Принц из-за моря - Дмитрий Чайка
— Богиня, помоги мне! — побледнела Людмила. — Да зачем это? Может, не надо, Само? Он же малыш совсем!
— Надо, — хмуро ответил он, затягивая пояс. — Иначе конец ему. Не удержит власть, когда я помру. Все, что я делал, прахом пойдет.
— Девочка, пусть будет девочка! Молю тебя, Мокошь! — по щекам Людмилы ручьем потекли слезы. — Даже у рабынь детей не отнимают! Сын в Сотню пойдет, дочь в Баварию уедет! К чему нам власть эта, золото это проклятое, когда не можем просто счастливы быть? За что мне это? — И она зарыдала, прижав к себе притихших детей.
* * *
Месяцем позже. Жупанство Любуша. Словения.
Князь Самослав объезжал свои новые владения в словацких землях. Огромный край жил так, как жили еще совсем недавно и хорутане. Растили жито и просо на месте сведенных лесов, ставили силки на зайца и куницу, и за милую душу наворачивали тухлую рыбу. С солью тут было совсем нездорово. Даже бортничали здесь все еще по-старому, варварски разоряя пчелиные ульи. Голодные глаза родовичей и восковая кожица малых детишек были настолько пронзительны, что князь не стал брать дань зерном, заменив ее на мех. Это стало бы ошибкой, ведь даже если десятину забрать от выращенного зерна, то, почитай, семья месячного запаса еды лишится. А с учетом того, что снег тут лежал чуть не до мая месяца, то месяц этот могли пережить далеко не все. Собственно, именно так тут при аварах и было.
Вместо того, чтобы брать дань, князь сделал ровно наоборот. Он за серебро выкупил у крепких весей зерно из запасов, а в словацкие земли поехали санные поезда, груженые ячменем и полбой. Все было ровно так, как и в Моравии пару лет назад. Сотни жизней это зерно сохранило, и вернется потом сторицей, когда дети, пережившие зиму, получат шанс родить своих детей, чтобы те родили своих. Странное это было полюдье, где князь раздавал зерно по мешку на семью, а потом судил суд по своему писаному закону. Он поначалу ошибся, и поручил раздать зерно местным жупанам. Кончилось все ожидаемо, и после недолгого следствия виновные в воровстве украсили собой капища Мораны, которая была официальной богиней Тайного Приказа. Впрочем, некоторые из словацкой знати оказались умнее остальных, и почтительно встречали дорогих гостей из столицы, без пререканий предъявляя для обыска собственные закрома. Уж больно мешки приметные были, тут и ребенок не спутает.
В общем и целом, зиму должны были пройти нормально. Самые глупые висели на кольях, превратившись в промерзший насквозь кусок мяса, а самый хитрый из всех, жупан Любуш, ехал рядом с князем, стремя в стремя. Они вели небезынтересный разговор.
— А скажи мне, почтенный Любуш, что люди говорят о новой власти? — задал князь наивный до невозможности вопрос. И одновременно тот вопрос был необыкновенно сложным.
— До того рады, что просто сил нет, княже, — с готовностью ответил жупан. — Богам благодарственные жертвы ежедень приносят.
Его глаза светились собачьей преданностью и как бы спрашивали: Ну что, молодец я? Ведь, как надо ответил! Похвали меня, новый хозяин! Только что язык наружу не вывалил новый жупан, чтобы совсем на собаку не стать похожим.
— Еще раз спрашиваю, — ровно спросил его Самослав. — Вопрос был с подвохом, и ты с ответом не угадал. Впредь тебе урок. Если узнаю, что врать мне пытаешься, то жупаном тебе не бывать. Ни тебе, ни детям твоим, ни внукам.
— Боятся люди, — тут же сориентировался Любуш. Он был весьма неглуп, но рабские привычки вытравить оказалось непросто. Хочет высокое начальство правду слышать, ну пусть слушает. У него, Любуша этой самой правды столько, что хоть лопатой грузи. — Не понимают они тебя. А люди всегда боятся того, чего не понимают.
— Я же зерно им дал, — удивился князь.
— Из-за этого они тебя еще больше бояться стали, — пожал плечами Любуш. — Что это за новый хан такой, который не берет, а дает? Как бы кровью заплакать не пришлось за то зерно проклятое.
— Вот так? — задумался Само. — А если сказать, что то зерно в долг дадено?
— Так гораздо лучше будет, — уверенно кивнул жупан. — А еще лучше с резами[8]. Скажем, третью часть. А потом мы резы до десятой доли снизим, и они тебе ноги целовать будут.
— Ну, будь по-твоему, — согласился князь. — Успокаивай родовичей, как умеешь. Что там с камнем?
— Рубим понемногу, — поморщился жупан. — Непросто это оказалось, даже соль твоя не помогает. Говорят люди, что не против обров эта крепость строиться будет, а чтобы земли наши в рабстве держать. Обров побили, так к чему тут такая твердыня? Чай, у нас не ромейские земли, богатств никаких нет.
— Тьфу ты, пропасть! — не выдержал князь. — Ну и чудной у вас народ! Нигде такого не бывало, как-то попроще всегда обходилось. Ну, и чего они хотят?
— Сами по себе жить хотят, — невесело усмехнулся Любуш. — Чтобы господ всадников не было, и чтобы твоих дел многоумных тоже не было. Пусть все будет по старине, как раньше было, до обров. Пусть голодно, но зато ты сам себе хозяин. Перестала земля родить, поднялся и ушел, куда глаза глядят. Хоть за Карпаты, на восход, как дулебы и радимичи сделали, хоть на юг, как сербы с хорватами, хоть на север дальний, где поморяне нынешние обосновались. Там совсем холодно, куда хуже, чем у нас, и ничего, живут как-то.
— Не будет больше такой жизни, Любуш, — покачал головой князь. — Земли пустой все меньше становится, а значит, и свободы прежней не будет. Вам такая роскошь точно не светит. Я по теплу на север войско двину, вислян примучивать. За вислянами очередь настанет ополян, мазовшан, куявов, лендзян и поморян. К морю по Висле выйти хочу. Отсюда до моря и трех недель пути нет.
— Да зачем тебе это, княже? — непритворно удивился Любуш. — Племена сильные, многолюдные. Там везде болота да леса. Войска положишь без счета, а зачем?
— Путь торговый по Висле пойдет, — туманно объяснил князь. — Тебе большего пока знать не нужно. Знай только, что земли эти богаты будут. И ты будешь богат, если по моей воле ходить будешь. Тут, вот прямо тут, центр моих земель будет. Так что никуда твой народ не денется. Уйти он, может быть, и сумеет, да только землю с собой ему не унести. Привыкайте.
— Привыкнем, — хмыкнул жупан. — Только и делаем, что привыкаем. С господами всадниками к нищете привыкли, и к твоему богатству
