Аль Беркем - Другой Урал
Не, ты че, ебнулся?! Мы его потом за версту обходили. Да и не то, чтоб он по деревне этой круги нарезал, он там в магазин выйдет раз в неделю, и опять где-то лазит. Мы там дорезали, где-то за неделю еще, и в Теченский перебрались, там ангар какой-то валили. А вот Зяныч че-то там к нему постоянно стал мотаться, на жопу себе приключений искать. Пацаны говорили, до сих пор ездит. Ну, его дело; вот, кстати, видишь? Указатель, "Кунашак"? Вот здесь и было; направо на мостик этот уйти, а там на ту сторону, налево, там и есть. Километров пятнадцать.
Ночь Вбив последний на сегодня гвоздь через здоровенную шайбу, я побросал вниз инструмент и спрыгнул с пышущей жаром крыши. Разогнулся - в хребте затрещало, как будто кто-то тяжелый наступил сапогом на кучку куриных костей. Солнцу оставалось совсем немного пути до едва различимых сквозь вечернюю дымку гор…Однако.
Эт скоко ж я протелепался? Сейчас уже где-то десять, ого, нифигасе… Я обернулся, любовно оглаживая взором наново перекрытый сарай Тахави. Думал, за день не управлюсь, однако - вот, извольте. Готовченко. Блаженно улыбаясь, полез за давно заслуженной сигаретой, ох щас как сядем, как закурим, нащупал измятую коробочку в штанах и аж присел от злости - осталась одна сигарета. За работой как-то упустил из внимания…С-сука! Бля, ну че я за пень! За куревом-то!.. - досадовал я, жадно докуривая последнюю. Самое хреновое, что купить все - негде, оба ларька уже часа два как закрыты. Отмывая руки от налипшего битума, решил не ужинать - больно уж вечер хорош, жаль терять его на кухне.
Тахави уже помылся и сидел на крыльце в чистом. Я подсел к нему, скинул пропотевшие калоши. Мы немного поговорили о сарае, а потом он спросил:
– Знаешь, отчего получается ночь?
– Ну, как, солнце заходит… - брякнул я и тут же заткнулся, потому что сейчас речь шла о том, как на самом деле. - Не знаю. Скажи.
– Ночь настает внутри тебя. Это уже потом - солнце зашло, чай попили, спать легли.
– Ларьки закрылись…
– Ларьки закрылись. Че, некуда за сигаретами своими вонючими бежать?
– Ну.
– Слава Аллаху, хоть один вечер тебя не нюхать, баклы кут… Почему об этом сказал сейчас, про ночь. Твоя ночь - это ты сам. Она не отдельно от тебя, хотя и сама по себе. Вот моя ночь, твоя, вон, Рифата ночь - они совсем разные, как мы сами все разные.
– Рифат абы тоже вон идет курит…
– Иди попроси, если так хочешь. - старик ткнул в сторону проходившего мимо ворот соседа.
– Да от его сигарет желудок… О! - я бросился к машине, кто-то давным-давно вроде бы оставлял у меня начатую пачку ЛМ. Порылся - оп-па, отлегло, вечер спасен.
– Ну вот, опять все провоняет… - разочарованно протянул Тахави. - А у Сагдат ведь не куришь, да?
– Не курю, Тахави-абый. И как-то даже не тянет, странно. А кстати, почему так?
– Ну, не нравится ей.
– Не-е, я не об этом. Вот тебе тоже не нравится, однако ты же не делаешь, чтоб мне не хотелось?
– И она не "делает" - улыбаясь, передразнил меня старик.
– Но ведь у нее курить очень редко хочется, а у тебя я как всегда курю, - начал я "путаться в показаниях" - это ж не само по себе, так ведь?
– Не "само по себе", конечно. Скорее уж, "само по тебе".
– Это как - по мне? - уже откровенно затупил я. - Я же что у Яшчерэ, что у тебя - один и тот же?
– Опять кривой гвоздь вбиваешь. Только что тебе об этом говорил, да ты со своими сигаретами как чокнутый скачешь, не слушаешь.
– Да слушаю, Тахави-абый, - искренне повинился я, - извини, пожалуйста, что скачу. На самом деле, как наркоман какой без курева становлюсь.
Я виновато закурил, под насмешливым взглядом старика табак казался еще кислее, чем был. Или просто пачка пересохла совсем, валяется-то уже Бог знает сколько.
Мы сидели, и вокруг было так спокойно, так здорово, что передать это состояние я бы не взялся. Так, упомяну пару деталей; все ж литературное произведение.
Дом Тахави я уже описывал, но вид с крыльца тоже стоит упомянуть - ничем не привлекая внимания днем, утром и вечером он просто сажает на жопу, как удар боксера. В чем дело, понять трудно, но, когда скрываются отвлекающие детали, когда солнце не лупит по глазам, пользуясь каждым стеклышком, железкой, или просто беленой стеной, вид приобретает какую-то невероятно затягивающую слитность. В городе, да и где бы то ни было еще я такого эффекта не наблюдал, даже слабого подобия. И крыльцо. Оно словно сделано под тебя - как бы ты не расположился, теплое некрашенное дерево словно старается сделать твоей заднице поудобнее, и задница на нем не затекает совершенно, сколько не просиди. Сейчас вот оно, отдавая накопленное за день тепло, составляло приятный контраст с первыми волнами ночной свежести, начавшими исподволь прослаивать теплый воздух погожего вечера.
– Ну, я так понял, что как вот ты говоришь, у каждого ночь своя, так же и мое курение - Яшчерэ этому вопросу, не знаю, ну… как бы внимание уделяет, да? Не хочет, чтоб не то что я конкретно курил, а вообще, табака возле себя не хочет - вот я и не курю у нее, да?
– Ну да. А потому, что от Сагдат на нашей стороне почти ничего не осталось, все по ее и выходит.
– Тахави-абый, а как же ты? Я ж по сравнению с тобой весь на нашей стороне, а вот - как обычно курю? Хотя ты ругаешься постоянно?
– Да кури, хоть весь искурись. Время придет - курить забудешь, а пока кури, если так нравится.
Я едва успел проглотить почти сорвавшееся с языка "Да не нравится мне это гавно", поскольку тема эта сразу перерастала в меткое и поэтому очень обидное обсуждение моей слабости - как "общей", так и конкретной слабости к табаку. Подъебнуть старик умел виртуозно, его вроде бы походя отвешиваемые пинки пробивали меня до основания. Я попытался вывести базар из потенциально опасной области, заведя свою любимую волынку.
– Тахави-абый.
– Чево.
– А вот борынгы, они как, курили? Или, как ты говоришь - ну, что они и сейчас есть, курят они или нет?
– Вот ты постоянно про борынгы спрашиваешь, вот все неймется тебе. Скажи, на кой хрен они тебе сдались? Ты никогда не спросишь о том, что тебе на самом деле нужно, а про борынгы ты готов слушать все подряд! Каждого дурака, который ебет тебе голову и смеется, ты слушаешь, открыв рот. Можно подумать, что ты собираешься жениться на борынгы, как сопливый мальчишка, выспрашиваешь - а какие у нее титьки? а какие трусы? Такие же, как у всех! - соблаговолил, наконец, улыбнуться Тахави, а то я уже начал думать, что и впрямь сумел его разозлить. - Розовые, в цветочек! и вонючие! Понял?
Я обескураженно молчал, вытаскивая очередную мерзко хрустящую сигарету. Блин, конечно пересушены, вон как трещат… Отповедь Тахави была неожиданностью, могущую иметь два значения. Или он и впрямь не хотел говорить на эту тему, или заставлял меня проявить силу, заплатить за желаемое. "Ничего просто так не дается, улым". Я решился поупираться - не убьет же, да и очень уж меня интересовало все, так или иначе связанное с нашими загадочными предшественниками.
– Тахави-абый. Почему ты сердишься, когда я спрашиваю тебя о борынгы? Почему тот же Наиль-абы, тот же Зия, Гимай, да все, кроме Яшчерэ и тебя, все говорят мне про борынгы, а ты только отмахиваешься?
– Они шутят.
– Да-а? - взвился я. - А когда я ездил в Наилы к Зия-абый, он мне показывал, где они через Ишкуль ходят к нам и обратно, это как, тоже шутка, да?
– Ну, Зия не шутил. - равнодушно переобулся старик.
– А все остальные, получается, шутили?
Старик промолчал. Однако я чувствовал, что молчит он не закрывшись, а как-то весело, что-ли; ну, может, не то чтоб уж совсем весело, но ситуация в какой-то мере его развлекает. Некоторое время мы просидели молча, наблюдая, как далеко внизу, на пустыре за клубом, собираются мальчишки на мотоциклах. Еще как следует не стемнело, и гонять по дороге до соседнего села было рановато; да и не все еще пацаны подтянулись. Те, кто подъехали первыми, стояли и негромко подгазовывали, пугая жмущихся по краям поляны девок. Здесь не раздражал даже рев моторов. В здешнем волшебно-спокойном воздухе он смягчался, и долетал до меня уже преобразившимся, не ревом изношенного механизма, но рокотом. Или урчанием. Вечер пропитывал его собой, побеждал, делал каким-то естественным, что ли; даже казалось - вот убери его, и будет чего-то недоставать.
– Только скажи мне, вот что ты узнал, когда ходил смотреть эту ерунду? Что ты сделал хорошего - себе или чему-то другому?
– Ну, если так рассуждать, то ничего, конечно.
– А как еще можно, вернее - имеет смысл, рассуждать? Если вообще этим приспичило заняться…
– Тахави абый. Вот кто мне говорил, что любое знание не дается случайно, а? Что любое знание рано или поздно закроет от угрозы?
Словом, я какое-то время поизощрялся в дешевой риторике, успев за это время немного испугаться, осознав ответы Тахави. Мне на самом деле стало жучковито: получалось, что я сам накликаю возникновение ситуаций, в которых станут актуальными те знания, если честно - совсем мне ненужные, которых я с таким пылом домогаюсь. Лишняя информация, по его словам, выступает в роли этакого радиомаяка - интересуясь тем, что знать не положено, ты сигнализируешь миру: считаю себя находящимся не на своем месте. Этим ты запускаешь механизм непредсказуемых перемен. Миру похую; не на своем? Нет проблем, брателла, занимай свое. Какое тебе? Мир всматривается в тебя: та-ак, ты раздобыл некие сведения? У, да ты еще хочешь? Прекрасно, сейчас повернусь к тебе этих сведений источником…
