Дмитрий Бондарь - Другой Путь.Часть 1
Но вот как исправить? Здесь я терялся в догадках. Ясно было одно: нужно что-то делать! И делать срочно.
- Захар Сергеич, - сказал я, - давай так поступим: я сейчас зайду в профком, а потом покажу тебе кое-что. И расскажу. Годится?
- Лады, - Майцев уселся на скамейку посреди холла, потому что мы уже пришли.
Я отдал ему свой дипломат и без стука вошел в кабинет, занимаемый студенческим профкомом.
Еще не переступив порог, я знал, о чем пойдет речь.
Наш профорг, усатый мужик совсем не студенческого возраста, сидел за столом у окна и нагло курил "Kent". Но, скорее всего, какую-нибудь "Стюардессу" или "Родопи", упакованные в давным-давно искуренную пачку "Kent", лежавшую перед ним на столе - и судя по кислому, отвратному дыму, так оно и было.
- Ты кто? - не выпуская сигареты изо рта, спросил он.
- Фролов. Мне Стрельцова сказала, что вы меня....
- Точно. - Оборвал меня усатый. - Я - тебя. Хорошо, что сам пришел. Итак, Фролов, до меня дошли слухи, что все лето ты околачивался в сельских районах и помогал шабашникам переводить добро на говно.
- Чего это на говно? - Его заявление вызвало во мне ожидаемый протест, потому что те коровники, что я построил под руководством Максима Берга - бригадира артели, были весьма неплохи.
- А! - Он затушил сигарету в баночку из-под индийского кофе, до половины заполненную водой. - Знаю я, как вы, шабашники, такие вещи делаете! Без проекта, без надзора - херась-херась и готово! Не так, что ли?
- Я кровельщик вообще-то был. - Помимо воли под его напором я почему-то стал оправдываться. - Мое дело маленькое.
- Ну вот и молись, кровельщик, чтобы бракованный шифер, между прочим - украденный Бергом с территории шиферного завода при попустительстве кладовщицы, не полопался хотя бы год.
Он закурил еще одну сигарету и, увидев, как я недовольно поморщился, выпустил струю прямо в мою сторону.
- Не куришь что ли?
- Не сподобился, - ответил я. - Да и запах какой-то.
- Ничего, Фролов, скоро в армию пойдешь, там из тебя мужика сделают. - Он даже прикрыл глаза и растянул в улыбке рот, обнажив крепкие, но очень кривые и почти коричневые от никотина зубы; видимо, представил себе этот процесс "делания мужика".
- Да я и так... Совсем не баба.
- Это ты потом своему сержанту расскажешь, а сейчас вот что! Ты деньги за шабашку получил?
- Ну да, есть немного. А что?
- А взносы профсоюзные кто за тебя платить Родине будет? Я? Нет, братец, я свое заплатил вовремя!
- А разве с шабашек положено? - Что-то ни о чем подобном мне слышать не приходилось.
Он встал со своего места и, попыхивая сигаретой, обошел вокруг меня.
- Вот смотрю я на тебя, Фролов, и понять не могу. То ли ты умело притворяешься, то ли в самом деле дурак? Тебе на прошлой сессии предлагали в стройотряд пойти? Предлагали. А ты не захотел заработать честных девяносто рублей в месяц с автоматической уплатой профсоюзных взносов. Тебе подавай четыреста! Вот и плати со своих доходов в пользу ребят, что ударно надрывались на стройке, возводя, между прочим, бассейн для института!
- Так не построили же? Как стоял второй этаж назаконченный, так и стоит.
- В следующем году построят. Или через три года. Дело не в этом. А дело в том, что они взносы уплатили со своих небольших доходов, а ты - нет! Хотя заработал не в пример больше однокашников. Теперь пришла пора восстановить историческую несправедливость!
Как это должно выглядеть: "восстановить историческую несправедливость"? Я, честно говоря, не понял, но, устав препираться, вздохнул:
- Сколько я должен?
Усатый профорг подошел к своему столу, покопался в разложенных на нем бумагах.
- А, ну вот она, родненькая! Итак, Фролов, в ведомости у председателя колхоза "Брячинские нивы" ты расписался за четыреста двенадцать рублей. Это больше семидесяти, значит, размер твоих взносов составит один процент, - он потыкал пальцем в кнопки здоровенного калькулятора "Электроника Б3-34" , - то есть, четыре рубля двенадцать копеек. Коньяк "Три звездочки" десять лет назад - тика в тику!
Из-за четырех рублей он мне компостировал мозг? Я полез в карман и вынул пару мятых пятерок, и мелочью сколько-то. Отсчитав монеты, я положил перед ним на стол одну пятерку и копейки, отступил на шаг:
- Где расписаться?
- Расписаться-расписаться-расписаться, - пропел усатый. Он отдал мне сдачу - рубль с надорванным краем. - Не нужно расписываться. Давай книжку свою профсоюзную, штампик поставлю.
Уже на выходе из кабинета я услышал брошенное мне в спину:
- И в комитет комсомола зайди - там тоже за тобой должок числится. За три месяца - при твоих заработках четыре рубля шестнадцать копеек!
- Ага, спасибо, зайду.
Захар дисциплинированно ждал меня в холле и при моем появлении сразу вскочил:
- Ну что?
- Взносы не уплачены были. Не скопить мне на "Иж-Планету-5". Даже к защите диплома.
- Много должен? - Сочувственно сморщился Майцев.
- Четыре рубля двенадцать копеек, - трагичным голосом сообщил я. - Все пропало, шеф!
- Тьфу на тебя! Серый, чего ты дурака валяешь? Пошли лучше перекусим чего-нибудь, а то что-то пузо сводит уже.
Он отдал мне мой дипломат, и мы вразвалку потопали по темным пустым коридорам в буфет на втором этаже - почти напротив нашей кафедры.
В полупустом зале лениво жужжали мухи, совершенно не желавшие садиться на разбросанную по подоконникам липкую ленту. Изредка кто-то из посетителей взмахивал рукой, отгоняя назойливую тварь, и тогда становилось заметно, что за столиками сидят не жующие манекены, а вполне нормальные люди.
Очереди не было, но мы все равно задержались на раздаче - Захару понадобилось выразить новенькой кассирше (кстати, довольно хорошенькой) свое безмерное восхищение. Он сыпал комплиментами обильно и вязко, словно совсем забыл о том, что вчера был за это бит. И конечно, юная работница торговли не удержалась - через пять минут захаровского монолога у него был и телефон Ирочки и твердое обещание "как-нибудь встретиться".
Я взял стакан березового сока за восемь копеек, пару пирожков с картошкой по девять за каждый и полстакана сметаны за двенадцать - все вместе на тридцать восемь копеек. Захар потратился куда основательнее: он прикупил еще шоколадку "Аленка" и подарил ее своей новой знакомой. Я хмыкнул: с такими тратами ему никакой стипендии не хватит!
Мы сели за стоящий в углу столик на кривых трубчатых ножках - слегка качающийся и никогда не горизонтальный. Зато чистый.
- Ну? - Усевшись, Захар посмотрел на меня так, словно сию минуту ожидал немедленного признания в работе на ЦРУ и диверсии против журналов "Молодой коммунист" и "Агитатор".
- Баранки гну!
- Не, ну Серый, ты же обещал!
- Дай поесть!
Я смотрел на него и видел его почти безоблачные пятнадцать лет будущей жизни. Потом еще десять лет выживания в обшарпанных институтских стенах, пара грантов от неведомых фондов, защита докторской. Профессура на кафедре - как короткий этап провинциальной карьеры и отъезд в длительную командировку в какой-то университет в Сиэтле. И думалось мне, что я не совсем вправе лишать его той жизни, что была ему уготована. Но, с другой стороны - что я смогу сделать один? Только удавиться.
- Значит, Захарка, дело вот в чем... Я вижу будущее.
Глава 2.
Сказать, что Майцев мне не поверил - значит сильно смягчить его отношение к моему откровению. Он не только не поверил, он еще и надулся, решив, что я пытаюсь его разыграть. Вот есть у него такая черта характера - то, что не укладывается в рамки возможного, обязательно служит одной цели - обмануть несчастного Захара! Как дожил-то с такой мнительностью до института?
Он принялся размахивать руками и доказывать мне, что происходящее со мной невозможно в принципе.
- Ты пойми, - горячился Майцев, - если бы человек мог знать будущее, он бы непременно попытался его изменить! А если его изменить, то оно уже никакое не будущее, а просто вариант развития событий! Даже не так! Вот смотри: чтобы в будущем что-то было, нужно, чтобы там был свет. Так? Какое будущее без света? Но его там еще нет! Он еще не достиг той точки пространства, в котором наступает будущее! Мы не можем видеть будущее, потому что оно еще не освещено! Понимаешь? И значит, предсказать его невозможно!
Как же, ага! Если невозможно, но происходит - значит еще как возможно! Просто нет подходящей теории.
И тогда в первый раз я проделал фокус с бумажкой.
Я достал из дипломата тетрадь и на последней странице, скрывая строчку от Захара, написал: "Марьяна Гордеева".
- Захар, выйди из буфета и познакомься с какой-нибудь девушкой. - Сказал я. - Тебе ведь это легко?
Разумеется, девушка оказалась Марьяной и, само собой - Гордеевой.
