Артём Рыбаков - Игрушки 2
Когда Тотен в сопровождении фельдфебеля занял «места в партере», примолкший было «глашатай», заорал:
— Итак, свиньи, ваша трусость разочаровала господина коменданта. Теперь мы изменим правила игры. Как говорят у вас в России — «кнут и пряник». Одного пряника вам, видимо, не достаточно! С этого момента участник боя будет назначаться. Отказ — расстрел на месте! Нам нужно ещё шесть человек!
Я не очень внимательно слушал, поскольку всё моё внимание было привлечено к Фермеру, который как раз в этот момент остановился в паре метров за спиной у пулемётчика, сидевшего на крыльце караулки. Причём на плече у Александра я заметил «мой» ППД.
А минутой раньше Бродяга окликнул двух «хиви» и, всучив им ведро, жестами отправил за водой.
«Надо полагать, что и Люк где-нибудь неподалёку… И Док с Казачиной…» — предчувствие скорого освобождения наполняло меня радостью. Я повернулся к Семёну, чтобы поделиться с ним своей радостью, но внезапно обнаружил, что ни его, ни Миши-танкиста рядом нет. Я закрутил головой и совершенно неожиданно для себя обнаружил их в числе «гладиаторов»!
«Твою тевтонскую мать! Что же делать? — пока мозг в ошеломлении высчитывал варианты, ноги сами вынесли меня вперёд. — В конце концов, без меня у ребят шансов против этого Шлосса практически нет. Слишком долго они на подножном корму, да и навыки тут требуются посерьёзнее, чем для дворовой драки!»
— Назад, Антон. Ты куда? — хором встретили меня новые знакомцы.
— Вот, решил не оставлять вас одних, — я улыбнулся им. — Миша, ремешок свой не одолжишь на пять минут?
Как это ни странно, но многие из пленных носили ремни, а ложки были практически у всех. Да и котелки с кружками тоже были не редкостью.
Семён попытался что-то спросить, но Михаил, видимо вспомнив, как я метелил лагерных мародёров, дернул военврача за рукав и начал расстегивать пояс.
«Так, теперь надо Алика предупредить, чтобы они моим «гэгом» воспользовались…»
И высунувшись из-за стоявшего впереди пленного я «засемафорил» Тотену.
— Внимание! Внимание! — вновь заголосил переводчик. — На этот раз с гефрайтером Шлоссом будут снова противостоять трое. Ты! Ты! И ты! — последним был как раз военврач.
Мне совершенно не хотелось, чтоб мозги Семёна разбрызгало по утоптанной земле, поэтому я оттер Приходько в сторону и громко спросил:
— А можно мне?
Шлосс и переводчик покосились на меня, перекинулись в полголоса несколькими словами и громила одобрительно кивнул.
В напарники мне достались двое незнакомых парней: один с неспоротыми петлицами артиллериста и правым ухом, замотанным грязной тряпкой, второй — близоруко щурившийся высокий «доходяга».
— Так, пацаны, слушайте сюда! — затараторил я с места в карьер. — Под ногами не путайтесь и слушайте меня, как рОдную маму! Как начнём, ты, — мой палец уперся в грудь артиллериста, — идёшь по широкой дуге направо, а ты — соответственно, налево. Ваша задача — внимание этого биндюжника отвлекать, пока я его не уделаю. Ясно?!
Согласный кивок. «Ну и отлично, хоть мешать не будут».
На самом деле тактику боя с этим немцем я продумал уже давно, сразу после первого поединка. Просто так, по привычке.
Соревноваться с немцем в силе или убойности я не собирался, и, когда «глашатай», проорав «Начинайте!», выскочил из круга, медленно пошёл навстречу Шлоссу.
Собратья по несчастью, как я заметил периферийным зрением, в точности выполнили мой наказ и начали обходить немца с двух сторон.
Как я и ожидал, громила время тянуть не стал, и быстро двинулся на перехват близорукого доходяги, решив сразу вывести из игры самого слабого. Когда, по моим прикидкам, до достижения дистанции эффективного удара немцу оставался один шаг, я метнулся вперёд и в длинном выпаде «щёлкнул» ремнём по бедру противника. Пояс у танкиста был не каким-то там брезентовым эрзацем, а настоящим кожаным, так что неприятные ощущения гаду обеспечены.
Фриц запнулся, разразился потоком грязных ругательств и, развернувшись, бросился на меня. Я кувыркнулся прямо из положения выпада, уходя с пути этого носорога, и, лежа на спине, ещё раз «приласкал» арийскую ляжку ремнём. Шлосс как раз перенёс на эту ногу вес всего тела, так что после обжигающего «горчичника» мышцы непроизвольно сократились и мой противник кубарем покатился по земле.
Первый раунд был за мной. Я поднялся на ноги. Над лагерной «площадью» воцарилась мёртвая тишина. Лица «наших» осветились надеждой, в то время как немцы пребывали в состоянии молчаливого ступора.
Шлосс тоже поднялся, однако, вопреки моим ожиданиям не бросился сразу на меня, а застыл на месте. Я заметил, что он потирает ушибленную ногу.
Я расправил плечи и, щурясь, посмотрел вверх. В пронзительно-голубом небе беззвучно скользили редкие облака, какая-то крупная птица, может, орел, а может и ястреб, расправив крылья, нарезала круги над лагерем. «Эх, хорошо как!» — с этой мыслью я отпрыгнул метра на полтора вправо, заставляя бросившегося на меня немца «провалиться» и, одновременно уходя из зоны досягаемости его булавы. Немцы из числа зрителей заулюлюкали. Я бросил быстрый взгляд на крыльцо караульного помещения. «О, порядок!» — судя по немного неестественной позе пулемётчика, сидевшего, привалившись к широкому плечу командира, мужики уже играли по полной.
Мой противник сделал очередной ход. Пара коротких шагов по направлению ко мне, а затем — рывок в сторону «артиллериста». Я понял, что не успеваю перехватить Шлосса! Но раненый парень сам оказался не лыком шит — он припустил бегом вокруг площадки, и шипастая дубинка с воем рассекла воздух сантиметрах в пятнадцати у него за спиной!
Я напряг память и выкрикнул, обращаясь к нашему противнику:
— Hey schweinehund![54]
Кто-то из немцев заржал, а Шлосс, похоже, разозлился по-настоящему. Мы сходились быстро, но осторожно. В тот момент, когда нас разделяло метра два, немец решил воспользоваться своим преимуществом и, хекнув, нанёс удар. Шипастая дубинка устремилась ко мне по широкой горизонтальной дуге…
Как говаривал один из моих наставников: «Чтобы поймать предмет, надо просто протянуть руку». И заставлял нас делать одно крайне занятное упражнение: вы встаёте лицом к стене в двух-трёх метрах от неё, а ваш партнёр начинает кидать в стену теннисные мячики. Ваша задача — поймать их после отскока. После трёх лет упражнений реакция улучшается настолько, что мне удавалось ловить мяч, когда он летел ещё К стене. А тут дубинка, траекторию которой можно определить по положению медленно движущегося плеча. Ха! И моя правая рука бросила в лицо немцу скатанный ремень, а левая перехватила палицу чуть ниже шипастой «головы». Сам же я развернулся к противнику правым боком. Освободившаяся правая подбивает локоть одноимённой руки противника вверх и тут же бьёт наотмашь в подмышку. Немца скрючивает, а дубинка оказывается у меня. Пируэт — и я стою за спиной у немца. «Хм, а это что за знакомые хлопки доносятся откуда-то из-за караулки?» — и, перехватив с проворотом дубинку, я пинаю Шлосса в почку.
Крик «Стоять!» переводчика сливается с пистолетным выстрелом у меня за спиной, а с одной из вышек, раскинув руки, рушится вниз головой часовой.
Взгляд со стороны. Тотен.[55]
Чтобы выглядеть уверенным и даже немного скучающим, пришлось мобилизовать все свои актерские навыки. Хорошо еще, что некоторый опыт публичных выступлений имеется, а если покраснею от волнения, так всегда на жару списать можно. Однако Сашина смена планов выбила меня из колеи. Идя к воротам, уверенности я не ощущал никакой. Да и откуда возьмется она, эта уверенность? Я же не зубр спецназа. Роль «живца» меня не радовала совершенно. Я посреди взвода немцев, можно сказать, совершенно один, и с задачей не только максимум народу положить, но и живым оттуда вернуться. Впрочем, очередность и приоритеты я для себя тут же поменял местами: заварить кашу, выбраться, а дальше уже старшие товарищи «доработают-дочистят».
Пришло осознание, что сегодняшняя переделка — это, по сути, экзамен на «профпригодность» и боевую зрелость. Либо я его сдаю, либо… Либо мне будет уже все равно. Радости подобные мысли мне не доставляли, равно как и необходимость «уработать», как сказал командир, фельдфебеля и ближайшее окружение. Пока что я не понимал смогу ли я вообще спустить курок, ведь разница все же была существенная: стрелять в бою по «целям» или накоротке — по людям. Я, правда, предполагал, что «старики» эту разницу уже давно для себя нивелировали, но легче мне от этого никак не становилось.
Продолжая терзания в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею», я дошагал до своего места в партере — лавки весьма потрепанного вида, и еще более пыльной и грязной, чем наша машина, проехавшая бог знает сколько километров по проселку. Садиться на этот шедевр деревенского мебельного искусства желания не было никакого. Я уж хотел было сказать что-то фельдфебелю про чистоту и порядок, как взгляд мой упёрся во второго сопровождающего. Накатило на меня так, что я чуть не бросился на гада! Это был тот самый унтер, который расстреливал наших за забором. Узнал я, конечно, не лицо — темно тогда было, а очень характерное движение рукой. Какое-то дерганое, что ли… Именно этим жестом он звал бойца из свежевыкопанной могилы, а сейчас он приглашал меня присесть. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как до этого, а от ненависти. Тебя, гада, я не то, что уработаю — убью голыми руками на хрен!. Что-то в голове щёлкнуло, и теперь мозг, забыв о рефлексиях и Достоевском, начал усиленно работать совершенно в другом ключе: «Будь вежлив и профессионален, но держи в голове план как убить всех вокруг». Уже без всяких разговоров, я смахнул пыль с лавки и уселся на краю, оставляя немцам место слева от себя. Теперь остается только вытащить пистолет и расстрелять обоих.
