Лабух - Иван Валерьевич Оченков
Роскошью жильё не поражало. Две комнаты, полуразвалившиеся сени, удобства во дворе. Вода, то есть колодец, в конце улицы. Но жить можно. Правда ютились там, помимо Лукича, его мать и две сестрёнки. Одна маленькая и шустрая проныра с торчащими в разные стороны косичками, а другую вполне можно было назвать девушкой. На год младше Никишки, с короткой стрижкой и пронзительным взглядом ярко-синих глаз. Звали её Глафирой, а если коротко, Глашей. Младшую, соответственно, Лукерьей или Лушей. Ещё одним жителем была тощая кошка, кличку которой я выяснять не стал.
Мать и сёстры встретили своего непутёвого родственника слезами и объятьями. Судя по всему, слухи о его пленении успели достигнуть их ушей и они не чаяли увидеть своего «кормильца» живым.
— Да ладно, маманя, все хорошо ведь закончилось, — смущенно лепетал парнишка, пытаясь вывернуться из их цепких рук, а потом, решив очевидно, что настал благоприятный момент, представил меня. — А это вот, товарищ Семенов… он у нас переночует.
— Василиса Егоровна, — представилась родительница Никифора, и, увидев протянутую мою ладонь, суетливо вытерла руки о не особо чистый передник и ответила на рукопожатие.
— Николай.
— А вы тоже в милиции служите?
— Нет. Я дембель. Ну, в смысле, демобилизованный солдат, то есть, красноармеец. Вот. Мы случайно познакомились…
— Мама он мне жизнь спас! — поспешил добавить Никишка.
Возможно, незваные гости были обычным делом в доме моего нового знакомого, а быть может, помогло то, что он назвал меня спасителем, но приняли меня со всем возможным радушием. То есть, пригласили за стол и попытались накормить. Впрочем, с последним были проблемы.
Жили хозяева, мягко говоря, небогато и в особенности чувствовалось это за столом. Пустые щи, немного зелени, очевидно, выращенной в палисаднике, и несколько сухарей… и я в качестве нахлебника!
Спать мне постелили на полу, другого лежачего места в доме просто не было. Никифор, правда, пытался уступить мне место на сундуке, но я, посмотрев на размеры этого предмета мебели, благоразумно отказался. И правильно сделал, потому что спалось мне откровенно плохо. Стоило закрыть глаза, как передо мной появлялся матрос с разодранным горлом и пристально смотрел, так что стыла кровь в жилах. Казалось, он хочет спросить — «за что ты меня так?»
А потом ко мне пришла кошка и, устроившись под боком, принялась мурлыкать. Присутствие живого существа рядом так меня обрадовало, что скоро успокоился и даже смог ненадолго забыться. Тем не менее, проснулся рано и почувствовал себя почти хорошо. Выйдя во двор, обнаружил кадушку, полную дождевой воды и наскоро умылся. Стало немного легче.
— С вами все в порядке? — поинтересовалась неслышно поднявшаяся вслед за мной Василиса Егоровна.
— Более или менее, — пожал я плечами.
— Стонали вы и ворочались, — пояснила она свое любопытство. — Должно сон дурной приснился?
— Вроде того.
— У тех, кто с фронта вернулся такое часто бывает. Отец Никишин, как с империалистической пришел, долго во сне кричал.
— А где он сейчас?
— Погиб под Царицыным.
— Простите.
— Да не за что. Вы же тут не виноваты…
Некоторое время мы молчали. Я не знал, чем помочь этой доброй женщине. Денег у меня нет, продуктов тоже. Предложить наколоть дрова? Ну, во-первых, дров во дворе не видно. А во-вторых, как ни стыдно признаваться толком и не умею. Мы жили в квартире с центральным отоплением, а когда гостили у того же дяди Паши, он мне не доверял. Говорил, что у меня руки не под то заточены, и потому несчастный случай практически неизбежен.
— Идемте чай пить, — наконец позвала она меня.
— С удовольствием. Только…
— Вам что-то нужно?
— Скажите, у вас есть зеркало?
Если Василиса Егоровна и удивилась этой просьбе, то виду не подала, а прошла на свою половину, чтобы через минуту вернуться с небольшим ручным зеркальцем в деревянной оправе. Покрытие было неважным, край треснувшим, но, по крайней мере, я впервые смог более или менее подробно рассмотреть свою новою наружность. Что же, не так уж все и плохо. Не кривой, не косой, сложен пропорционально и, кажется, не обижен силой. Возраст примерно около двадцати двух лет. То есть, вдвое моложе себя прежнего.
Лицо конечно самое рабоче-крестьянское, но нельзя сказать, чтобы совсем грубое. И если добавить к нему порядочную прическу, будет совсем хорошо. Впрочем, пока что стричь и укладывать особо нечего. Видимо в Красной армии, борясь с насекомыми всех оболванивали под машинку. Слава богу, хоть не под Котовского! Несмотря на то, что в моем времени бритая голова была в моде, мне такой стиль никогда не нравился.
— Теперь вижу, не соврал Никифор, — мягко улыбнулась хозяйка.
— Что, простите?
— Ну он мне шепнул, что вы артист…
— Не похож?
— Да, руки у вас рабочие и в мозолях. Сначала подумала было, что вы слесарь, а теперь вижу, как прихорашиваетесь…
Н-да, никогда Штирлиц не был так близок к провалу! Я вот о въевшихся в кожу частицах металла даже не подумал, а она сразу догадалась.
— Не просто артист, а музыкант, — постарался ответить как можно более спокойно. — А что до рук, так в армии никому не интересно, какой у тебя талант. Главное — чтобы с автомат… то есть, винтовкой, обращаться умел.
— Нешто в вашем полку никакого оркестра не было?
— Так я гитарист, а там все больше на духовых инструментах…
Впрочем, моя специализация совершенно не заинтересовала добрейшую Василису Егоровну. Быстро наколов лучины, она растопила плиту и поставила на неё закопчённый медный чайник. Дождавшись когда тот закипит, бросила туда полную щепоть заварки. Тем временем поднялись девчонки и растолкали сладко сопевшего Никишку. В общем, вся семья была в сборе.
Вы когда-нибудь пили морковный чай? Причем, без ничего, и в особенности без сахара. Вот я делал это в первый раз в жизни, дуя, осторожно прихлебывая и все равно обжигаясь о край жестяной кружки. Божественный напиток, чтоб его…
А потом мы с Никифором отправились на похороны погибших в стычке с бандитами. Честно говоря, поначалу в моих планах вовсе не было посещения траурной церемонии. Ведь я
