Где исчезают корабли - Августин Ангелов
Глава 3
Первое, что увидел испанский адмирал, очнувшись и открыв глаза, был яркий свет. Он, казалось, лился отовсюду, заполняя все пространство вокруг. Тело у адмирала болело, словно после серьезного фехтовального поединка, когда множественные сильные удары противника приходились по доспехам, не пробивая их, но нанося все-таки повреждения телу в местах ударов под кольчугой. Чувствуя себя избитым, пошевелиться адмирал мог только с трудом.
Он ощутил еще головную боль, тошноту и головокружение. Но, больше всего у него болела шея. И вокруг нее адмирал обнаружил нечто, напоминающее по ощущениям латный воротник, сделанный таким образом, что никакой возможности пошевелить шеей он не имел. Скосив глаза, Гарсия Лопес де Фегероа обнаружил, что лежит на спине раздетый под белой простыней, прикрывающей его тело наполовину. К счастью, все части тела оказались на месте, вот только он был привязан к койке, а в его правую руку, зафиксированную ремнями, как и левая, кто-то воткнул толстую иглу, от которой тянулась вверх прозрачная трубка к небольшой бутылке, подвешенной на высокой металлической стойке. А на левой руке находился какой-то широкий синий манжет, от которого тоже куда-то тянулось нечто, напоминающее не то непрозрачную трубку, не то тонкую веревку, сделанную непонятно из чего. Еще несколько подобных отходили от груди, на которой были налеплены какие-то серые кругляши.
Поскольку все пространство вокруг койки адмирала было завешено белыми шторами, где точно он находился, понять не представлялось возможным. Лишь яркий белый свет лился поверх занавесок, впрочем, его источника тоже видно не было. Лежа на спине и рассматривая безукоризненно гладкий белый потолок над собой, Фегероа с уверенностью мог отметить лишь тот факт, что остался жив после взрыва на флагманском галеоне. Последним воспоминанием Гарсии стало то, как он летел спиной вперед, выброшенный взрывной волной со своего галеона за борт, наблюдая в этот момент, как падают горящие мачты «Сан Антонио».
Кто его спас, и как он оказался там, где сейчас лежал, адмирал не помнил, видимо по той причине, что находился без сознания достаточно долгое время. Где-то что-то тихо попискивало. Но звук, повторяющийся с абсолютно равными промежутками, явно не принадлежал какому-либо живому существу. И это начинало нервировать Гарсию, который не мог объяснить подобный постоянный звук рационально. Имелось еще и некое тихое гудение, тоже не похожее ни на один из известных звуков, а, кроме того, адмирал иногда чувствовал какое-то легкое подрагивание койки. Но, других звуков слышно не было, и ничего какое-то время не происходило, пока не послышались шаги.
Какой-то человек с худым вытянутым гладко выбритым лицом, одетый в белое, раздвинув занавески, решительно подошел к койке, на которой лежал испанский адмирал. Зайдя в изголовье и выпав из поля зрения Гарсии, этот человек чем-то пощелкал, отчего неприятный повторяющийся писк прекратился. Затем он склонился над адмиралом. И Гарсия смог хорошо рассмотреть его. Незнакомец явно был уроженцем севера Европы, о чем говорила не только форма лица, светлые волосы, но и его тонкая кожа, под которой проглядывали голубые жилки. В его голубовато-серых глазах светился ум, а взгляд был спокойным, но внимательным, изучающим. И в его присутствии адмирал чувствовал, что находится в безопасности. Хотя он, конечно, мог оказаться кем угодно, хоть экзекутором от инквизиции. Но, последние сомнения рассеялись, когда этот человек заговорил:
— Как вы чувствовать себя?
Незнакомец плохо знал испанский язык, но настроен был, похоже, доброжелательно.
— Жив, вроде бы, — лаконично ответил Гарсия. И спросил сам:
— Кто вы, сеньор?
— Я есть корабельный доктор, — ответил незнакомец, который оказался иностранцем.
— Где я? Что случилось с моей эскадрой? — спросил испанец.
— Я плохо знать испанский. Хотеть учить, — произнес эскулап. Достав откуда-то маленький прозрачный цилиндр с иглой, он воткнул эту иголку в плечо адмиралу, но быстро выдернул ее обратно и вышел. А Гарсию, который даже не успел испугаться укола, похожего по ощущениям на комариный укус, тут же потянуло в сон.
Адмирал не понял, сколько прошло времени, когда снова пришел в себя. И опять вокруг него был все тот же яркий неестественный белый свет. Только обстановка вокруг поменялась. Он теперь находился в помещении не один. Напротив него, накрытый до половины туловища простыней, на койке лежал пехотный капитан Рауль Мендес. Во сне он храпел, и его длинные черные усы смешно топорщились. Видимо, от этого храпа сам Гарсия и проснулся.
Обнаружив, что более не связан и свободен от игл и иных предметов непонятного, но, скорее всего, врачебного назначения, адмирал попробовал сесть на своей койке, но понял, что без посторонней помощи не сможет, потому что еще слишком слаб после той контузии, когда его выкинуло с палубы «Сан Антонио». К тому же, очень мешал тяжелый корсет, одетый на шею и фиксирующий голову в одном положении. Попробовать его снять не представлялось возможным. Во-первых, адмирал не имел ни малейшего представления, как такая штука снимается, а во-вторых, любое движение рук отдавалось болью в области шеи. Поняв, что сейчас лучше всего лежать и выздоравливать, Фегероа улегся обратно.
Поскольку яркое освещение нисколько не мешало пехотному капитану спать, то адмиралу, который уже не мог заснуть при таких звуках, которые Рауль Мендес издавал, не оставалось ничего иного, как лежать и разглядывать помещение. Ведь дотянуться до соседа напротив он не мог, да и подходящего предмета не было, чтобы запустить в Рауля, и он прекратил бы наконец-то храпеть. Адмирал попытался крикнуть пехотному капитану, но обнаружил, что и кричать не может, потому что совсем осип. Рот широко открыть ему не удавалось из-за корсета, поджимающего подбородок, да и шея болела при любых усилиях. Оставив попытки кричать и продолжая слушать трели храпящего Рауля, Гарсия понимал, что находится в каком-то госпитале. Только на лазареты родной Испании увиденное вокруг походило мало.
«Уж не на борту ли того удивительного белого корабля с английским названием нас поместили?» — спросил себя Гарсия де Фегероа, пытаясь внимательно осмотреться, насколько ему позволял корсет, фиксирующий голову. И тут внезапно проснулся пехотный капитан. Он сначала жмурился от света, потом долго пялился на Гарсию, словно видел его впервые. Наконец, Рауль Мендес произнес:
— Пять тысяч чертей и сто дьяволов! С трудом узнал вас. Вас же побрили! И куда это
