у императора аудиенцию, чтобы обсудить с ним насущные вопросы. И самый главный из них на Руси: "Что делать?". Насчет того: "Кто виноват?" он уже не раз говорил Николаю. Но тот, в душе соглашаясь со своим советником из будущего, колебался, опасаясь принимать кардинальные решения. Император считал, что основа его царствования — консерватизм, и все попытки что‑либо решительно изменить, откладываются "до лучших времен".
К тому же, Шумилин знал — как тяжело Николай воспринимает чужое мнение. Император считал, что его мнение — единственно верное, и все должны, или принять его как руководство к действию, или катиться ко всем чертям.
Конечно, после посещения будущего, и знакомства с историей его царствования и последующих событий, самомнение Николая было поколеблено. Он прислушивался к тому, что говорили ему его новые знакомые, и многое из того, что считалось им незыблемо, теперь таковым ему уже не казалось. Но, все же, для человека, привыкшего повелевать, было очень трудно избавиться от своих привычек.
Шумилин долго размышлял и взвешивал все то, что ему было известно о царствовании Николая Павловича, и о нем самом. Можно было, конечно, махнуть на все рукой, и вовсю пользоваться царским гостеприимством, время от времени консультируя царя и подсказывая ему верные решения. В конце концов, если Николай за время своего правления не повторит те роковые ошибки, которые были сделаны им в их истории, то и это можно считать неплохим результатом.
Но Шумилин решил, что этого мало. Крайне необходимо было разрешить несколько самых неотложных вопросов, и в числе них — кадровый. Ведь через сто лет после Николая один из самых успешных правителей России заявил: "Кадры решают все!". И он был прав.
Кстати, об этом знал и император Николай I. Как‑то раз он в сердцах сказал: "Россией правят столоначальники!" Действительно, разросшаяся до неприличных размеров бюрократия — за первые двадцать лет правления Николая количество чиновников выросло втрое, достигнув гигантской цифры — 60 тысяч человек, буквально завалило бумагами всю империю. Было подсчитано, что в 40–х годах XIX века среднестатистический российский губернатор в течение года подписывал 100 тысяч различных документов, или, 270 в день. При этом на столь ответственное дело он тратил четыре с половиной часа ежедневно. Из этой горы бумаг лишь от силы одна сотая были действительно необходимы и приносили хоть какую‑то практическую пользу.
Понимая всю пагубность происходящего, Николай старался лично во все вникать и все контролировать. Но даже его чудовищная работоспособность и дотошность мало помогали делу. Чиновники продолжали свой беспредел и мздоимство. Самые суровые наказания не помогали — на месте одного проштрафившегося жулика тут же появлялся новый.
Шумилин хотел напомнить императору слова из Евангелия:
"И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое".
То есть, новую внутреннюю и внешнюю политику должны проводить новые люди, которые не отягощены старыми предрассудками, и могут здраво воспринять все те реформы, которые нужно будет провести.
В папке у Шумилина лежал список кандидатов на должности министров, глав департаментов, и учреждений. Были среди них и фамилии заводчиков, купцов, изобретателей, которые уже сейчас могли бы помочь российской экономике и промышленности совершить рывок и хотя бы догнать развитые европейские страны.
К этому списку были приложены — как говорили в веке XXI — м — "резюме", где кратенько рассказывалось о кандидате, а так же о том, что он сумел сделать в царствование сына императора, Александра II.
Если создать этим людям, которым можно назвать "солью земли русской", условия набольшего благоприятствования, то они смогут принести огромную пользу своему Отечеству, и сделают намного больше, чем в нашей истории.
Вот, к примеру, сейчас на Кавказе отважно сражается с горцами 24–летний капитан Дмитрий Алексеевич Милютин. Он получил тяжелое ранение, награжден за храбрость и мужество орденом Святого Станислава 3–й степени и орденом Святого Владимира 4–й степени с бантом.
Через двадцать лет Милютин станет военным министром, проведет реформу армии, превратив ее в одну из лучших армий Европы. Чем он не кандидат, если и не на пост военного министра, то уж точно на должность члена комитета по реорганизации русской армии.
Или, взять подполковника Корпуса инженеров путей сообщения, Павла Петровича Мельникова. Он сейчас преподает в институте Корпуса. Позднее он станет одним из авторов проекта железной дороги Санкт — Петербург — Москва, а через четверть века — первым в России министром Путей сообщений. Если бы он, а не граф Клейнмихель, руководил бы строительством магистрали, связавшей две российские столицы, она бы не обошлась бы так дорого, как в прямом, так и в переносном смысле. Железная дорога стоила казне 64 миллиона рублей, что оказалось в три раза дороже, чем строительство в Европе железнодорожной магистрали такой же протяженности. Инженеры, строившие эту железную дорогу, воспетую позднее поэтом Некрасовым, признавали, что на эти деньги можно было бы положить рельсы не только до Москвы, но и до Черного моря. Ну, а сколько народу погибло во время строительства этой магистрали — это разговор отдельный…
И примерам подобным несть числа. Русская земля во все времена была богата талантами. Шумилин рассчитывал, что Николай, ознакомившись с его досье, сделает соответствующие выводы. Ну, а если не сделает… Тогда остается только, как Понтий Пилат, умыть руки.
Император, получивший от Сергеева — младшего просьбу Александра Павловича об аудиенции, и сообщивший, что разговор в этот раз пойдет о серьезных вещах (а когда они болтали о пустяках?) предложил встретиться с Шумилиным в Аничковом дворце.
Он любил это здание, связанное с его юностью и первыми, самыми счастливыми годами семейной жизни. Недаром Николай называл этот дворец на Фонтанке "Аничковым раем". Его не пугал даже призрак "Белой дамы", который бродил по коридорам дворца. Это была полупрозрачная фигура, одетая в белый балахон.
