Гардемарин Ее Величества. Адаптация - Валерий Пылаев
— Доброго дня, судари… и сударыня!
Келлер развернулся к Оле и тут же натянул на лицо дежурную улыбку. Так, будто отрабатывал положенное шоу, забыв, что на этот раз вовсе не находится под прицелом фотокамер. Он и раньше не блистал особыми талантами, а за прошедшие десять лет, похоже, научился только кривляться для репортеров, выдавая зазубренные фразы.
Я вдруг подумал, что канцлер — вторая… ну, или по меньшей мере третья по значимости политическая фигура в государстве, чем-то напоминает марионетку. Дорогую, сшитую из отличных материалов, отлаженную до винтика и обревшую запредельное сходство с человеком, но все же способную говорить или двигаться, только когда у нее из интересного места торчит рука.
Знать бы — чья.
— Рад приветствовать вас всех, хоть нас и свели здесь сегодня не самые приятные события, — продолжил Келлер. — Однако мне — как и наверняка любому из присутствующих — отрадно видеть перед собой настоящий цвет нации, этих отважных молодых людей, которые невзирая на опасность все же смогли выполнить свой долг перед отечеством и…
Дальше я не слушал. Эта речь, как и все предыдущие, затянулась минут этак на семь, однако по содержанию уложилась бы в пару строк. То, что задорно и с какой-то нездешней мужественностью в голосе вещал Келлер, в переводе на русский означало примерно следующее: мы награждаем вас без свидетелей и чуть ли не тайно, потому что спецслужбы и старик Морозов лично в очередной раз облажались, и четырем чуть ли не подросткам пришлось делать их работу. Мы искренне благодарим вас за подвиги, однако крайне не рекомендуем болтать о них за пределами этой комнаты. А кто будет болтать — тот ни разу не молодец.
И о военной или какой-либо другой карьере может забыть. Этого его высокопревосходительство, конечно, не озвучил даже в иносказательной форме, но я догадался и сам.
— … решила наградить всех вас лично, — торжественно закончил Келлер. — Поприветствуйте ее императорское высочество Елизавету Александровну!
Камер-юнкер, который сопровождал нас до гостиной, открыл дверь, и в проеме появилась маленькая фигурка. Мы все — даже Оля — тут же вытянулись по стойке «смирно» и взяли равнение налево, и через несколько мгновений я даже смог рассмотреть что-то из-за могучего плеча Камбулата.
По случаю награждения Елизавета вместо платья нарядилась в костюм. Обычный гражданский и, конечно же, без каких-либо знаков отличия, если не считать брошь с фамильным гербом Романовых. Но все равно чем-то походивший на парадную форму военного. Приталенный пиджак и воротник-стойка отчетливо напоминали крой наших кителей, да и цвет был соответствующий — белый.
Гаркнув на весь Зимний положенное «здравия желаем», мы замерли в ожидании, и Разумовский — проводить церемониал доверили именно ему — принялся вызывать всех по порядку. И начал, как ни странно, с Оли.
— Титулярный советник Белова — шаг вперед, — торжественно проговорил он.
И вот тут я изрядно удивился. Во-первых, потому что Оля оказалась старше, чем я думал — минимум года на два, даже если считать, что она начинала службу не с самых младших чинов и взлетела по карьерной лестнице бегом. И во-вторых из-за того, что она почему-то оказалась не какой-нибудь фрейлиной или придворной в звании камергера или даже камер-юнкера, а титулярным советником.
Девятый класс в Табели о рангах — такой чин мог бы носить… Да, в общем, кто угодно. От секретаря с задачами типа «подай-принеси» в любом министерстве до младшего полевого агента Третьего отделения. И даже врученная Оле награда — «Анна» второй степени — никакой ясности не добавил.
Нашей же четверка, в соответствии с невысокими званиями, вместо полноценных орденов получила унтер-офицерские медали: Камбулат с Корфом серебряные Георгиевские кресты четвертой степени, Поплавский — третьей, а я…
— За отвагу и смекалку, проявленные в бою, курсант Острогорский награждается… — Разумовский сделал почти театральную паузу и закончил: — Георгиевским крестом первой степени!
От удивления едва не споткнулся, шагая вперед: обычно за боевые заслуги медали вручались по возрастающей, от младшей степени к старшей, и даже Поплавскому, можно сказать, неслыханно повезло. А уж мой золотой крест и вовсе был чем-то запредельно-выдающимся.
Не иначе Мещерский постарался. А может, и сам старший Морозов.
— Поздравляю, господин курсант. — Елизавета приколола медаль к моей груди и едва слышно добавила: — Благодарю вас, Владимир. Я обязана вам честью и даже самой жизнью. Можете не сомневаться — моя милость не ограничится этой наградой.
— Служу отечеству! — Я чуть склонил голову. — Без друзей я бы не справился.
— И мне будет приятно, если вы все ненадолго задержитесь во дворце, — улыбнулась Елизавета. — До обеда еще далеко, но я велю подать в гостиную чай и…
— Боюсь, это невозможно, ваше высочество. — Морозов, до этого стоявший молчаливой статуей, раздвинул плечами остальных гостей и приблизился. — У нас назначена встреча через час, а к ней следует подготовиться.
Такой вот ненавязчивый намек, что аудиенцию и сам церемониал награждения пора заканчивать. И заодно на то, кто тут на самом деле хозяин. Теоретически, Елизавета могла отказаться, потребовать перенести встречу… но только теоретически. Ее глаза потухли, а уголки рта скорбно опустились, и я вдруг почувствовал острое желание стукнуть по сиятельной лысине чем-нибудь тяжелым.
Разумовский едва слышно вздохнул и взглядом указал на выход — даже не стал командовать положенные в таком случае «вольно» и «разойдись». Остальные гости тоже вдруг вспомнили, что у них есть какие-то срочные дела за пределами гостиной. Единственным, кто мог поставить Морозова на место, был я…
Лет этак одиннадцать назад — но теперь мне оставалось только пообещать себе снова дослужиться до главы Совета и показать старику, где зимуют членистоногие. И двинуться к дверям, на всякий случай козырнув куда-то в пространство. Соседи по блоку уже ушли вперед следом за Разумовским, радостно разглядывая медали друг на друге, а я чуть задержался — дождаться Олю, которая о чем-то шушукалась с Елизаветой.
Со злополучного бала мы так и не виделись — в Корпусе резко повысили бдительность, и сбежать в город даже проторенными тропами теперь было непросто. Да и переписка стала совсем уж нерегулярной и какой-то… какой-то
