Курсант: назад в СССР 2 - Рафаэль Дамиров
И Паутов на такие вопросы не отвечал, просто кивал на стул у стены, чтобы посетители прижали зад и начинали “жаловаться” своему начальнику.
Кому-то отпроситься надо, на кого-то следак из-за сроков экспертизы давит, кто-то с операми повздорил, потому что те притащили слишком много терпил и свидетелей на откатку пальцев. Бывало, чтобы отработать один никчемный след пальца, изъятый с места преступления, приходилось дактилоскопировать целую строительную бригаду (причем несколько смен), что работали на стройке, где кирпичи подрезали.
Паутов всех выслушивал и, если надо, разруливал междоусобные терки через звонок начальнику следствия или розыска. Своих в обиду не давал, но кляузы и беспричинный поклеп не поощрял. Не смотрел на ситуацию однобоко. Не так, что все прочие службы челядь, а мы белая кость (хотя на самом деле, зачастую, так и было, мало УВД людей с высшим образованием, многих вчерашних передовиков комбайнеров и сталеваров направили работать по комсомольской путевке), а вникал в суть, примеривая роль Третейского судьи.
Но я пришел не жаловаться и даже не за советом…
— Выздоровел? — начальник разглядывал меня, ища признаки болезности в моем потрепанном виде.
Вчера, по понятным причинам, пришлось “прогулять” работу. Денек-другой Паутов давал сотрудникам протюлениться и без больничного. Если, конечно, причина уважительная или похмелье после профессионального праздника.
— Да нормально, отлежался маленько, — кивнул я.
— Что с лицом?
Синяк на челюсти я попробовал замазать тональным кремом матери, но шишка предательски выступала, искажая симметрию моего пролетарского контура лица.
— Упал, Аристарх Бенедиктович. В подъезде на ступеньках кто-то банку со сметаной расхвостал. Скользко до жути. Не заметил.
— Сметану белую… И не заметить? — конечно, он мне не поверил, но дальше ковырять не стал.
Перегаром от меня не несло, стало быть в пьяном дебоше не участвовал и в других непотребствах пока замечен не был. Как никак это мой первый вынужденный прогул, а до этого — доблестная служба длинною в несколько месяцев без единого опоздания.
— Говори, что надо, — Паутов прищурился, отхлебывая чай из граненого стакана в серебристом узорчатом подстаканнике.
— Я хотел узнать, были ли еще подобные убийства девушек путем удушения? Рогова была не первой. Слышал, что кроме той, что в лесополосе нашли, год назад еще труп был.
— Было дело, — кивнул Паутов. — А тебе зачем?
— Ну как же? Если есть связь между преступлениями, значит, можно отследить почерк убийцы, а это может указать на его особенности. Выделить его из общей массы, так сказать. Поможет мотив понять. Что тоже круг подозреваемых сузит.
— О как, — Паутов приспустил очки и вздернул седые брови. — Рассуждаешь, как бывалый опер, когда успел нахвататься?
— Детективы люблю смотреть, “Визит к минотавру” недавно повторяли. Мой любимый многосерийный фильм. Всегда хотел научиться на скрипке играть и преступления расследовать.
— Ровно год назад обнаружили убитую девушку в рощице на набережной. Сережки золотые при ней были. Сексуального насилия нет. Обычная студентка из обычной семьи. Задушена веревкой или чем-то подобным. Преступление так и осталось не раскрытым.
— Но это же серия получается? Вы же понимаете?
— Я да, но не нам с тобой решать, объединять дела или нет. Этим прокуратура занимается. Сам понимаешь, лишний шум ни к чему. Город у нас хоть и немаленький, но тихий и спокойный, как Простоквашино. Смотрел мультик? Новый в этом году только вышел. Так вот, там в одном доме уживаются и пес, и кот, и птичка с мальчиком. А все почему? Не знает пес, что должен гонять кота, а кот не знает, что может сожрать птичку. И всем хорошо…
— Вы хотите сказать, что ради общественного спокойствия прокуратура будет мухлевать с делами и не усмотрит серию?
— Не прокуратура, — Паутов многозначительно ткнул пальцем в потолок. — Такие вопросы через партийцев и Москву решаются. Представляешь, что с городом будет, если объявят, что у нас маньяк завелся? Но после третьей жертвы уголовные дела они, конечно, объединят. Выхода другого нет, но афишировать не будут. Опера не дураки, давно поняли, что один человек орудует, но начальнику розыска сверху уже намекнули, чтобы по отчетам и коллегиям проходили преступления, как единичные. Одно в прошлом году, два в этом. И ты не лезь в это дело.
— Но мы, как криминалисты можем участвовать в разработке версий, — не унимался я.
— Андрей, против системы не попрешь. Тем более слесарю это сделать трудно. Я все понимаю, но будет отмашка сверху, мол, признаем, один убийца, одно уголовное дело — тогда другой разговор. А пока расследуем разные убийства, но принимаем во внимание, что убийца один. Хотя, есть вероятность, конечно, крайне низкая, что преступления не связанные. Но я сам в такое не верю…
— Понял, Аристарх Бенедиктович, разрешите идти?
— Иди, но… Если тебя так волнует это дело, зайди к химикам. Там волокна они исследуют. Что на одежде жертв нашли, которые за волосы приняли поначалу. Потом мне доложишь.
— Есть!
* * *— Тук-тук! — я открыл дверь химической лаборатории, она же являлась одновременно и кабинетом “братьев-химиков”. Просторное помещение, заставленное столами и шкафами с банками с реактивами. В углу примостился вытяжной шкаф.
Сегодня здесь был лишь один из вечно молодых и вечно пьяных. Второй химик наслаждался отпуском и напивался дома.
Меня встретил сухонький мужичок с грустными, как у мамонтенка, потерявшего маму, глазами. Растрепанные усы напоминали изношенную обувную щетку. Отросшие патлы, уже седеющих волос, смотрелись несуразной копной.
Максим Сергеевич по прозвищу Мензурка скользнул по мне безразличным взглядом и уткнулся снова в окуляры громоздкого микроскопа.
— Здорово, Сергеич, — я протянул руку. — Что грустный такой? — я втянул воздух ноздрями, принюхался: ни запаха свежака, ни запаха перегара, обычно витающего здесь, не почувствовал. — Трезвый что ль?
— Ага, — тот апатично протянул вялую и сухую как вобла ладонь.
Я пожал ее, получив в ответ лишь слабый нажим:
— Случилось что?
— Случилось, — Мензурка вздохнул, оторвался от микроскопа и расправил мятый белый халат, будто его можно расправить. — Язва случилась… Нельзя мне теперь пробы снимать.
— Когда это язва тебя останавливала?
— Не правильно выразился я, Андрюша. Две язвы у меня.
— Это как? — я озадаченно уставился на страдальца, недоумевая, почему он еще не на больничном, с двумя-то язвами (а разве бывает две язвы?).
— А вот так, — всплеснул руками Сергеич. — Одна в желудке, а вторая — жена. К теще съехала, стерва… Сказала, пока не завяжу, не вернется…
— Ну, да… — кивнул я. — Но ты пойми, Сергеич. В размолвке всегда двое виноваты. Жена и теща. А с язвой не шути, возьми больничный, в госпитале полежи.
—
