Василь Кожелянко - Дефиле в Москве

Италия. Великий вождь дуче итальянского народа Муссолини заказал себе для победоносной дефиляды в Москве 7 ноября войск стран-победительниц костюм древнеримского полководца с позолоченными доспехами.

Румыния. Великий вождь румынского народа маршал Антонеску заказал себе для победоносной дефиляды в Москве 7 ноября войск стран-победительниц такой же костюм древнеримского полководца.

Еспанія. Великий вождь еспанського народа каудильо Франко…

— Генцю, выключи радио и ходи до меня! — Дмитрий торопливо затушил турецкую папироску и глотнул кофе. Еще было немного времени

СОЮЗНИЧКИ

Ехали как волами, — поезд «Киев — Москва» захлебывался возле каждого столба. Хорунжий Левицкий в зависимости от своего настроения, который с примерной периодичностью маятника колебался от отчаяния (все, не успею на дефиляду) в страшной ярости (лайдацтво! Стрелять надо за такую езду!) дергался по купе. До Бахмача в купе ехал сам, но не потому, что не было пассажиров — они были, в общих и плацкартных вагонах, сидели в проходах и в тамбуре, — а потому, что был уже великим цабе, а бедных в купейные вагоны не пускали. В Бахмаче нашлись попутчики.

— Буна зива, господин офицер, — зашел румынский майор от инфантерии. — В Москву? Будем попутчиками. Я тоже на дефиляду. — Румын был уже немолод, но, очевидно, кадровый военный, потому сразу сообразил, что в парадной униформе с аксельбантами украинский офицер может ехать только на дефиляду в Москву.

Дмитрий неохотно встал, чуть поклонился по-военному, сел, говорить ему с союзником не хотелось, да и не о чем.

Через некоторое время в дверь купе постучали.

— Пофтім, — сказал румынский майор. Дмитрий нервно дернулся, снова «ворбеште», чтобы тебя уже…

Зашел унтер-офицер венгерской армии. Каліченою немецком языке он что-то долго объяснял офицерам, которые ничего не поняли. Тогда унтер что-то рявкнул за дверь, двое солдат-венгров внесли тело венгерского капитана в парадной униформе и золотистых сапогах со шпорами.

— Эгей, здесь не морг, — заметил Дмитрий немецком языке.

— Мне кажется, то он оживет, — бросил румынский майор, — напилась мадьярская свинья, как русул.

— А-а-а! — Дмитрий вышел из купе, стал у окна, затем поплелся в тамбур. Курить уже надоело, но почему-то вытащил золотую дзигарничку с монограммой, достал дорогую турецкую папіросу с золотым ободком, затем вынул из кармана тоже золотую зажигалку точь-в-точь с такой же, как на дзигарничці, монограммой. Дмитрию очень хотелось, чтобы кто-то расспросил, откуда у него такие красивые вещи и такие дорогие папиросы. Но никто не спрашивал. То вам же и хуже, подумал хорунжий Левицький, не будет народ знать своих героев.

Дмитрий подошел к двери своего купе, откуда слышался тріскотлива немецкий, без акцента, речь. Посреди купе стоял оберштурмбанфюрер СС и страшно кричал на румынского майора.

— Что это такое, господин офицер, как вы посмели допустить, чтобы сюда занесли эту пьяную мадьярскую свинью, да еще и положили на нижнюю полку, на которой по праву арийского первородства должен ехать я, офицер Рейха, истинный ариец. А теперь бери его за ноги и кидаймо на верхнюю полку.

Дмитрий хотел остановить верескливого немца, но вдруг вскочил с лавочки венгерский капитан, он вложил всю свою тысячелетнюю ненависть к немцам в виртуозную мадьярскую брань, треснул эсэсовца в зубы, лег на скамью и захрапел. Немец побледнел, от злости ему отняло язык, дрожащими пальцами он царапнул кобуру на животе.

Убьет мадьяра, подумал Дмитрий и властно положил ладонь на немецкую руку. Немец дальше орал, он кричал, что мадяра мусить убити, бо на это есть воля великого фюрера, что он как ариец должен пролить кровь обидчика, что его миссия — уничтожать извергов, к которым относятся мадьяры, румыны, славяне…

Здесь немец должен был замолчать, потому что четыре удара — два румынские в бебехи и два славянские по затылку — отобрали на какое-то время у него память. Дмитрий и румын положили эсэсовца на скамью, сели друг против друга и відсапувались.

— Если бы оно не союзник, можно было бы и того, — сказал по-румынски майор.

Дмитрий сделал вид, что не понимает румынского языка и заговорил на немецком:

— У меня есть бутылка хорошего коньяка, может, запьем это дело, господин майор?

— А почему бы и нет. Ладно, господин лейтенант, или как вас там по-вашему?

Дмитрий не ответил, вынул из чемодана бутылку французского коньяка, румын достал банку португальских сардин.

— С немцами еще как-то можно поладить, — после доброй рюмки и трех сардин с хлебом начал свою речь румынский майор. — А вот этих азиатских дикарей, — показал на сонного мадяра, — надо уничтожать в газовых камерах. Пришли, понимаешь (румын любил вкрутить в разговор русское словцо), в Европу — наш общий дом, укоренились и — отдай им Трансильванию…

— Закарпатье были хотели, но нельзя им к исконной украинской земли, — добавил подвыпивший Дмитрий.

— А, может, тойво, — разошелся румын, — нам сделать с Венгрией, как некогда поступили с Польшей — на трех. Га? Вам чуть, чуть немцам, а остальное нам! Га? Господин украинцу, а может, того, — как в прошлом году с той же Польшей сделали Райх и большевистский Союз? Га? Господин украинцу? Решайте, еще есть время, адмирала Хорти в почетной ссылке на историческую родину — за Урал, фюрера Салаш с его головорезами — на гиляку. Вы согласны?

— А чтобы тебя, сусідоньку, — наливал Дмитрий, — пей, потом доділимо Мадярщину. А что Адольф Алоизович скажет?

— Да нет фіга он не скажет, — очнувшись от славяно-румынских кулаков, пролепетал лежачий оберштурбанфюрер СС, — фюрер ничего не скажет, делите. Все равно из них на фронтах пользы мало. Хотя на парадах они незаменимы, а мы же — на парад или нет? Но делите, господа, и первое дайте мне немного коньяка…

Дмитрий вытащил еще одну бутылку из чемодана, немец выставил шоколад с орехами. Пили и делили Венгрию. Первым отошел румынский майор, он залез на верхнюю полку и со словами «Хорти — за Урал, на историческую родину!» уснул. Но тут проснулся мадьяр. Он долго шелестел по-мадьярском и страшно крутил глазами, наконец каліченою немецком спросил:

— Где я? И какое сегодня число?

— В поезде, господин капитан, маршрут «Киев-Москва». А если вы на дефиляду, то успеете, без нас не начнут, — успокоил его Дмитрий.

— Капитан от кавалерии Иштван Берталан, — представился мадьяр он был еще молод, но кончики усов хорошо смазанные и тщательно закрученные кверху.

— Оберштурмбанфюрер СС Пельке, — бросил немец.

— Хорунжий Левицкий, — сказал Дмитрий.

— Майор Василе Маріцану, — сказал румынский офицер и проспал дальше.

— О, и союзнички здесь, — оскалился мадьяр. — Не погребуйте токайским, господа. — Он немного попорпався в своем рюкзаке и поставил на столик две бутылки токайского вина. Дмитрий добавил колбасу, немец — шоколад с орехами. Пили деликатно, но конкретно опьянели.

— Я что вам скажу, господа, то, что я лопнул господина эсэсовца в зубы, — мадьярский капитан благородно поклонился в сторону немца, — это совсем неправильно, я ціляв у ту румунську пику, что там хиреет на верхней полке. Напилась, как свинья, и хиреет. Вообще они, румыны, страшно пьют. Эх, если бы не союзнички — железные мадьярские полки маршировали бы по их большом селе — Букарешті. Трансильвании они хотят! А Волощини в исторических границах нет?

— Мы им покажем исторические границы. Вскоре и Сучавский уезд, и Мараморощина воссоединятся в единой украинской семье, — поддержал мадьяра Дмитрий. — Мы им покажем ворбеште, мы им… А ты что, немцу, скажешь? — обратился к эсесовцам.

— Покажите, господа, чего там, фюрер говорит, что с маршала Антонеску такой же стратег, как и с маршала Ворошилова. Им взводами командовать, и то на парадах, а не в окопах. Потому что румыны уже показали, чего стоят, под Одессой. Если бы не дивизии СС…

— И четыре украинские полки, — хитро улыбаясь, добавил Дмитрий.

— Э, что там теперь славу делить, — вмешался мадьяр, — мы все победители, кроме этих, конечно, — он пренебрежительно кивнул в сторону румына. — Мы разбили большевистского паука, а эти (тот же жест) примастились к чужой славе. Зря мы с ними так. Их надо в резервацию.

— А что, огородить несколько уездов вокруг их Букарешта, — поддержал идею немец.

— А охрану набрать из буковинских украинцев, — добавил Дмитрий, — чтобы знали…

Сломался немец. Он посерел, как мыло из человеческих костей, хотел блевать, но передумал и залез на вторую верхнюю полку.

— Что, может, будем спать? — спросил Дмитрий Иштвана.

— И надо…

Начал блевать с верхней полки немец. Дмитрий вызвал проводника, и, пока тот убирал эсэсовское блевоты, пришел в себя румынский майор. Он долго прихорашивался перед зеркалом и, наконец, брезгливо кивнув в сторону немца, сказал: