Рудольф Баландин - Завещание Сталина

Переход от частной науки к обобщению вполне понятен, если вспомнить, что Сталин в течение всей своей деятельности на посту главы советского правительства неустанно и беспощадно боролся с подобными «замкнутыми группами непогрешимых руководителей», которые начинали «самовольничать и бесчинствовать», обезопасив себя «от всякой возможной критики».

Завершает работу И.В. Сталина ответ «товарищу А. Холопову». Начинается уважительно: «Ваше письмо получил. Опоздал немного с ответом ввиду перегруженности работой». Но далее называет два его предположения глубоко ошибочными. В их суть он не стал вдаваться, предпочитая, как поучал Козьма Прутков, смотреть в корень. Ибо, по словам Сталина, эти предположения основаны на догматическом подходе к теории марксизма и цитировании классиков вне исторического контекста.

Как известно, Маркс и Энгельс пришли к мысли о невозможности победы социалистической революции в отдельно взятой стране. Однако создание Советского Союза доказало обратное. Значит, основоположники марксизма ошибались?

Нет, отвечает Сталин. Они были правы, но с позиций своего времени. Изменилась ситуация в мире, преобразился капитализм, а потому потребовалось пересмотреть их выводы с учетом новых реалий. Тех, кто этого не понимает, вождь заклеймил как начетчиков и талмудистов.

По той же схеме он комментировал и положение Энгельса об отмирании государства после победы социалистической революции. Это нельзя воспринимать как абсолютную истину. Она верна для своего времени и требует корректировки для конкретной обстановки XX века.

Надо отдать должное А. Холопову. Он «поддел» вождя, сопоставив два его высказывания. В одном случае, в докладе на XVI съезде партии в 1930 году, Сталин говорил, что после победы социализма в мировом масштабе национальные языки сольются в один какой-то новый язык. А в статье «Относительно марксизма в языкознании» утверждал, что в результате скрещивания двух языков один выходит победителем, а другой отмирает, без появления нового языка.

Сталин с издевкой пишет, что, обнаружив такое вопиющее противоречие «т. Холопов приходит в отчаяние». Намекнув на его принадлежность к числу начетчиков и талмудистов, вождь пояснил, что в одном случае речь идет об эпохе до окончательной победы социализма, а в другом — после оной. Обе формулы справедливы — каждая для своего времени.

Расправившись с оппонентом, Сталин завершает:

«Начетчики и талмудисты рассматривают марксизм, отдельные выводы и формулы марксизма, как собрание догматов, которые "никогда" не изменяются, несмотря на изменение условий развития общества. Они думают, что если они заучат наизусть эти выводы и формулы и начнут их цитировать вкривь и вкось, то они будут в состоянии решить любые вопросы в расчете, что заученные выводы и формулы пригодятся им для всех времен и стран, для всех случаев в жизни». Что тут возразишь?

Обратим внимание на завершение сталинской работы:

«Марксизм не признает неизменных выводов и формул, обязательных для всех эпох и периодов. Марксизм является врагом всякого догматизма.

28 июля 1950 г.».

Складывается впечатление, что вся дискуссия по вопросам языкознания при целом ряде затронутых более или менее конкретных тем имела некоторую сверхзадачу, которую можно было бы расценивать как одно из завещаний вождя.

Появление работы «Марксизм и вопросы языкознания» большинство советских ученых, в первую очередь гуманитариев, восприняло со вздохом облегчения. Высказанные в ней суждения Сталина избавляли ученых от постоянной оглядки на догмы господствующей идеологии, приспособления к ним в любых случаях.

Ученики и последователи Н. Я. Марра захватили господствующее положение в советском языкознании, представив себя глашатаями единственно верного революционного учения марксизма-ленинизма. Они побивали противников не логикой и фактами, а «твердокаменными» цитатами, выдернутыми из сочинений классиков марксизма.

Например, в 1932 году в «Известиях Академии наук СССР» была напечатана статья В. И. Вернадского «Проблема времени в современной науке». Тотчас, в том же номере журнала, последовало резкое опровержение ее основных положений с позиций марксизма А. М. Дебориным. Он обвинил Вернадского в «ползучем эмпиризме», открывающем «двери мистицизму». И сделал вывод, что «оздоровление научной атмосферы, невиданный настоящий подъем научной мысли возможны лишь сознательным поворотом к философии диалектического материализма».

В ответ Вернадский не стал оправдываться и, тем более, раскаиваться в своих идеологических «грехах». Откровенно заявил: «Я философский скептик. Это значит, что я считаю, что ни одна философская система… не может достигнуть той общеобязательности, которую достигает (только в некоторых определенных частях) наука». «Я как философский скептик могу спокойно отбросить без вреда и с пользой для дела в ходе моей научной работы все философские системы, которые сейчас живы».

Последовали какие-нибудь «организационные выводы» в отношении Вернадского? Нет.

Недруги Советского Союза утверждают, будто Сталин допускал свободу мысли, суждений только для себя и не терпел возражений. Это неправда. По свидетельству многих, кто с ним общался в разные годы и подчас в экстремальных ситуациях (во время Отечественной войны или, как в его дискуссии с Михаилом Шолоховым, в период коллективизации), со Сталиным можно было спорить, и он умел учитывать мнения, расходящиеся с его собственным.

На мой взгляд, работа «Марксизм и вопросы языкознания» показала, что Сталина совершенно не удовлетворяла идеологическая работа, которую проводили партийные органы и многочисленные «начетчики и талмудисты» марксистского учения. Сталин попытался оживить его, вывести из состояния застоя. Опоздал!

Он покусился на обширные угодья, где имели возможность безбедно существовать, пережевывая идеологическую жвачку, не утруждая себя излишними заботами, сотни тысяч преподавателей марксизма, партийных деятелей и пропагандистов. Он потребовал творческого подхода к марксизму у тех, кто давно уже утратил творческие способности в философии, приспособились к «основополагающему учению», став интеллектуальными импотентами. (Были, безусловно, и талантливые марксисты, но в данном случае имеются в виду «массы идеологических работников», из которых выделились в виде мутного и дурно пахнущего осадка «прорабы перестройки» и «реформаторы».)

В советской философии, а также социологии, обществоведении воцарилась тоталитарная идеологическая система. Приняв как незыблемые догмы положения марксизма, упрощенные до примитивных схем, ученые вольно или невольно заходили в теоретические тупики. Они не стремились преодолевать и развивать идеи прошлого с учетом изменений, происходящих в природе, науке, технике, на производстве. Напротив — упорно, а порой злобно защищали догмы, не отвечавшие реальности.

Если бы еще эти проповедники от идеологии верили в то, что они навязывали и защищали от обновления! Многие из этих деятелей, как потом выяснилось, лгали ради карьеры и привилегий. Например — Д. Волкогонов, А. Яковлев, А. Гайдар… Всех и не перечтешь. М. Горбачев даже признался, что всегда был антисоветчиком. Как-то в США, получая очередную премию за предательство, он поплакался хозяевам с трибуны: а меня, мол, на родине многие называют Иудой. Возможно, намекал, что за это достоин более высоких гонораров.

Предвидел ли Сталин подобное перерождение и вырождение мнимых коммунистов, представителей партийной элиты? Возможно, предвидел. Хотя кто бы мог ожидать такого маразма, такой степени нравственного вырождения, который продемонстрировали «прорабы перестройки» и «реформаторы»!

Ленин в свое время вполне определенно называл «опасность, во много раз превышающую всех Деникиных, Колчаков и Юденичей, сложенных вместе». По его мнению, «самый опасный враг пролетарской диктатуры» — мелкобуржуазная анархическая стихия. И если ее удалось тогда отчасти обуздать под лозунгом «Земля — крестьянам», то позже, в период коллективизации, она проявила себя с огромной силой, едва не ввергнув общество в новую гражданскую войну.

А затем по мере увеличения благосостояния советских людей, стал возрождаться «буржуазный дух», причем поначалу не столько в среде трудящихся, сколько среди служащих и, в частности, партийных функционеров.

Сталин повидал на своем веку немало предателей и перерожденцев. Он боролся с ними порой жесточайшими методами. Но искоренить их было невозможно. Сорняки, как известно, значительно более живучи и легче приспосабливаются к изменчивым условиям, чем культурные растения. Нечто подобное наблюдается и в общественной жизни, среди людей.