Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
— Целуются только парни с девчонками, — заявила Фролович.
Улыбнулась, увидев показную радость на Пашкином лице.
— Замечательное правило, — сказал Могильный.
— Ну а в остальном — всё, как обычно… — сказала Ольга.
Заметила усмешку Светы Пимочкиной. Нахмурилась. Толкнула подругу локтем — несильно.
— Я имела ввиду: как положено по правилам! — сказала именинница.
Бросила взгляд на Пашку.
Могильный словно и не заметил её смущения — ободряюще улыбнулся.
— Крутим бутылку, — продолжила Фролович. — Вот так.
Она придала вращательное движение пустой таре из-под портвейна.
— Это пробный раз, — сказала она. — Он не считается.
Бутылка плясала на столе — выбросила на скатерть несколько капель.
Я, подобно другим первокурсников, заворожённо наблюдал за её вращением.
— Когда она остановится, — говорила Ольга, — укажет нам на девчонку. Любым концом: парни и девушки у нас сидят по разные стороны — на двух девочек одновременно не покажет.
Бутылка замедлилась. И, наконец, замерла.
Её горлышко смотрело мне в грудь — дно указывало на побледневшую вдруг Надю Боброву.
— Это несчетово, — повторила именинница. — А просто, чтобы всем было понятно.
— Нет, мы поняли, — сказал Паша.
— Видите? — спросила Оля. — Она показала на Надю. А значит, Надя первая бы у нас участвовала в игре. Крутим второй раз — выбираем парня.
Снова стрельнула взглядом в Могильного.
— Всё очень просто, — сказал Пашка.
Боброва и Аверин синхронно кивнули (Славка будто и не замечал Надиных взглядов). Я пожал плечами: в подобных детских забавах раньше не участвовал (представил, как бы к ним отнеслись в «моё» время — ухмыльнулся). Пимочкина поджала губы — выказывала недовольство происходящим (молчаливое). Она сложила на груди руки, будто открещивалась от задуманного её подругой безобразия. Хмурила брови. Смотрела на пустую бутылку, словно Троцкий на буржуазию.
— Сами решайте, как станете целоваться, — сказала Фролович. — Можете просто чмокнуть друг друга в губы. А можете… непросто. Помните, что это всего лишь игра. А поцелуй — её часть. Жениться или выходить замуж вас после него не заставят.
Она улыбнулась, взглянула при этом в глаза Паше Могильному, будто слова о поцелуях адресовала именно ему. Тот с серьёзным видом угукнул, решительно сжал кулаки. Мне почудилось, что Павел настраивался на предстоящую игру едва ли не как на свадебную церемонию; он даже побледнел от волнения. Я заметил проступившие на Пашкином лбу капли пота. Подумал, не потому ли Могильный так и не сбросил пиджак: боялся перед девчонками засветить влажные пятна на рубашке?
— Только целовать без всяких этих… гадостей! — сказала комсорг.
Пимочкина строго посмотрела мне в глаза, будто именно меня заподозрила в намерении поцеловать её по-французски. Откинулась на спинку стула, прицелилась в меня обёрнутой в нейлон коленкой. Я невольно представил подобный поцелуй — со Светой. Не удержался — передёрнул плечами, покачал головой. Потому что вдруг ощутил себя в шкуре совратителя малолетних: мерзкого, презренного существа. Заметил, как насупился Аверин. Светкин взгляд в мою сторону старосте тоже не понравился.
— Кто будет вращать? — спросил Слава.
Спрашивал он у меня и у Могильного.
Но получил ответ от именинницы.
— Конечно, я, — сказала Ольга Фролович. — Вам, мальчишкам, такие важные дела доверять нельзя.
Ольга вновь завладела пустой бутылкой, придвинула её к себе, обезопасив от чужих посягательств.
Невольно обратил внимание на её ногти — короткостриженые, неумело окрашенные красным лаком в тон помаде. Не увидел на них никаких рисунков, бисера или блёсток (Зареченск пока не обзавёлся бесчисленными «студиями ногтевого сервиса»). «Так выглядят руки простой советской труженицы», — промелькнула в голове мысль. Обладательницу подобных ногтей я скорее представлял с шахтёрской каской на голове или стоящей около станка на заводе, нежели за рулём новенького люксового автомобиля.
Именинница взглянула на подруг, кончиком языка притронулась к помаде на губах.
— Готовы? — спросила она.
Склонилась над столом — позволила гостям-мужчинам заглянуть в её декольте. Не удержался и я — бросил взгляд на женские прелести. Одобрительно хмыкнул. Посмотрел в декольте снова. И был вынужден признать, что комсомолка Ольга явила нам недурственное зрелище. Причём, наверняка, нарочно: уж очень шаловливо блеснули её глаза. Отметил, что Могильный и Аверин смущённо заёрзали на стульях, а Света Пимочкина недовольно засопела.
— Кручу! — сказала именинница.
Глава 19
Ольга азартно прищурила глаза. Придала пустой таре ускорение. Направленная не слишком умелой женской рукой бутылка подпрыгнула над столешницей, приземлилась с глухим стуком на скатерть и неуверенно завертелась. Шесть пристальных взглядов скрестились на её стеклянной поверхности. Студенты следили за вращением молча, с серьёзными выражениями на лицах. «Словно на экзамене», — подумал я. И тут же сообразил, что для того же Паши Могильного эта игра действительно может стать «тестом на пригодность».
Сразу несколько рук смяли скатерть, с силой сжали края столешницы. Разволновался и я — поддался общему настроению. Хотя причины для волнения и не видел (сколько их было в моей прошлой жизни этих поцелуев!). Отметил, как участился ритм сердца (не иначе как гормоны пошаливали). Дожидался остановки стеклянной тары, будто судьбоносного события. Напряжение в комнате нарастало с каждым проделанным бутылкой оборотом. Стеклянное горлышко вычерчивало в воздухе окружности — всё туже сжимая пружину нашего терпения.
Бутылка уже не вертелась, а устало вздрагивала. Но продолжала дорисовывать воображаемый круг. Я подавил желание надавить на стеклянную тару рукой — прижать её к скатерти, чтобы прервать ожидание. Заметил азартный блеск в широко открытых глазах студенток. Услышал справа и слева от себя шумное дыхание своих соседей по комнате. Бутылка замерла… но мы продолжали выжидающе на неё пялиться. Горлышко не дотянуло до Пашки — целилось мне в локоть. А вот дно смотрело на именинницу.
Фролович вдруг взвизгнула, захлопала в ладоши — заставила нас вздрогнуть и сбросить оцепенение.
— Я первая! — воскликнула Ольга.
Посмотрела на Могильного. С вызовом.
Мне почудилось, что подруги взглянули на неё с завистью. И в тоже