Андрей Дай - Без Поводыря
– Ну, за ваше здоровье, Герман Густавович, – поднял первую Безсонов. – На радость друзьям и на страх врагам!
Ячменное Крюгеровское оказалось холодным до ломоты зубной, и резким, до сикарашек в носу. Все в точности, как мне нравится. Потому как-то незаметно, в три глотка, пол-литровая емкость опустела.
– Степаныч? Признайся по чести, ты решил меня напоить?
– Как можно, Ваше превосходительство, – ненатурально стал отговариваться тот. – Толи я к вам, Герман Густавович, уважения не имею?!
– Степаныч!
– Дык и чего худого в том, чтоб хорошо выпить да закусить? – как-то подозрительно по-еврейски, вдруг заявил Безсонов. – Вот и старшина наш полковой, Василий Григорьевич, говорит… Или побрезгуете?
– Ладно тебе, сотник. Вижу же, что не только за собутыльником по ночи верхом гнался. Говори уже, с чем приехал! Разлей только прежде. Негоже посуде пустой стоять.
– Дык я и говорю, Герман Густавович, – с ювелирной точностью направляя золотую струйку в кружки, все еще как-то не серьезно, завел рассказ казак. – Чудное что-то происходит. Непонятное!
Легко, как я бы графин, дюжий казак пристроил ведерный жбан на краю стола, взялся за ручку кружки, и совершенно серьезно добавил:
– Боязно нам, Герман Густавович.
– Рассказывай!
– Прежде-то, Александр Осипович и за наказного атамана был. А как его… – легкая запинка, и продолжение с блеском глаз. – С должности сняли, так из Петербурга полковника прислали. Барона Врангеля, Константина Людовиковича. Вот нашего Викентия Станиславовича в Омск на круг и вызвали. Пред его отъездом, мы со старшими нашими подивились переменам, да и наказали, чтоб значится, весточку присылал – как там и что. Давеча с почтой и получили… Давайте, Ваше превосходительство, за Отечество наше выпьем. За мамку нашу – землю Сибирскую, и за казачье войско – ее хранящее!
Выпили. На этот раз – вдумчиво. Смакуя каждый глоточек. Наслаждаясь вкусом.
– Откуда траур-то такой, Степаныч? Случилось чего?
– Нет вроде. Только и радоваться не чему, Ваше превосходительство. Был у нашей земли добрый да ласковый начальник – сняли. Командир был наиглавнейший, о казачьей доле радевший – и этого в столицу забрали. С юга, от моря Русского вести пришли – аж два полка в черносошенцы переписывать вздумали. Тамошние казаки наследнику царскому писать решили, чтоб на восток, к Великому Океану их переселил, а не в огнищан переписывал.
– Хорошее дело, – вынужден был признать я. – Тамошние границы, поди, и вовсе без пригляда пока…
– Браты из столичных на проводную депешу не поскупились. Сказывают, будто и новый командующий наш уже назначен – Александр Петрович Хрущев. Он, будто бы, хочь и из инфантерии, а кавалерию сильно уважает… И все бы оно хорошо, только рескриптом генерал-адъютант начальником округа-то объявлен, а вот генерал-губернатором – нет. Чудно!
– Ну мало ли, – пожал я плечами.
– Ага, Герман Густавович. Мало ли. Тут вы правы. Только их высокородие, господин подполковник пишет, будто в Главном управлении чинуши на вещах сидят. От писарей до генерал-майоров. И будто бы уже даже баржи с пароходами расписаны – кто на каком в Томск поплывет…
– В Томск? – дернулся я, расплескивая пенное по серой, давно не стираной скатерти. – Точно в Томск? Может в Тобольск?
– Сказывает – в Томск, – хмыкнул богатырь. – И еще, доносит, мол в Омске уже и новый наш губернский воинский начальник ледохода дожидается. Цельный генерал-майор! Поликарп Иванович Иващенко.
– А наш Денисов что?
– А Николая Васильевича наоборот – в штаб военного округа, к Хрущеву.
– Чудны дела твои, Господи.
– Дык!
– Генерал-майор, говоришь, – потер подбородок. Не помогло. Вопросов все равно оставалось больше, чем ответов. – У нас и полковник-то не особенно себя утруждал… Наш, Томский, да еще один – Барнаульский – вот и все войско в губернии. Ну, если, конечно, ваш Двенадцатый казачий полк не считать… И рекрутов едва ли на роту каждый год набирается. Что тут целому генералу делать?
– Так ведь прежде, Ваше превосходительство, у нас и крепостей в губернии не было, – подбоченился Безсонов. – А где крепость, там и пушки.
– Ты про Чуйскую что ли? Что-то мне, Степаныч, слабо верится, что Военное ведомство наш форт приграничный решится в реестр укреплений внести. Китайцы – народ, хоть и гордый, а смирный. Воинов их ты сам видел – не нам чета. Укрепление, что Андрей Густавович выстроил, к серьезной войне и не предназначено. Я бы еще понял, если бы в наш Томск таможенное управление из Иркутска перевели. Или отдельное, Западносибирское повелели создать. А тут – генерал в воинских начальниках… Странно это все, и непонятно.
– Вот и я о том, Герман Густавович, – ловко орудуя толстыми пальцами-сосисками, казак сгреб наполовину полные еще кружки, и долил почти не пенящееся пиво до краев. Еще один вопрос, всегда меня занимавший! Вот почему, спрашивается, самая высокая и плотная пенная шапка только в первой кружке? А во всех последующих – только если напиток становится слишком теплым, чтоб его приятно было пить?
– Ну ладно, – в задумчивости, не дождавшись нового – следующего тоста, отхлебнул, и глянул на богатыря. – За новости – спасибо. Только мне вот что так и непонятно, Астафий. Чего это ты решил в светлый Христов праздник, все бросить, и верхами отправиться меня искать?
– Дык как же, Ваше превосходительство! – аж поперхнулся сотник. Полный рот квашеной капусты, так что часть даже наружу свисает. – Вы же… Как же…
– Я теперь не губернатор, и не государев человек, – продолжал я пытать растерявшегося казака. – И ты мне больше не слуга. И все-таки, мороза не побоялся…
– А правду ли бают, Герман Густавович, будто Гришку нашего Потанина, ордер приходил, дабы в кандалы его заковать, да в Омск везти, а вы не послушались?
– Правда, – кивнул я. – И Потанина, и еще нескольких молодых…
– Как же это?! – богатырь с такой силой звезданул по двухдюймовым доскам, из которых была собрана столешница, что те даже взвизгнули. – Батя-то евойный, Николай Ильич, у нашего старшины, Васьки Буянова в командирах был, когда они посольство ханское в Коканд провожали. И потом тоже, когда слона вели…
– Кого вели? – я решил, что не расслышал.
– Животная такая, здоровенная – слон, именуемая. Навроде коровы, только с трубой на носу и больше разов этак в пять…
– Я знаю, что такое слон, Степаныч… Я не понимаю только, откуда у отца нашего Потанина слон взялся?
– Дык хан Кокандский эту скотину нашему Императору Николаю и подарил, – пожал плечами сотник. – Здоровущща, страсть! В телегу не посадишь, копыты вот такенные, а ходит еле-еле. Чуть не зазимовали казачки в Черной степи из-за этой твари.
– А Николай Потанин…
– Он тогда молоденький был, хорунжий еще. Вот ему слона пол расписку и выдали. Чтоб значицца, до Омска довел. Это опосля, как животную с рук на руки в штаб сдал, он чины получил и награды. Одно время начальником Баянаульского округа пребывал. А брат его, Димитрий, и Восьмым полком, начальствовал. Как Николу под трибунал отдали – что-то он там с пехотным капитаном не поделил. Может и из-за Варьки – жинки своей. Она, говорят, редкой красоты баба была… Пехтура роту свою в ружье, а Потанин казаков свистнул. Чуть до смертоубийства не дошло.
Пиво в кружке кончилось, но интересно было слушать, и жаль прерывать.
– Пока Гришкин батя на гауптвахте сидел, мать евойная, Варвара, приболела шибко. Да и представилась. А мальчонке тогда едва пяток годов-то и было. Николая Ильича и чинов с наградами тогда лишили, и богатства, на диких киргизах нажитое. Вот и пришлось Гришку к брату старшему, Димитрию Ильичу в станицу Семиярскую отправлять. Там у дядьки книжек было – цельные сундуки. Вот Гришка и пристрастился к наукам. Недолго, правда, парнишка у родича жил. Димитрий Потанин в степях от инородцев холерой заразился, да и помер. А Никола сына в Пресновскую забрал, где тогда штаб казачьей бригады по Иртышской линии стоял. Полковником там Эллизен был, и чем-то ему шустрый пацан полюбился… Пива давайте подолью?
– Чего? – отвлечься от завораживающей воображение картины всеобщей Сибирской общности, местечковости, где все друг друга знают, оказалось трудно. Где Безсоновы оказываются соседями Карбышевых, а старшина Двенадцатого полка служит в одном отряде с Николаем Потаниным. Где присланный из Омска чиновник по особым поручениям, оказывается пасынком Великого Лескова, а советник Томского гражданского правления – старшим братом гениального Менделеева. Да чего уж там! Встреченный на глухой почтовой станции смотритель – юный агроном Дорофей Палыч – племянник Гуляева!
А еще, казачьи старшины, оказывается, связь со столичными казачьими частями поддерживают. Всю Россию, едрешкин корень, паучьими тенетами оплели. Куда там Третьему отделению…
