Книга Розы - Си Джей Кэри
Хелена глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.
— Не стоит. Я уже все решила.
— Не ходи сюда.
— Тебе легко говорить.
Бросив последний взгляд на «Лебенсборн», Хелена взяла Розу под руку и потащила за собой дальше по улице. Словно им опять было шестнадцать и они, убежав из Института Розенберга, шли вдвоем в солнечное будущее, навстречу дружбе и веселью.
— Знаешь, Рольф прав. Нам, гели, повезло в жизни. Еды вдоволь. Красивая одежда. Мужчины нас балуют. Мы вытащили счастливый билет, помнишь? Ну и что, если не разрешают оставить детей? Мы и так живем чудесно.
Гпава двадцать вторая
Среда, 28 апреля
Клуб на Гаррик-стрит таился в театральном районе Лондона в лабиринте улиц вокруг Ковент-Гардена[29]. Здесь, за претенциозным фасадом, обсыпанным пятнами сажи, словно смокинг табачным пеплом, целые поколения мужчин наслаждались бильярдом, портвейном, сигарами и согревающим ощущением своей исключительности. Все лондонские клубы остались популярными и при новом режиме — фон Риббентроп вступил в «Атенеум» в 1936 году, а потом стал его президентом. Роберт Лей состоял в Королевском автомобильном клубе. Геббельс предпочитал Клуб реформ. В отличие от других клубов, его члены считали себя выше остальных в силу своих просвещенных взглядов и интереса к литературе и театру. Возможно, именно поэтому его и прибрали к рукам сотрудники Министерства культуры с намерением воспроизвести культуру Геррен-клуба[30] своей родины, собрав здесь единомышленников, испытывающих слабость к старым винам и молодым женщинам.
В такси Мартин поразил Розу, объявив, что они едут ужинать с его друзьями.
— Ты же никогда раньше не брал меня на такие встречи, не представлял своим знакомым.
— Я решил, что время пришло.
В самом начале их романа Розу интриговал ее красивый соблазнитель, и она мечтала познакомиться с его окружением, лишь бы узнать побольше о заявившем на нее права загадочном помощнике комиссара. Однако за все это время Мартин так ни разу и не предложил ввести ее в свой круг. Они посещали официальные мероприятия, часто бывали в баре в «Ритце» и ресторане в «Савое», но никогда не проводили время в обществе его друзей. Роза понимала, что ей полагалось бы радоваться предстоящему знакомству, но эта перспектива ее встревожила. Неужели Мартин решил открыто заявить об их отношениях? Но почему?
— Добрый вечер, сэр, мисс. Швейцар поклонился Мартину, взял их одежду и добавил: Рад видеть вас снова, майн герр.
Клубный обеденный зал был украшен картинами, написанными маслом. Темно-зеленый ковер и мрачные, обитые тяжелыми панелями красного дерева стены. Лампы и канделябры бросали мягкий свет на стол, сервированный массивным столовым серебром и накрахмаленными льняными салфетками, уставленный тарелками с ростбифом, запеченным картофелем, зеленью и фруктами. В воздухе витал запах дорогих духов, натертого паркета и изысканной еды под замысловатыми соусами.
В густом облаке сигарного дыма на диванчиках вальяжно расположились несколько мужчин в эсэсовской парадной форме, а между ними — изящные, как лани, гели: завитые волосы, ухоженные ногти, дорогие импортные платья, на пальцах поблескивают кольца, у одной в ушах покачиваются грушевидные бриллианты.
— Так вот она какая, твоя девушка, Мартин. Ты ее все прячешь. Теперь я понимаю почему.
— Роза, это оберштурмбанфюрер Ханс Кинкель.
Багроволицый Кинкель уже изрядно набрался, и его глаза блестели недобрым весельем. Мартин продолжил список штурмбанфюреров и оберфю-реров, и Роза кивала, пока мужчины жадно ощупывали ее взглядами. Плосконосый офицер из отдела авторских прав кино. Парочка сотрудников министерства, которых можно было встретить в коридорах в сопровождении семенящих за ними лени. Сегодня каждого сопровождали две дамы, явно не секретарши.
— А вот бригаденфюрер СС Ульрих фон Ахен.
Этот был вполне трезв. Долговязый и надменный, он лишь чуть наклонил голову в ее сторону. Серая форма с тремя серебряными дубовыми листьями на воротнике служила гармоничным дополнением к его неприветливому облику.
— Добрый вечер. — Кинкель потянулся, заложив руки за голову. Он так и сочился ехидством. — А она настоящая красавица, Мартин. Я так понимаю, ты не намерен делиться ею с друзьями.
Роза заметила беспокойство в глазах гели и поняла, что товарищи Мартина не отличаются галантностью и сдержанностью. В отличие от него, настоящего джентльмена. Мартин был человеком, способным испытывать глубокие чувства, и она догадалась, что другим мужчинам это тоже известно.
— Или все же поделишься? Иди сюда, присядь рядом, дорогуша. — Кинкель поманил ее к себе гаванской сигарой, зажатой между толстыми пальцами, и сидящая радом с ним гели подвинулась.
— Наш друг Мартин пользуется большим успехом у дам. Меня давно интересует — в чем причина. Что в нем такого, что вам, девочкам, нравится?
Гели с бриллиантовыми сережками хихикнула:
— Его артистические наклонности.
— Так вот в чем дело?! Ну так давайте за это выпьем. А ты, Мартин, сыграй нам что-нибудь. Вон, в углу рояль.
Мартин согласился без возражений. Он встал, сел к роялю и заиграл «Мелодию» Рахманинова. Лицо его оставалось замкнутым и непроницаемым.
Кинкель обнял Розу за шею, положив ладонь ей на грудь. На ней было вечернее платье из черного бархата с глубоким декольте, и его растопыренные пальцы забарабанили по ее обнаженной коже, как по музыкальному инструменту. Вдрызг пьяный, он плеснул вина в бокал и подвинул его Розе.
— Возможно, штурмбанфюрер Кройц просто романтик. Только и всего! — Он заговорил фальцетом: — Ах, любимая, ты моя единственная!
Остальные мужчины рассмеялись, но, несмотря на это, чувствовалось, что атмосфера постепенно накаляется. Кинкель взял Розу за подбородок и повернул лицом к свету.
— Вы, гели, всему верите. Все вы одинаковые.
Тем временем разговор за столом зашел о разнице между британской и немецкой культурами. Речь держал офицер, чья физиономия напоминала мордочку мопса.
— Вождь публично заявил, что англичане не способны привнести в культуру ничего нового. Один лишь наш Бетховен сделал в музыке больше, чем все англичане, вместе взятые, за всю свою историю.
Его глубокомысленные рассуждения были прерваны хриплыми возгласами: кто-то из мужчин шлепнул проходившую мимо девушку по заду. От неожиданности та потеряла равновесие и задела грешу, как раз входившую в зал с исходящей паром фарфоровой супницей. От толчка супница вместе со своим содержимым — обжигающим супом мали-гатони — упала на пол, залив ковер и обрызгав брюки нескольким офицерам, а потом ударилась о край камина и разлетелась на куски.
Грета, сутулая, немолодая, с испуганными глазами, немедленно склонилась к полу, словно собираясь собрать жидкость руками.
Происшествие привлекло внимание молчаливого бригаденфюрера СС. Все так же невозмутимо он взял из стойки бильярдный кий и хлестнул по хрупкой
