Нерушимый 7 - Денис Ратманов
Хочу на юг! В Михайловске совсем осень, и листья почти облетели, а в том же Сочи люди еще в море купаются. Из плюс двадцати пяти так неприятно попасть в плюс двенадцать!
Всю дорогу домой я мониторил новости и уже знал, что Каретников, на которого совершили покушение, изменил планы и ехал в другой машине, а погиб его зам. Преступники, обстрелявшие его кортеж из РПГ (и где только взяли их?), их было двое, сразу же застрелились, и нить к заказчику снова оборвалась. Я надеялся, что информацией, кем были исполнители, располагает Тирликас, и сразу ему написал, но выяснилось, что он в Москве, решает вопросы с большим футбольныи начальством, и прибудет в Михайловск только завтра вечером.
Я сидел у окна экспресса и смотрел на мелькающие швы бетонного ограждения. Вспоминался Шуйский, имитировавший покушение на себя любимого. Почему-то думалось, что и в этот раз так же. На месте того, кто ведет дело об убийствах одаренных, я в первую очередь проверил бы контакты Каретникова.
В Михайловск я прибыл ровно в десять вечера, сразу же взял такси и поехал домой, предупредив парней, что скоро буду. Утомили меня поездки, а еще больше утомили пресс-конференции, и вот завтра опять! Надеюсь, до конца октября их больше не будет.
Каким же родным, тихим и спокойным показался двор возле нашего дома! И эти березы, и заросли сирени, и гроздья рябины, влажные от оседающего тумана.
Я запрокинул голову и увидел свет в своем окне. Парни не спят, ждут меня. Как же хорошо, что в этом мире нет турникетов на вокзалах, а двери подъездов не закрываются на замки!
Я бы, конечно, не рискнул так делать, но наверняка люди не боятся класть ключи от квартир под коврики у двери.
Наша квартира была не заперта. Я толкнул дверь, и голова пошла кругом от аромата жареного мяса. Парни точно знают, что мне нужно. Лишь сейчас я сообразил, что забегался и не поужинал.
Только я переступил порог, навстречу рванул Погосян, схватил меня за руку, уставился на подаренные Каретниковым часы.
— Именные! Покажи! Золото?
— Мама, вышли сало. Здравствуй мама, — улыбнулся Микроб, я пожал его руку.
Потом обнялся с Клыком, кивнул Семе Саенко, робко стоящем в стороне.
— Ну дай посмотреть, — канючил Погосян, переминаясь с ноги на ногу.
Я снял часы, отдал Микробу, и они пошли по рукам, срывая восторженные комментарии.
— Это же автограф Горского! — Микроб. — Он настоящий!
— Таки золото! И брюлики! — Погосян.
— Круто! — Клык.
— Ух ты! — Саенко.
Никто даже не спросил о премиальных. Пока они восторгались часами, я протопал в кухню, обливаясь слюной, и обнаружил там отбивные и картошку фри с квашеной капустой.
— Великое вам спасибо! — проговорил я, усаживаясь за стол и подвигая к себе тарелку. — Я так хочу жрать, что даже греть ничего не буду.
Микроб уселся напротив, плеснув себе березового сока из бутыли, положил на стол мои часы. Прожевав, я предложил:
— Давайте завтра в ресторане отметим победы «Титана» и ничью национальной сборной?
— Я только за! Но — чтоб цыгане с медведями и телочки, — отозвался Погосян.
Микроб скривился.
— Лучше в «Че». Туда точно болелы не просочатся. Они тебя, Саня, с утра караулят. Прям хоть ментов вызывай, чтобы охраняли.
— Да, болелы задрали, — сказал Клык. — Я за «Че».
— А еду можно заказать в другом месте и привезти туда, — предложил Саенко. — Я тоже за «Чемпион».
— Значит, завтра после журналистов — в «Чемпион», — заключил я, расчленяя отбивную.
Только поднес ее ко рту, в квартиру ввалились ветераны-динамовцы: Матвеич, Колесо и Гребко. И снова — поздравления, заинтересованность часами, и опять они пошли по рукам.
— А где Димидко? — поинтересовался я.
— В Москве, — ответил Матвеич. — У его сына день рождения.
Я мысленно выругался и спросил:
— И как часто он теперь в Москве?
Матвеич с Гребко переглянулись и пожали плечами, а Колесо не выдержал и многоэтажно охарактеризовал ситуацию, закончив:
— Очень надеюсь на его здравомыслие. Иначе мы рискуем в преддверии «Кардиффа» остаться без тренера. Ну, то есть номинально он будет, но… Но.
Вспомнились перепады настроения Саныча, когда у него был роман с Анжеликой. Ну да, семейная жизнь не может не влиять на настроение как игрока, так и тренера.
Из ванной вышел Клыков — красный, взъерошенный. Помолчал-посопел и припечатал:
— Если вдруг… Если… Я его убью. И насрать, если посадят. Она ему поверила!
Все замолчали и уставились на него. Рома постоял с полминуты, сверля всех взглядом, и удалился к себе, громко хлопнув дверью.
— Дела-а, — протянул Матвеич, схватил кусок четвертованной мной отбивной и отправил в рот.
— Вот и я Сане говорил, чтобы думал, кого… — проворчал Колесо и добавил: — Уж у меня сколько было баб, но это никогда не мешало работе!
Гребко помолчал немного и сказал:
— Все это сложно, когда дети. Он очень любит малых. Но даже мне очевидно, что не стоит ему вестись на манипуляцию. Кстати, мои на следующей неделе переезжают, жена нашла работу в Михайловске, детей переводим в гимназию.
— Хорошо, — мрачно проговорил Матвеич и добавил шепотом: — Тамара тоже согласна была переезжать, но Саня уперся. Так что не все еще потеряно. Но даже если вдруг… — он вздохнул, имея в виду воссоединение семьи Сан Саныча, — Тамара не будет чинить ему препятствий в работе, пока это выгодно. А ей выгодно.
— Что ж, каждый человек сам звездец своему счастью, — сказал слушавший нас Микроб.
— Вот только шо русскому счастье — немцу смерть, — перефразировал Гребко известное выражение.
Матвеич развил его мысль:
— Я бы сказал, что Колесу счастье, то Гребко смерть. Наш тренер сам разберется, как ему лучше.
И понятно, что да, взрослый мужик, сам разберется, но я желал Димидко искренних отношений. Да и Клыков не простит его и уйдет из команды. И не только «Титан» потеряет талантливого игрока, но и я — друга. Рому и в вышку, наверное, с руками и ногами заберут, а он и рад стараться, чтобы отомстить команде предателя, ведь именно таким будет считать Димидко. Не хотелось бы против него играть. На месте Клыка, я,
