Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

— Спасибо за угощение. Мне нужно идти. Покажите проход к Енисею, куда вы за водой ходите.

— Хорошо, пойдемте, — сказала девушка.

По всему чувствовалось, что она не прочь побыстрее избавиться от нежеланного гостя.

— Мама, ты пойдешь?

— Разумеется. Хоть постою у этой щели, посмотрю на дневное небо.

Путь по едва освещаемой лампой теплотрассе занял не много времени. Вскоре впереди замаячило бледное пятно света, гул непрекращающейся канонады, до сих пор приглушенный толщей земли, стал слышен отчетливее.

— Все, пришли, — сказала Наталья, останавливаясь под дыркой. — Отсюда до Енисея метров сто. Сориентируетесь?

— Вполне. Я из местных, как и вы.

— Вот как! — удивилась Ольга Анатольевна. — Где же вы жили?

— В Кировском районе, — ответил Чечелев, не желая особо откровенничать.

— А мы в Центральном. Наш дом тут, рядом, разрушенный весь, — вздохнула женщина. — Будьте осторожнее, Алексей. Храни вас Бог. Прощайте.

— Прощайте, — ответил Алексей.

Отчего-то ему стало вовсе неприятно общество этих женщин — глубоко несчастных, но при этом не вызывающих сочувствия, желания помочь.

Он повесил автомат на шею, встал на трубу, затем на прислоненную к бетонной стене деревяшку, которой пользовались женщины, выбираясь наверх за водой, и выскользнул на волю.

Быстро осмотревшись, Леха пополз под сгоревшую «бээмпэшку». Осевшая на перебитых траках машина врезалась в наваленные бетонные блоки метрах в двадцати от дырки. Почувствовав себя увереннее, он осмотрелся уже более обстоятельно, насколько позволяло нависшее над ним днище подбитой махины.

С его позиции были видны обвалившиеся арки Коммунального моста, затянутый дымами пожаров кусок правого берега реки. Там тоже шли тяжелые бои за каждый клочок земли. Лес, когда-то покрывавший окрестные сопки, выгорел почти весь от пожаров, вызванных обстрелами, поэтому сопки смотрелись непривычно обнаженными и даже выглядели как-то иначе.

Там, в Кировском районе на улице Академика Вавилова находится его дом. Вряд ли уцелел…

Разве мог он когда-то подумать, что придется воевать в родном городе!

Где же его мама? Отец, тот воюет где-то. Как давно он их не видел! Живы ли? Дай-то бог, чтобы были живы!

Вот из района Кузнецовского плато в направлении левого берега ударила реактивная артиллерия. Днище машины не позволяло Лехе рассмотреть направление полета ракет, но в целом было понятно, что удар нанесен куда-то по левому берегу.

Как знал Чечелев, плато полностью находится под контролем опозеров. Там даже базировались их вертолеты на небольшом аэродроме, сохранившемся еще с довоенной поры.

Вокруг было тихо, разве что гудящий войной разрушенный город болезненно пульсировал разрывами мин и снарядов, грохотал пушечными, автоматными и пулеметными выстрелами и умирал с каждым погибшим солдатом.

Леха раздумывал, как добраться до своих, ведущих бой у Коммунального моста. Вплавь даже нечего думать. Во-первых, вода холодная, во-вторых, в-третьих и в-десятых — глупо это. Надо пробираться привычным способом — разрушенными домами, дворами, ведь свой город он знает хорошо.

Мысленно представляя маршрут, Чечелев смотрел на видимый между катками участок реки, несущей свои медленные воды метрах в пятидесяти от его укрытия, на севшую на мель сгоревшую ржавую баржу, на плавающий в заводи у берега распухший труп.

Невольно возник вопрос: где женщины берут воду — в этой заводи или чуть выше по течению? А какая гарантия, что там тоже не плавает труп или несколько?

Непосредственно из Енисея и в мирное время воду не пили, настолько неочищенной и непригодной она была, как, впрочем, и в любой другой реке, на берегах которой располагались большие города. А уж сейчас, когда, кроме всякой химии, еще и трупы плавают, пить подавно нельзя! Неприязнь к добровольным узницам подземелья только усилилась.

Алексей уже собирался покинуть свое укрытие, как вдруг услышал грубый окрик, различимый даже на фоне общей канонады и перестрелки.

Он замер, выглядывая между катков, жалея, что сектор обзора такой маленький.

Через непродолжительное время Чечелев увидел, как трое опозеров гонят восьмерых пленных — грязных, босых, измученных, с затравленными пугливыми глазами на чумазых, заросших щетиной лицах, скованных тисками страха и отчаяния. Заведенные назад руки связаны кусками веревки.

Опозеры имели стандартную экипировку и вооружение — разгрузки, забитые магазинами, и автоматы. Они шли без касок и бронежилетов, в обычной, далеко не чистой полевой форме с белыми повязками на левых рукавах.

Грязное обмундирование являлось привычным зрелищем. Чечелев сам выглядел таким же. За всю войну он мало видел щеголей в чистенькой, ладно сидящей форме. Даже заградотрядовцы, и те не отличались безупречной чистотой.

Один из опозеров сразу привлек внимание Алексея. Помимо висевшего на уровне живота «АКС-74» он придерживал спортивную биту, покоящуюся на его правом могучем плече.

Это был Илья Заброднев. Бывший пятикурсник с факультета журналистики, тот самый — здоровый, наглый и уверенный в себе бугай, что организовал налет на коттедж.

Все та же короткая, почти под «ноль», стрижка на небольшой голове с крепкими ушами. Все та же бычья шея, литые плечи, грудь бочкой, спина перевернутой трапецией, руки с внушительными бицепсами, выделяющимися даже из-под куртки военного покроя, и кулачищами с голову двухгодовалого младенца, мощные ягодицы и ноги-столбы, уверенно попирающие грешную землю. И при этом, как отлично знал Чечелев, — хорошо подвешенный язык, правильная дикция и живой ум. Как эти плохо сочетаемые типажи — жлоб с внешностью портового биндюжника и гуманитарий, ужились в одном индивидууме, Алексей никак не мог понять.

«Таак, Забродя за опозеров, — подумал Леха, очень удивившись такой неожиданной встрече. — Что ж, тем хуже для него».

Впрочем, Чечелев понимал: ожидать, что Заброднев стал бы воевать за федералов, наивно. Слишком уж завистлив он к чужому благополучию, терпеть не может всех успешных, добившихся финансового благосостояния. Естественно, он должен был принять сторону тех, кто обещал справедливое возмездие всем хапугам.

«Таким, как мне», — криво ухмыльнулся Чечелев.

Леха всегда побаивался этого носорога, его слепой ярости, вспыхивающей мгновенно, если Заброде что-то не нравилось. Хоть Алексей и старался скрывать свою боязнь — а себя не обманешь! Страх к этому здоровяку постоянно жил в его сердце.

Какой замечательный шанс реабилитироваться в собственных глазах!

Удовлетворенный возможностью посчитаться, Чечелев стал более пристально рассматривать пленных и опять испытал сильное удивление, когда среди них опознал Митяя и Смешного. Как это они угодили в мышеловку? Знать, и от них фарт отвернулся! Не все ж за чужой счет выживать.

«Интересно, а где Циркач и остальные? — думал Алексей. — Ведь держались они всем скопом. Неужто убиты? А куда этих гонят? На хрена их вообще в плен взяли? Сейчас разговор короткий — застрелил или зарезал, если пулю жалко, и все дела».

Между тем опозеры загнали пленных в заводь по колено, потревожив раздувшийся труп. Окриками они приказали пленным остановиться, развернуться. Пленные выполнили команду, столпились боязливой кучкой.

Чечелев был уверен, что их сейчас расстреляют, поэтому в непонимании нахмурился, когда один из опозеров тоже вошел в воду и, с силой дергая за одежду каждого пленного, расставил их в одну шеренгу на некотором расстоянии друг от друга.

«Что за хрень? Показательный расстрел?» — подумал Алексей.

Он мог из своего укрытия легко застрелить всех троих опозеров, но, во-первых, не жалел блатных, особенно Митяя, подло убившего Клыка, а во-вторых, не знал остальных, поэтому до них ему не было никакого дела. Очерствевшая на войне душа ничуть не противилась бездействию.

Сделав свое дело, опозер вышел на берег. Стоявший все это время изваянием Забродя пошевелился, покрутил головой, разминая свою бычью шею. Лехе даже показалось, что он слышит характерный хруст. А Заброднев снял с плеча биту, не спеша, как мастеровой, осмотрел ее.

Чечелев уже понял, что сейчас произойдет, и помимо воли испытал страх, будто сам стоял в той заводи. Пленные тоже начали догадываться, что ждет их не расстрел. Некоторые попятились, заходя глубже, но грубый окрик опозера вернул на место всех отошедших.

Заброднев зашел в воду, медленно обошел стороной шеренгу, прошел за спины пленным. Те ссутулились, втянули головы в плечи, все же опасаясь повернуться, а может, находясь в некой прострации, лишенные воли, как загипнотизированные жертвы удава.