Тимофей Печёрин - Железная поступь свободы
Проект соответствующего соглашения уже представлен американской стороне Министерством иностранных дел Республики Маньяда.
Шаг второй. Приспособленец
Первый раз сознание вернулось к Пако на считанные секунды. Этих секунд хватило чтоб только увидеть дощатый потолок — грязный… а может просто потемневший от времени. Затем увиденное расплылось, стало нечетким, и Пако снова впал в забытье.
Очнувшись во второй раз, помимо все того же дощатого потолка, он увидел лицо — отнюдь, кстати, не ангельское. Уж очень оно было старым и морщинистым, и вдобавок обрамленным грязными патлами. Да и цвет кожи отнюдь не вызывал ассоциации с небожителями.
Сказать по правде, Пако не был расистом — полноценным, сродни участникам какого-нибудь Ку-клукс-клана. Он лишь, подобно губке, впитал то отношение к чернокожим, что было принято в родном Сан-Теодоресе. В маньядской же столице представители данной расы как правило были заняты неквалифицированным трудом, обитали большей частью в трущобах и были не прочь собраться в банды — для грабежа или вандализма.
В свете всего, сказанного здесь, словосочетание «чернокожий ангел» для белого маньядца звучало столь же неуместно, как «щедрый скряга» или «развратная девственница».
Впрочем, на обитателя преисподней этот старый негр тоже не тянул. Видимо из-за улыбки — какой-то слишком доброй и искренней. А значит у Пако появился повод для радости: он, бывший шахтер и незадачливый беженец, все-таки остался в живых.
— Как самочувствие, сеньор? — осведомился негр.
Его голос был доброжелательным и умиротворенным; он как-то располагал к себе, внушал доверие.
— А ты… вы-то как думаете? — с трудом и еле слышно проворчал Пако. Вопрос, ясное дело, был риторическим.
— Руфус Мартинес, — представился негр и протянул Пако руку.
— Франсиско Торрес, — слабым голосом произнес тот, но ответить на рукопожатие не смог. Изображение перед глазами снова стало нечетким, а затем и вовсе погасло.
Когда же Пако очнулся в третий раз, была уже ночь — а может, поздний вечер. Свидетельством тому была темнота, которую лишь слегка умерял свет тусклой лампочки под потолком. Пако хватило сил приподняться со своей кровати и осмотреться. Он увидел, что находится в небольшой, скудно обставленной комнатушке, а давешний старик-негр сидит в углу, в кресле-качалке.
Невысокий и худой, он покуривал трубку странной формы… и, по-видимому, содержания. До Пако донесся запах последнего — сладковатый, совсем не характерный для табака. Лицо Руфуса было расслабленным, так что с первого взгляда могло показаться, будто старик дремлет. Но вот глаза… глаза хозяина комнаты были открыты и видели хорошо. И от них не укрылся момент пробуждения Пако.
— Кто… вы? — машинально спросил тот и, не дожидаясь ответа, направил вдогонку еще один вопрос, — где я?
— Ну, в деревне меня зовут Колдуном, — с ленцой ответил Руфус, — но вообще-то мое имя Руфус Мартинес. Я, вроде, уже представился… На второй же вопрос… думаю, ты и так догадаешься. Это — мой дом… если можно назвать эту халупу «домом».
— А-а-а… как я здесь оказался? — поинтересовался Пако, одновременно морщась от боли и попыток освежить память, — я ж вроде… того. Из страны бежать собрался.
— Ну, бежал — да не добежал, — молвил Руфус не без иронии, — тебя нашел Лукас, мой сын. Из машины вытащил…
Тут Пако вспомнил последние минуты своего неудавшегося бегства. Танки, бомбежку, взрыв… Вспомнил Ирму — и даже вскрикнул от тоски и досады.
— Со мной была женщина, — произнес он, внутренне холодея, — что… с ней?
— Увы, юноша, — Руфус покачал головой, — я смог спасти только тебя. Подумал… уж прости… подумал, что от здорового мужика будет побольше толку, чем от городской девки.
Еле слышно выругавшись, Пако рухнул на кровать. На глазах выступили слезы; как ни крути, а потеря близкого человека не могла пройти безболезненно — даже для сурового, не склонного к сантиментам, работяги-шахтера. Особенно если работяга-шахтер не избалован большим количеством вышеназванных близких людей.
— Побольше толку… — тупо глядя в потолок, повторил он за стариком, — тебе… раб понадобился, да?
— Я сделаю скидку на твое состояние, — строго промолвил Руфус, — на то, что ты еще не вполне ожил и несешь всякие глупости. Но вообще-то советую не забываться, парень. Все-таки мы с Лукасом спасли тебя, вернули к жизни — и не для того чтобы слушать ахинею напополам с оскорблениями. И при чем тут рабство — не подскажешь?
Пако не нашел, что ответить, а Колдун поспешил внести ясность:
— Просто… я надеюсь, ты не собираешься так и валяться на кровати остаток жизни?
Пако замотал головой, а Руфус одобрительно кивнул.
— Ну, вот. Сам понимаешь, что люди мы — бедные; у Лукаса семья, к тому же. Кормить «за так» здоровенного лба у нас просто нет возможности. И какой же отсюда напрашивается вывод?
— Что мне скоро нужно убираться отсюда.
— Ну, зачем же так сразу? Нет, все намного… проще, я бы сказал. Ты не калека, не беспомощный ребенок, и даже не хилый старик вроде меня. А следовательно, способен самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Я прав?
— Да не совсем, — со вздохом произнес Пако, — слабоват еще.
— Это понятно, — согласился Руфус, — я к тому, что ты в принципе способен это делать. Не так ли?
Пако кивнул, а старик продолжил:
— У тебя есть выбор: идти искать себе дом и работу, либо остаться у нас. Работать на ферме. И быть, таким образом не только лишним ртом, но и еще одной парой рабочих рук. Как тебе такое предложение?
— Не знаю, — честно признался Пако, — не выздоровел еще… вполне. Кстати, а что это за штука?..
С этими словами он рванул железную цепочку, обнаруженную у себя на шее. На цепочке висел небольшой камень, по форме похожий на бублик.
Ответная реакция Руфуса оказалась неожиданно бурной. Он чуть не выронил трубку, замахал рукой и закричал что-то нечленораздельное. А успокоился лишь когда Пако с недоумением отпустил цепочку.
— Амулет, — коротко ответил Руфус, — талисман моего народа.
— И зачем он мне?
— Объяснять долго. Просто… не снимай его, ладно? Ни при каких обстоятельствах. Если хочешь поправиться… и дальше быть живым и здоровым — не снимай.
— Хорошо, — согласился Пако, решив, что спорить со своим спасителем нет ни грамма смысла, — кстати… а сколько времени прошло?
— Около месяца, — ответил Руфус, — думали — не выкарабкаешься…
* * *То ли благодаря камушку-талисману, то ли независимо от него, но Пако быстро пошел на поправку. Уже на следующее утро он почувствовал голод — да такой, что несчастный беженец был готов съесть даже доски, слагавшие жилище Руфуса. Сил на последнее у него, разумеется, не было — да оно и не понадобилось. Потому как вышеназванный голод был очень скоро заглушен миской куриного бульона. Бульон принесла относительно молодая (и, что примечательно, белая) женщина; скорее всего, она приходилась женой Лукасу — сыну Колдуна.
В тот же день Пако довелось увидеть и самого Мартинеса-младшего. Тот оказался здоровенным детиной, рядом с которым даже отнюдь не субтильный Франсиско Торрес выглядел хлюпиком. Вдобавок, в Лукасе явно смешалось несколько кровей: его кожа была бледнее, чем обычно у негров, а глаза — узкими и раскосыми.
Пако привык считать, что люди с внешностью, как у Лукаса (да вдобавок живущие в деревне) должны быть трудолюбивы, упорны, но глупы, как быки. Глупы и косноязычны. Но Пако ошибся — ибо, по крайней мере, с речью у Лукаса Мартинеса был порядок.
Правда, болтать сын Колдуна тоже оказался не склонен. Он лишь поинтересовался самочувствием своего гостя и пожелал побыстрее выздоравливать. А еще принес небольшое жестяное ведро — на то время, покуда гость не сможет сам дойти до уборной.
Время это, кстати, длилось не слишком долго. Встать и немного пройтись Пако сумел уже через два дня. Заодно он получше познакомился с принявшим его жилищем.
Семейству Мартинесов в деревне принадлежали две рядом стоящих хижины — одну из которых занимал Лукас с женой и детьми, а во второй обитал его отец Руфус… да и теперь вот, по воле случая Пако. «Удобства» располагались во дворе, зато электричеством обе хижины обделены не были. Имелся здесь даже радиоприемник, передававший музыкальные передачи и выпуски новостей.
Благодаря последним (а также рассказам Руфуса) Пако мало-помалу вникал в произошедшее после своего злополучного «ралли». Оказалось, что боялся он напрасно: ничего страшного после вторжения янки, по большому счету, не случилось. Не было ни особых разрушений, ни гибели множества людей, ни, тем паче, гуманитарной катастрофы.
Воинские части Маньяды, разрозненные и деморализованные, ни на какое серьезное сопротивление так и не решились. Треть из них разбежалась почти сразу, как объявили о перевороте, еще половина — после первых же авиационных и ракетных ударов. Так что уже через сутки генерал-полковник Эдвардс торжественно рапортовал о завершении первого этапа «миротворческой операции».
