Сценарист - Син Айкава
И он быстро решился на это.
Он повернулся и побежал, пытаясь выбраться из этого адского мира, где он был лишь маленьким зернышком пыли в лице всепоглощающего безумия и ужаса. Каждый шаг его был отчаянным, каждый вздох был прерывистым и испуганным, его глаза были наполнены страхом и беспомощностью.
— Хочешь поиграть в догонялки? — изумился Клаус, чьи глаза вновь загорелись красным цветом, — Хочешь сбежать? Ну попробуй!
Син не медлил и неловкими прыжками спустился с крыши, его ступни неуклюже касались каждого выступа и неровности, заставляя его несколько раз падать и снова вставать в спешке. Он чувствовал, как страх наполняет каждую клетку его тела, пронизывая его сущность как острый клинок, заставляя его бежать быстрее, чем он когда-либо бежал раньше. Тесные улочки города стали его лабиринтом, из которого не было выхода, а в каждой тени, в каждом углу, он видел силуэт Потрошителя, который, казалось, неустанно следовал за ним, словно неотвратимо приближающийся призрак.
Он мчался вперед, игнорируя боль и усталость, игнорируя стоны своего изможденного тела, игнорируя всё, кроме жгучего желания убежать от этого кошмара. Его дыхание стало неуправляемым, его глаза были заполнены одной лишь мыслью — спастись, хоть как-то спастись. Сквозь запотевшие от страха глаза он видел, как силуэт Клауса то появлялся, то исчезал, словно его сущность была связана с самой тьмой, что окутывала его изнутри. Страх охватывал его всё сильнее, заставляя сердце колотиться еще быстрее, заставляя его ноги двигаться еще быстрее, заставляя его мысли растеряться в этой бешеной гонке за спасением.
Наконец, Син остановился, стараясь скрыться в тени одного из темных переулков. Он пытался успокоить своё дико бьющееся сердце, пытался найти в себе что-то, что позволило бы ему собраться с мыслями. Злодей сжал кулаки, пытаясь справиться со своими дрожащими руками, и медленно вдохнул воздух, заполняя свои легкие холодным воздухом ночи.
Айкава огляделся, но вокруг не было ни души. Только его собственное дыхание и сердцебиение пронзали тишину, что окутывала узкий переулок. Он ощущал, как пот выступает на его лбу, как страх все еще держит его в своих когтях, не желая отпускать свою добычу. Он стоял там, напуганный и истощенный, надеясь, что, наконец, спасся от этого кошмара, что преследовал его на каждом шагу.
Вдруг он услышал странный мелодичный свист, чей источник определить было невозможно. Он разносился от бетонных стен и заканчивал свой путь ровно в ушах Айкавы, от чего тот ещё сильнее напрягся. Затем, послышался устрашающий шаркающий звук, будто бы остриём какого-то клинка проводили по бетону. Эта ужасающая какофония била по ушам, сознанию и разуму злодея, заставляя его паниковать.
— Смерть идёт за тобой, Син Айкава, — насмешливо-устрашающий голос донёсся откуда-то со стороны, — Я не говорю сейчас метафорически, риторически, поэтически, теоретически или как-либо ещё… — в этот момент Син напрягся ещё сильнее, от чего его ноги и остальные части тела дрожали, — Я — твоя смерть! — послышалось прямо за спиной злодея.
Айкава не успел среагировать — два металлических серпа вонзились ему в тело, протыкая его насквозь. Жгучая боль пронзила каждый нерв его тела. Он издал удушливый вопль, который стал затихать во рту, превращаясь в захлебывающийся звук. Руки Айкавы медленно обмякли, его глаза широко раскрылись от боли, и он неподвижно стоял, как пленник своего собственного кошмара.
Серпы глубоко проникли в его тело, неровные края бесперебойно струились, которая стекала по его обессиленному телу. Он попытался сделать хоть какое-то движение, но силы покидали его быстрее, чем он мог представить. Потрошитель стоял за его спиной, его алые глаза сверкали удовлетворением, а лицо было искажено безжалостной жестокостью.
Через несколько мгновений, не церемонясь, Клаус резким движением вытащил свои орудия из тела противника, позволяя ему освободиться от оков металла. Айкава, быстро теряющий связь с реальностью, медленно проследовал до стены, опёрся на неё спиной и скатился вниз, чувствуя, как силы покидают его. Потрошитель же с его уже фирменной усмешкой подошёл к нему ближе и взглянул на него сверху-вниз.
— И это «величайший злодей»? — издал смешок он, — Жалкое зрелище. Ты никогда не был тем, кем назывался. Знаешь, кто ты есть на самом деле? — приблизил линчеватель своё лицо к лицу Айкавы, — Жалкий, никчёмный и эгоистичный трус, что сам поверил в образ, который создал для защиты от реальности.
Син никак не реагировал на эти слова. Его глаза медленно тускнели, а голова с самого начала была опущена вниз, ибо сил держать её прямо уже не было.
— Можешь радоваться, что твоя история всё-таки закончится. Быть может, не такого конца ты желал, но это намного лучше, чем продолжать жить фальшивой жизнью, которую ты, в добавок, не заслуживаешь, — выпрямился линчеватель, — Собаке собачья смерть, — закончил он и начал удаляться прочь, оставляя умирающего злодея в одиночестве.
Син лежал у стены, его тело прогибалось под весом боли и истощения. В его бледном лице отразилось последнее дыхание жизни, глаза тускло сверкали в слабом свете уличных фонарей. Волосы прилипли к его лбу под действием пота и крови, а одежда покрылась пылью и алой жидкостью, образуя зловещую пелену на его теле. Его руки, ранее так сильные и решительные, теперь лежали слабо у его боков, лишенные прежней энергии. Капли крови капали с его ран, создавая темные пятна на пыльном асфальте, отражая последний акт его жестокой судьбы. Его грудь поднималась и опускалась нерегулярно, его дыхание становилось все слабее и слабее, словно он сдавался под ударами беспощадной смерти.
«Вот и… всё», — пронеслось у него в голове, — « Не такого конца я желал, но, похоже, именно такой конец я… заслужил».
Тело перестало его слушаться. Он больше не мог пошевелиться. Всё, что ему оставалось — это лишь наблюдать за собственной беспомощностью от первого лица и ждать окончания этого столь ужасного и драматичного выступления, коей была вся его осознанная жизнь. Это сравнение вызвало на его лице еле заметную ухмылку.
«А я ведь столько всего хотел сделать. Столько всего…».
Глаза медленно закрывались. У него больше не было сил цепляться за жизнь, как и не было желания. Его растоптали, его унизили, его разоблачили и его уничтожили — и всё это случилось всего лишь за час. После такого лишь малое количество людей будет желать жить дальше. Син, разумеется, в это число не входил.
«Быть может, так даже
