Роман Злотников - Орел расправляет крылья
Мое решение вызвало недоумение и у остальной массы народа. Потому как эвон какие тяготы несли, и все заради того, чтобы свеев наказать, — а царь-батюшка возьми да и пойди на попятный. Однако, хотя недоумение и было, недовольства, в отличие от служилого сословия, здесь особо не наблюдалось. Все ж таки война означала как минимум продление тягот. А так вроде как с нового года они должны быть отменены. Чего все ждали. Пятнадцать лет мира, до той войны со шведами, всеми воспринимались как некое золотое время, и страна с нетерпением ожидала его возвращения…
Кроме того, мое решение вызвало недовольство и у клира. Впрочем, здесь оно было еще меньшим, чем у народа. Ибо основное недовольство иерархов церкви вызывало не это, а наличие в Москве иезуитского коллегиума. Все остальное пока было сбоку припека, но против иезуитов православный клир боролся отчаянно. Однако мне они пока были еще нужны. Несколько лет назад в Россию начали возвращаться монахи, прошедшие посвящение в Шаолине. И клир снова забурлил. Уж больно странные идеи принесли эти монахи… хотя в буддизм не перешел ни один. И, вот ведь зараза, опять-таки из-за меня… все же наличие в государстве живого подтверждения благоволения Пресвятой Богородицы оказывает на умы очень полезное воздействие… Более того, вместе с ними пришло и несколько десятков буддистских монахов, наслушавшихся рассказов обо мне и почему-то решивших, что я могу быть кем-то вроде живого воплощения Будды. Я дал им аудиенцию, на которой вывалил на них все те обрывки знаний и представлений о буддизме и всякой восточной мистике, коими в той или иной мере забиты головы любого моего современника начала двадцать первого века. М-да… впечатление на них это произвело неизгладимое. Но результат сего моего действа оказался для меня совершенно непредсказуемым. Вероятно, они посчитали меня либо совершенно сумасшедшим, который несет невесть что… либо охрененно просветленным, высокий смысл речей которого они, недостаточно просветленные, просто не понимают. В конце концов, я же был дико великим государем, перед которым благоговела такая большая страна… Так что они решили остаться и попытаться разобраться с этим сколь возможно детально… а я вследствие этого решил вопрос с учителями «подлой схватки» для всех новых царевых школ.
Год быстро катился к своему окончанию, и Москва постепенно погружалась в предрождественские хлопоты. Перед самым Рождеством объявилось и шведское посольство. Его возглавил сам Оксеншерна. Учитывая то, что королеве Швеции Кристине на данный момент исполнилось всего восемь лет, сие означало, что я и на этот раз буду вести прямые переговоры с главой государства.
Эти переговоры оказались чрезвычайно сложными, я снова требовал отмены пошлин и торговых сборов, а также территориальных уступок и выплаты Дерптской недоимки, но в конце концов позволил уговорить себя всего лишь на сохранение нулевых пошлин и на строительство нового города и порта на острове напротив устья Невы…
Весна началась дружно. Народ вздохнул посвободнее. В апреле притащилось очередное посольство цесарцев с очередной мольбой ударить по шведам. Но я сообщил им, что уже заключил новое «сердечное согласие» с новоиспеченной шведской королевой, поклявшись о том на Святом Писании, и даже не стал напоминать им о том, как они прокатили меня во времена Южной войны, чем с удовольствием занимался все предыдущие разы… С тем они и удалились. Я мало-помалу начал доставать из загашника разные проекты, отложенные в связи с тем, что до сего момента практически все финансы строго уходили на военную реформу. Например, по строительству мостов и оборудованию дорог на наиболее важных участках торговых путей, а также прокладке канала между реками Цной и Тверцой. Он должен был сделать возможным прямой водный путь из Каспийского моря в Балтийское, каковой теперь, после получения возможности прямой торговли на Балтике, имел смысл, как вдруг…
Сообщение пришло по голубиной почте. Вечером. Я как раз торчал в горенке сына и рассказывал ему очередную сказку. «О Тверце — ловком купце». Я вообще, к своему удивлению, оказался тем еще семьянином. И это я-то?! Тем более что уже здесь, став царем, я решил для себя, что семья, брак и все такое для такой фигуры, как царь, — дело сугубо политическое. И любые чувства в сем этом не только не могут быть по определению, но еще и прямо вредны. Эвон, Николашка II в свою «гессенскую муху» втрескался — и все. Огромная страна накрылась медным тазом. Так что когда я почувствовал, что Машка меня сильно зацепила, то… испугался даже. Однако есть бабы и… ну… даже как и назвать-то не сразу поймешь. Есть стервы, есть дуры, есть шлюхи, и всеми ими я в свое время активно пользовался (а что еще с такими делать-то, любить их, что ли?), как, впрочем, и они — мною, а есть… я даже не знаю, как их назвать. ЖЕНЩИНЫ. Вот так если только… Все буквы — большие. И моя Машка оказалась такой. Да чтобы я из ее уст услышал хоть одну жалобу — да ни в жисть! Зато даже если я засиживался в кабинете допоздна — то в точно отмеренный час дверь открывалась, и на пороге появлялась она. С подносом, уставленным едой и питьем. Молча так входила, ставила все и, если я был шибко занят или у меня были люди, так же молча удалялась, не произнеся ни звука и не задерживаясь ни на секунду. А если я был один — могла подойти, обнять, прижаться, но и все. Мол, муж сам знает, что и как ему делать и насколько задержаться. И вообще, вела себя так, будто муж знает все! Уж не знаю, на самом ли деле она так считала или просто делала вид… Скорее второе, потому что я время от времени встречал разные… ну вроде намеки, напоминалки — ну там письмо от ее матери на прикроватном столике обнаружится, типа, давно не писал, либо молитвенник с закладочкой на нужном месте, да еще и с как бы случайно отчеркнутой строчкой и все такое прочее… То есть не оставляла она меня совсем уж без внимания, но… куда бы я ни отправлялся — домой меня теперь тянуло так, что я на себя лишь диву давался! И, прикиньте, мне это ощущение нравилось…
Когда родился первенец, коему я дал имя Иван (а какое еще имя более пристало русскому царю?), моя «семейственность» еще сильнее возросла. Ванька как-то очень быстро (ну по моим ощущениям) проскочил этап пускающего пузыри младенца и вырос в весьма шустрого и любознательного пацана. И я… начал рассказывать ему сказки. Разные. Какие сам помнил и другие, какие придумывал. Об Илье Муромце и Добрыне Никитиче, о Даниле-мастере, о Тимофее-корабеле, о Дмитрии-князе, о Тверце — ловком купце, о Пересвете-иноке и так далее…
В детей надо вкладывать. Причем не деньги, хотя и их тоже, куда без этого, а в первую очередь время. Свое время. Я знавал в оставленном мною двадцать первом веке немало «крутых», сильно поднявшихся в постсоветские времена — владельцев, так сказать, заводов, газет, пароходов, которые к концу нулевых просто за голову хватались! Потому как пока папашки рубили бабло, отстреливались от наездов, покупали и переоснащали либо возводили с нуля заводы, выбивали из банков кредиты, трахали топ-моделей и спускали бабки в Монте-Карло и Лас-Вегасе… ну жили, короче, по полной — оставленные без присмотра детки вырастали в такое говно… Так что престарелые крутые перцы и плейбои, к концу жизни забравшись вроде как на самую вершину, внезапно понимали, что все, чего они добились за свою жизнь, — пыль и тлен. Потому что ему-то осталось еще лет десять-пятнадцать, а там либо инфаркт, либо тромб оторвется (с такими-то нервными нагрузками), а вот это… ну что выросло — все просрет. И ничего уже с этим сделать нельзя. Потому что как-никак — свой выкакыш, а слов он уже не понимает. У него уже есть свое мнение, и оно само знает, что лучше, продвинутее, креативнее, ну и тому подобное. А предок — полный отстой и нужен исключительно для того, чтобы отстегивать бабло на телок, дурь, вечеринки и так далее. Причем это еще и голос повышает. Потому что предок, оказывается, неприлично жадный. У самого бабок — куры не клюют, а для любимого чада, у которого не только запросы, но и еще ибическая сила, и права имеются, — нет. Ну не то чтобы совсем нет, но не столько, сколько ему надобно, а даются же всего лишь жалкие гроши, копейки (а его отец, когда только еще начинал, умудрялся на них жить годами)… И потому чадо начинает активно ждать, когда же предок скопытится. А некоторые даже еще и предпринимают усилия, чтобы помочь предку отправиться туда, куда ему давно дорога… Впрочем, ничто не ново под Луной. Скажем, у того же Пети Первого с сыном были такие же заморочки. Так вот, я — такого не хотел. А хотел сделать из сына… из всех сыновей, которыми одарит меня Бог, продолжателей моего дела. И потому для начала принял на себя обязанность рассказывать сыну сказки. Сказки о русских…
Итак, я сидел у кровати сына, лежащего на боку, заткнув кусок одеяла между коленок (совсем как я), и рассказывал ему сказку. Вдруг в дверь горенки постучали. Ванька, уже почти задремавший под мой тихий голос, тут же встрепенулся и заморгал. Я досадливо поморщился, но сдержался. Как видно, сообщение стоило того, чтобы потревожить меня за почти святым для меня занятием.
