Валерий Большаков - Позывной: «Варяг». Спасти Севастополь!
– Спорить с вами не стану, – проворчал Чэнси, – я не политик. Видимо, нашим народам подходит именно та демократия, которую они имеют. Мы разные, потому что у нас разные цели.
– Да какая у вас цель, Оуэн? О чем мечтает среднестатистический Джон Смит из Айовы? Обзавестись бизнесом, сделать миллион, купить роскошную «тачку» и чтобы у него всегда было много вкусной жратвы и доступных девок. Верно? Об этом, с поправками, мечтали еще в первобытных пещерах.
– А ваша цель – коммунизм? – съязвил Чэнси.
– Достойная цель.
– Вернее, недостижимая!
– Ошибаетесь. Устроить коммунизм можно в один день. Стоит только людям договориться не лгать, не убивать, не воровать, не подличать, а просто жить, любить, строить – и наступит коммунизм! К сожалению, тут же найдутся те, кто жаждет иметь гораздо больше других, кто не захочет работать вместе со всеми на общее благо, а чтобы все работали на него. Такова жизнь! И наша задача – устроить эту жизнь так, чтобы мещан, эгоистов, мерзавцев и подонков становилось все меньше.
– С помощью ГУЛАГа, например, – подхватил Оуэн.
– В том числе, – спокойно подтвердил Жилин.
Чэнси вздохнул и покачал головой:
– Не понять вас, русских…
– Потому и боятся нас, что не понимают.
Оуэн замолчал, видимо, пытаясь разобраться в загадочной русской душе, а Иван, краем уха слушая докладчика – это был Шарль де Голль, прокручивал в уме события последнего года.
В принципе все складывалось неплохо, гораздо лучше, чем «в прошлой жизни». Советский Союз приобрел Маньчжурию и Финляндию, Восточный Туркестан, Западную Анатолию и Проливы. Тысячи заводов Европы работают, выполняя заказы из СССР. Ударными темпами строятся жилье, дороги, заводы, ГЭС.
А Запад еще не раз будет удивлен новыми победами – только уже не советских войск, а советской науки, культуры, промышленности. Во множестве лабораторий ныне создается будущее – ЭВМ и приборы на полупроводниках, синтетические ткани, лазеры и прочая, и прочая, и прочая.
К 30-й годовщине Октябрьской революции обещает грянуть революция мирная, научно-техническая.
Жилин вздохнул. Он ощутил вдруг, насколько эфемерны усилия дипломатов на Берлинском конгрессе. Нет, он верил, что Молотову удастся добиться прекращения войны, закрепить завоеванное и даже добиться передачи под опеку СССР Ливии с Палестиной.
Сейчас-то империалистам нужен мир – не сможет Америка воевать на два фронта, отбиваться от СССР на востоке и от Японии на западе. Договорившись о «дружбе и сотрудничестве» со Сталиным, Трумэн все силы бросит на освобождение Калифорнии.
А потом что? Отдышится Америка, придет в себя и начнет потихоньку перетягивать одеяло на себя, гадить исподтишка, подкупать, свергать, врать и заманивать туземцев побрякушками.
Сколько продержится соцлагерь в составе Германии, Франции, Италии и Великобритании (всякие польши с венгриями – не в счет)? Хорошо, если лет тридцать-сорок. Хотя… «В той жизни» Хрущеву и Брежневу досталась богатая сверхдержава, и надо было не разбрасываться накопленным добром, не менять по-дикарски нефть на ширпотреб «маде ин ненаше», а вести упорную экономическую борьбу – становиться богаче и сильней «загнивающего империализма». И кто знает, может быть, тогда наступит время, когда название великой страны изменят на Союз Советских Коммунистических Республик?..
* * *В перерыве Жилин вышел в Рыцарский зал, где толклось немало народу. Впереди вышагивал старый знакомец – барон Савада, сзади шествовали товарищи Сталин и Молотов.
Вдруг ровный ропот толпы, изредка перебиваемый смехом, перекрыл сухой кашель автоматов. Люди кинулись в стороны, и прямо на Ивана выбежало трое со «шмайссерами». Они вскинули свое оружие, и было ясно, кого именно приговорила к смерти эта троица.
Жилин действовал не инстинктивно, а вполне рассудочно. В этот момент им правила холодная решимость и беспощадность, как обычно в бою.
Иван сделал шаг, выхватывая трофейный «вальтер» и словно прикрывая собой Сталина. Нет, Жилин никогда не был склонен к самопожертвованию – для этого он был слишком рационален.
Иван просто занял наилучшую позицию для стрельбы, а то, что за спиной у него оказался вождь… Тем лучше.
Жилин словно перестал слышать. Он видел только набегавших на него троих со «шмайссерами», видел бешеные глаза, перекошенные в крике рты – и жал на спуск.
Две пули – в рот и шею. Тот из убийц, что бежал посередке, упал и покатился, обливаясь кровью.
Правую руку пронзило, будто раскаленным шкворнем. Пальцы выронили пистолет, но Жилин подхватил оружие левой рукой и вскинул.
Пуля левому – в голову.
Дуло «шмайссера» трясется, брызжет огнем.
Пуля правому – в грудь. И еще одна, и еще…
Вздрагивая от попаданий, Жилин оседал на пол, продолжая жать на спуск.
Тьма…
Эпилог
СССР, Москва, 5 мая 2014 года
Жилин не стал подниматься на трибуну Мавзолея, хотя первые лица государства, махавшие оттуда проходящим войскам, выглядели эпично, почти как 7 ноября 41-го. Только и разницы, что весна на дворе, да светлым камнем выложено не одно имя крупно, а два поменьше: сверху «Ленин», ниже – «Сталин».
Иван Федорович вздохнул, поглядывая на высокого седого человека, стоявшего в нарядной толпе. Это был его сын Сашка.
В иной, уже полузабытой реальности он не слишком интересовался первенцем. Накормлен? Одет, обут? Ну и все. Опомнился он много позже, когда стал дедом. Жалел сильно, что холоден был с сыном. Потому, наверное, и привязался к внуку. А потом и правнук родился. Пашка.
Вон он, подпрыгивает рядом с «дедом Сашей». А вот прадеда рядом нет – погиб «Жила».
Жилин грустно улыбнулся. Саньке он помогал всегда. Еще зимой 42-го заглянул к своей молодой… жене, продуктов привез, отрезов материи, мыла… Дескать, однополчане помочь желают.
Так и подружился. Заглядывал. Помогал. Гостил.
Сашка, безотцовщина, скучал без него, радовался, когда приходил «дед Паша». Жилин повел Сашку в первый класс, помогал в институт поступить, мирил с женой… И так все эти годы – устраивал жизнь детей и внуков, а свою собственную забросил.
С Лидой они расписались под новый, 1946 год. Тогда его как раз выписали из госпиталя. Ходил он с палочкой, прихрамывая, и правая рука висела на повязке. Ну, ничего. Живой, и ладно.
Три года они прожили с Лидочкой, ни разу не поссорившись.
А потом… Говорят, боги завистливы и не позволяют человеческому счастью длиться слишком долго.
Жену его убили бандеровцы-недобитки. Он тогда гонял этих немецких холуев по лесам и долам Западной Украины – как раз когда те неспокойные места перешли в разряд областей РСФСР.
После похорон… Вот ведь штука какая – до сих пор сердце щемит. Сколько лет прошло, а Лида в памяти как живая. Навсегда молодая и красивая…
Пару лет Жилин потратил на то, чтобы добить «бандерлогов». Извел, но…
Короче, больше он не женился, холостяковал. Не получилось у него наладить свою жизнь. Хотя…
Разве Сашка или Пашка – не его житие? Житие мое…
Самое трудное заключалось в том, чтобы не выдать себя, не признаться, кто он есть на самом деле. Как такое скажешь? Хотелось порой, просто до отчаяния, а нельзя. Стоит ли пугать родных людей, вызывать жалость к сумасшедшему старику, свихнувшемуся на почве одиночества?
– На площадь выходят бойцы 1-й гвардейской Сицилийской дивизии, – прогремели торжественные слова диктора, заглушая звуки оркестра.
Бравые ребята старательно печатали шаг, резко выворачивая головы к стоявшим на трибуне. Ах, как идут…
На громадном панно, почти до шпилей скрывавшем Исторический музей, было крупно написано: «70-летие Победы», ниже – «1944–2014», а еще ниже, георгиевскими ленточками, выводилась славная дата: «5 Мая».
Тут толстенький, кругленький старичок, чей пиджак, увешанный орденами и медалями, не застегивался на объемистом чреве, всплеснул руками:
– Батюшки! Товарищ главный маршал авиации?!
– Здорово, Дядя Миша, – улыбнулся Жилин. – Ну, ты и рюкзачок отъел!
– Хорошего человека должно быть много! – хохотнул Ерохин.
– Чего-то я давненько Долгушина не видал. Не пересекался с ним?
Лицо полковника в отставке дрогнуло.
– Помер Сергей Федорович…
– Ах ты…
Дядя Миша расчувствовался, слезу пустил.
– Не сдавай, Мишка… – Жилин приобнял Ерохина.
Дядя Миша всхлипнул.
– Что ж ты хочешь? – вздохнул Иван. – Возраст… Все мы старые развалины, в долгожители не годимся…
– Вызываю Варяга!
Иван обернулся. На него смотрел костлявый старикан, парадный китель на котором висел как на вешалке.
– Егор! Здорово!
Ветераны с улыбками переглядывались. Не каждый год удавалось вот так вот встретиться, словом перекинуться, а тем более посидеть, предаваясь «старческим воспоминаниям».
