Роман Злотников - Пушки и колокола
– Здрав будь, Милован, – Булыцкий деловито приветствовал встречающего. – Пробовали уже на ходу? – он кивком указал на покачивающиеся у наспех возведенной пристани лодки.
– Ну пробовали, – неохотно пожал плечами тот. – Только тут тебе не меня вопрошать, но вон, мастера, – кивком указал тот на кутающегося в длинный плащ безбородого высокого человека.
– Кто таков? Не помню, чтобы с тобой отправлял.
– Прибился по дороге. Рассказал, что с купцами по морям хаживал… Ну мы и дозволили с собой.
– Звать хоть как?
– Олегом назвался.
– Знатный, что ли?[92]
– А мне почем ведать? – развел руками бородач. – Я лишь то вижу, что с него толку больше, чем с остальных всех разом. Шибко сметлив. И в деле твоем толк знает.
– Вот и проверим, – буркнул Николай Сергеевич, направляясь к незнакомцу. – Здрав будь, мил человек, – приветствовал он мужа.
– И тебе – Бог в помощь, – хрипло отвечал тот, не глядя на собеседника.
– Чего харю прячешь? – с ходу завелся преподаватель, раздраженный таким поведением незнакомца. Ну в самом деле: прибился, сидит один, да еще и нос воротит в сторону, когда к нему православные обращаются. – Вор, что ли, какой, а?
– А я, что ль, знаю, кто ты таков? – так же невозмутимо отвечал тот. – Ты как звать скажи, да почто беспокоишь. По делу или так, погутарить?
– Никола я, князя Дмитрия Ивановича Донского лицо доверенное. Ты кто таков будешь?
– Раб божий Олег, – глядя в полышущие жаром угли, негромко отвечал тип. – Ты, что ль, тот самый Никола, про которого небылицы всякие сказывают?
– Они на то и небылицы, что пустое все в них! – уже наученный, пришелец давно не вдавался в подробности насчет того, откуда он. – А Николу того, о котором гутаришь сейчас, в монастыре Троицком, говаривают, искать надобно бы. Вон, не то архангел, не то Антихрист, – удачно вспомнив то, о чем говаривали про пришельца еще прошлой зимой, вставил Николай Сергеевич.
– Нехай, что ль, по-твоему будет.
– Ох и знаком ты мне, – присаживаясь напротив, пенсионер в упор уставился на собеседника, и тот принял вызов. Выпрямившись и подняв голову, Олег, не отводя взгляда, посмотрел в лицо трудовику. – Знаком, – не опуская глаз, негромко, почти сам с собой прошептал Николай Сергеевич. – Похож на кого-то, да на кого – не упомню.
– Людина по образу и подобию божьему сотворена, – усмехнулся странный тип, – да только ежели мы таковы, как Создатель, то не желаю видеть его.
– А чего решил, что Бог пожелает пред тобой предстать? Не велика ли честь?
– Адам и Ева – у всех, что ль, прародители; стало быть, все похожи, – уже не так категорично продолжил Олег.
– Умен, – рассудительно заключил Николай Сергеевич.
– Мож, то – наказанье мое.
– За что наказан-то… Умищем?
– Знал бы, искупил давно уже.
– Говорят, в деле судоходном смышлен. Тоже наказание?
– Я, что ль, знаю? – оскалился Олег. – А в делах морских, ты прав, смышлен.
– Так и расскажи, чего ведомо тебе. Научи, чему знаешь.
– Надобно, что ль? Да на что? По озеру, что ль, ходить? Так и смех. Или по рекам? Так по реке доброй – оно с одним парусом да на веслах сподручней, – опустив глаза, прогудел странный тип. – А и волоком такие, – кивком указал он на многомачтовики, – умаешься. Для рек и то, что есть, сгодится.
– А тебе зачем знать то? Нужна лодья ветра быстрее да удалая, ежели тикать от кого или нагонять, да промеж островов ходить шибко.
– Твоя правда, – кивнул в ответ его собеседник. – Не мое то дело. Это, что ль, если с одного боку. А с другого… Ежели морем грезишь, так с венецианцами да с генуэзцами лоб ко лбу сшибешься. Что ль, думаешь, дадут они тебе в свою мошну палец хоть запустить? Да ладно, палец один ежели. А пятерню как всю пожелаешь? Отхватят. Как пить дать. Хоть промеж собой собачатся, а как ворог появится, так и разом объединятся супротив. Им, что ль, недруг на море нужен сильный?
– С чего взял, что в море хочу?
– Так ты и молвил только что, – холодно усмехнулся мужчина.
– И головаст, и языкаст, и знаком… – задумчиво глядя в упор на собеседника, негромко, так, чтобы слышать мог его только Олег, проронил Николай Сергеевич. – Кто ты?
– И лодьи добрые, – словно бы не услыхав последней реплики трудовика, хрипло продолжал странный тип. – Для рек, что ль? То ты кому другому говорить будешь, да не мне. В море метишь. А у кого оно? У генуэзцев, венецианцев да у Царьграда. Да те, что ль, отдадут его тебе? Кукиш!
– Мож, дьявол ты, а? – Булыцкий резко подался вперед, так, что между лицами собеседников осталось расстояния на ладонь, да не более. Впрочем, Олег даже не шелохнулся. Так, словно бы и не заметив выпада трудовика. – Видишь насквозь все, не сховать ничего.
– У генуэзцев лодьи с парусом косым. Хороши меж островами; и ловки, и юрки. Угонишься, что ль? Да не в жизнь! Вот только ветер попутный парус косой ловит худо; неповоротлива, да по волнам не шибко бежит. Лихим, что ль, добыча легкая, да кабы не арбалетчики.
– Сам, что ли, ходил на лодьях тех?
– Венецианцы – те хитрее. Не дадоны, что ль… На судах – по два паруса, что платки, косые. И в море шибче ветер ловят попутный, и по островам – хороши. Твои, что ль, выдумки? – резко тему сменив, кивнул Олег на покачивающиеся на волнах суда.
– Мои.
– Хороши, – впервые за все время разговора с интонациями, в коих читалось восхищение, отвечал Олег. – А мастера твои не строили таких, что ль, ни разу.
– С чего взял-то? Вон, лодий сколько на воду пускали!
– В пляс пускается на волне, пусть и на мелкой, – просто отвечал таинственный собеседник. – Не знаешь, устоит или к водяному в царство утянет.
– Все, что ли, пускаются. Даже эта? – трудовик указал на обычную одномачтовую лодью.
– Ты сор с яхонтами не мешай, – усмехнулся в ответ Олег. – Сам же вижу, по чудным лодьям маешься. Вон как те, – странный муж взглядом указал на сделанные по чертежам учителя два суденышка. – А те – всем хороши, да пляшут.
– Брешешь!
– Не веришь, что ль?
– А с чего бы мне верить? Я только имя твое и ведаю да то, что про лодьи латинянские смышлен. А кто ты таков на самом деле…
– Ну так и милости прошу, – кряхтя поднявшись на ноги, Олег, кликая гревшихся у костров мужиков, решительно направился к одной из лодок. Члены экипажа, бросая недовольные взгляды то на него, то на Николая Сергеевича, яро крестясь, направились к трехмачтовику. – Идешь, что ль? – обернувшись и видя, что Николай Сергеевич неуверенно топчется на месте, окликнул он.
– Иду, иду. Слышь, Васька! Желаешь лодью новую в деле испробовать? – кликнув княжича, тот решительно направился вслед за типом. И за ним, на ходу что-то там дожевывая, побежали двое ратников. Тут же невесть откуда и Фрол нарисовался. По обыкновению своему молча, взошел он на шаткий борт и, перекрестившись, уселся, поближе к центральной мачте.
Живо погрузившись в отчаянно скрипящую опасно пляшущими мачтами лодью и дождавшись отмашки Олега, мужики, работая веслами, отошли от пристани. И хоть и не было волны почти, а все равно: судно заметно раскачивалось. Настолько, что даже бывалые корабельщики предпочли прижаться поближе к бортам, а дьякон со стражниками так вообще, к мачте прилипнув, со стенаниями и громкими молитвами принялись Бога о милости великой просить, спасении живота грешников окаянных Фрола, Плюща да Микулы.
– Видишь, что ль? – повернулся к разом позеленевшим пассажирам, прокричал Олег. Он – единственный, кто не бросился искать, за что бы ухватиться, а широко расставив ноги и балансируя на утлом суденышке, стоял в полный рост, заложив руки за спину. – Пляшет! – развернувшись лицом по ветру, проорал таинственный корабельщик.
– А та, что с одной мачтой? – с трудом подавляя приступ дурноты, прохрипел в ответ пожилой преподаватель.
– Эта! Эта – шибче! – перекрикивая ветер, отозвался Олег. – Как паруса все поднять, так и ох как ладно бежит. Знай только держись, не сбросило чтобы. Подладишь, что ль?! – азартно прокричал мужчина и, не услышав ответа, снова повернулся к пенсионеру. – К берегу! К берегу вертайся! – увидав, как спутник, грудью навалившись на пляшущий борт, опорожняет желудок, проорал тот приунывшим мужикам. – Не видите, что ль, сороки, худо гостю?! – те, ворча, направили судно назад к пристани.
– Спасибо, – едва подхваченный жилистым Олегом оказался на твердой поверхности, просипел трудовик.
– Добрая задумка, – поддерживая и Николая Сергеевича и, хоть и выдержавшего испытание, но все равно порядком побледневшего Василия Дмитриевича, гудел мужчина. – Добрая. Ее, что ль, до ума довести, так и птица-лодья будет! Бог видит, добрая! – с интонациями, в которых угадывался восторг, прокричал Олег.
– Диавольская твоя задумка! – крестясь, гневно прошипел вслед за гостями сползший на берег служитель. – Души христианские губить.
– Воистину диавольская! – вторили служителю мужики, крестясь, покидая борт.
